Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков
{223}
Изъязвила бессонница веки мои.Я взываю к тебе, благородный… Пойми:
Как ни тяжко влачить заточенье в темнице,Мне случалось и с худшей бедой породниться;
Не единожды видел я смерть пред собойИ вовек: «Пощади!» — не шептал ей с мольбой.
Стрелам грудь подставляя на поприще брани,С неизбежным концом я смирился заране.
Мне ль страшиться, что чашу сию изопью?Лишь хотел бы, как братья, погибнуть в бою
На лихом скакуне, весь изрублен, иссечен,А не здесь, христианами раненный в печень…
Время грабит меня, оставляя без сил,Но терпенья бурнус я пока не сносил;
А гонителей не убавляется рвенье,И смятенные мысли мои — в раздвоенье:
То надеюсь, что гибель минует меня,То в отчаянье жду я последнего дня.
И, с тоскою взирая на всеми забытыхСотоварищей-пленников, в цени забитых,
Я взываю к тебе: полный братской любви,Безграничное великодушье яви!
Ты — прибежище всех, обделенных судьбою,Я ж достоин спасенья любою ценою.
Что мне жизнь? Удержать неудержное тщась,Не молю об отсрочке — хотя бы на час.
В жарких сечах мой меч машрафийский иззубрен.Он давно уж в ножны поржавелые убран;
Все же горестно мне, обессилев от ран,Погибать на чужбине, среди христиан.
Не разверстой могилы боюсь — их злорадства.Помоги же, во имя священного братства.
Ты немало свершил благороднейших дел,Возврати же меня в мой родимый предел!
* * *{224}
Приюта просил у любви я в напрасной надежде;Не сжалилась — и меня утесняет, как прежде.
Я помощи ждал, но ничто не поможет тому,Чьи тяжкие вздохи пронзают полночную тьму.
Бедняга как будто пылает в огне лихорадки,А если спускается сон, то неверный и краткий…
И вот наконец, преисполнясь печали великой,Пустился я в путь, чтоб забыть о тебе, луноликой,
О бедрах твоих, двух песчаных холмах, позабыть,Но лишь убедился: страданий моих не избыть.
Вернувшись, я вижу, сдержать изумленье не в силе,Что долгие ночи разлуки тебя изменили.
Воспел бы тебя я стихами, но как описать,Не знаю, твою — молодая верблюдица — стать.
Ты сердце мое отклонила своей красотойОт юных затворниц, чей дом — за зубчатой стеной.
В тоске по тебе я ложусь на тернистое ложеИ, сон раздарив беззаботным, взываю: «О боже!
От горестей ту, что люблю всей душой, огради!»И жгучие слезы в моей закипают груди.
Рыдаю я, как сирота, как униженный пленникПри мысли о всех нанесенных ему оскорбленьях…
О брат мой, Зухейр, укажи мне какой-нибудь путь —Уклончивой этой лукавицы милость вернуть.
Ведь ты же всегда помогал мне и делом и словом,Ты был мне заступой, опорой, надежным покровом.
Щедрейший из щедрых, ты множество слал мне даровДороже тончайших шелков, и парчи, и ковров,—
Отменные рифмы, приятнее влаги прохладной,Слова, что жемчужины, — прелести полны усладной.
Не только Фараздак и Ахталь — но даже ДжарирТакими стихами еще не счастливили мир.
Ты страшен врагам, словно лев, нападающий дерзко,Зато обездоленным ты — и оплот и поддержка.
Искуснее всех ты, мой брат, во владенье мечом,Славнейшим воителям ты не уступишь ни в чем.
Достоинства есть ли на свете — твоих совершенней?Ты создан, я знаю, для самых великих свершений.
* * *Та ночь новогодняя в сердце навеки останется.Мы были вдвоем с томноокой моею избранницей.
Пригоршнями сыпало темное небо жемчужины,В наряде камфарном лежали поля, неразбуженны;
И спорил нарцисс красотою своей беззаботноюС вином, что играло в бокалах — огня искрометнее.
* * *Решил: благоразумным стану,И так сказал себе: «Обману
Отныне верить перестань.Ты заплатил безумству дань».
С обманщицей, водившей за нос,Вступив на путь добра, расстанусь.
Не зваться мне Абу Фирас,Когда поверю ей хоть раз.
* * *Зачем ты терзаешь меня? За какие провинности?Себе изумляюсь: как смог я подобное вынести.
Но пусть я отвергнут — по-прежнему сердце в пылании:Дороже богатства ты мне и победы желаннее.
За что же ко мне, справедливая, несправедлива ты?Надежда моя, от меня отвернулась стыдливо ты.
* * *Кто видел, скажите на милость,Чтоб счастье у нас загостилось?
Все знают, великий и малый:Такого еще не бывало.
Меняется мир этот бренный —И к худшему все перемены.
Сегодня богач-повелитель,А завтра ты нищий проситель.
* * *В черных моих волосах все заметней, виднейБелые нити — предвестницы старческих дней.
Так не пора ли прогнать искушенья с порогаИ облачиться в бурнус добродетели строгой?
Знаю: пора, но слаба многогрешная плоть:Чары красавиц не в силах она побороть.
Что же мне делать? Аллаха зову на подмогу:«Праведную укажи, всемогущий, дорогу».
* * *Отныне удары судьбы я сношу, не противясь.О муках, которые выдержал я, терпеливец,
Никто не дознался еще, любопытством томим.Запрятанным в сердце — нет выхода чувствам моим;
Лишь только порою во мраке — к чему оправданья?Надменно победу свою торжествуют рыданья,
И ярко пылает, глубокие тени гоня,Огонь, разожженный безумьем в груди у меня…
Свиданье ты мне обещала не раз и не дважды,Но тщетно я ждал утоленья мучительной жажды.
Оседлый — скитался, покинув родимый свой кров,Но мир без тебя мне казался безлюдней песков.
Зачем ты с родными меня разлучила враждою?А прежде мы были — как сок виноградный с водою.
Скажи, отчего ты поверила злым шептунам?Исполненным веры, пристало ль неверие нам?
О, как отменить приговор, надо мною нависший!Красавица, что родовитее всех в становище,
В твоих подозрениях истины нет и зерна.Зачем же ты часто, как юная лань, озорна,
Меня вопрошала: «О, кто ты?» — в нелепых стараньяхУнизить презреньем: мол, что за неведомый странник?
«Я тот, кто тобою сражен», — отвечал я без зла.А ты: «В самом деле? Который же? Нет им числа».
«Ну, полно меня изводить. Отрицанье напрасно.Ты знаешь меня, без сомненья, — и знаешь прекрасно!»
Смеялась ты: «Может быть. Время тебя не щадит».«Ни время, ни ты, — говорил я, — обоим вам стыд».
Всю гордость свою растерял, до последней крупицы,Однако желанного так и не смог я добиться.
Куда бы ни брел я, причудами рока влеком,Дыханье твое обдавало меня холодком.
Я понял тогда: мне осталось одно — положитьсяНа волю судьбы — и на волю твою, прихотница.
И сам я не знал в удрученье: во сне ль, наявуГазель, что стоит на вершине холма, я зову.
Пугливая прочь отбегает — и смотрит скорбяще,Как будто она потеряла детеныша в чаще…
Неужто и впрямь ты со мной незнакома, сестра?Меня восславляют под сводом любого шатра.
Ведь я не из тех, кто робеет в опаснейшей схватке,Я первым из первых врывался во вражьи порядки.
Пускай у коней обессиленных — ноги вразлет,Не зная усталости, я пробивался вперед.
Когда же, разбитый, бежал неприятель, я следомСкакал во главе ратоборцев, привыкших к победам.
Терзался я жаждой, пока не напьются мечи,Алкал я, пока не насытятся все сарычи.
Но чужд вероломства, пред тем как начать нападенье,С гонцами всегда посылал я врагам упрежденье.
Бывало, на стены твердынь, осажденных тесня,Взбирался я вместе с лучами — посланцами дня.
На вражьи кочевья свершал я набеги, бывало,Но женщинам, прячущим лица свои в покрывала,
Я зла не чинил, не обидел из них ни одной.Немало красавиц искали свиданий со мной;
Нередко я с ними делился своею добычейИ от оскверненья спасал их — таков мой обычай.
Богатство всегда от меня отвращало свой лик,Но гостеприимством и щедростью был я велик,
Достоинство чтил я превыше даров наилучших,Ведь доброе имя не купишь на рынках толкучих.
И вот я в плену. Ни друзей. Ни коня, чей чепракНе робкий юнец застилал — а бывалый смельчак.
Ну что ж, не ропща, принимаю назначенный жребий,От власти судьбы не укрыться ни в море, ни в небе…
Напрасно товарищи в голос твердили: «Беги!Жестокой расправой тебе угрожают враги».
А я им: «И бегство и гибель мне хуже отравы.Не знаю я, что предпочтительней»… Боже всеправый!
Свидетелем будь: изо всех угрожавших мне золЯ то, что всего безобиднее, — плен, — предпочел.
И мне уж недолго осталось томиться в неволе:Несчастья не медлили — смерть не помедлит тем боле.
И все ж ей не праздновать час своего торжества:Мы живы, пока наша добрая слава жива…
Румийцы пытались меня обобрать — от их кровиМое одеянье закатного солнца багровей,
Об них иступил я меча своего острие,Об них изломал я разившее метко копье;
И верю: меня не забудешь ты, племя родное.Бродящим во мраке я стану звездой путевою…
Останусь в живых — снова будет остер мой клинок,По-прежнему будет любимый мой конь легконог.
Умру? Ну так что же? Со всеми — и с юным и старымРавно расправляется смерть неотвратным ударом.
Одно лишь обидно — что я неоплакан паду,Не ценится золото там, где медяшки в ходу.
А я ведь из рода, где нет слабодушных и хилых.Мы либо над всеми возвышены — либо в могилах.
За дело благое мы жизнь отдадим самое:Посватал красавицу — выкуп плати за нее.
И людям известно: славнейшие мы среди славных,Мы самые щедрые — нет нам поистине равных.
Ас-Санаубари
