Хокку. Японская лирика. Плакучей ивы тень… - Антология
Переводчик стремился сохранять лаконизм хокку и в то же время сделать их понятными. Надо, однако, помнить, что японское трехстишие обязательно требует от читателя работы воображения, участия в творческом труде поэта. В этом главная особенность хокку. Все растолковать до конца – значит не только погрешить против японской поэзии, но и лишить читателя большой радости вырастить цветы из горсти семян, щедро рассыпанных японскими поэтами.
Следуя старинному обычаю, Басё и другие мастера хокку нередко предпосылали своим стихам небольшие вступления. Отдельные краткие вступления пояснительного характера принадлежат переводчику.
Вера Маркова
Мацуо Басё
松尾芭蕉
(1644–1694)
поэт, теоретик стиха, основоположник поэтического жанра хокку, создатель целой эстетической школы японской поэзии
***
Луна – путеводный знак[1] —
Просит: «Сюда пожалуйте!»
Дорожный приют в горах.
***
Наскучив долгим дождем,
Ночью сосны прогнали его…
Ветви в первом снегу.
***
Отцу, потерявшему сына
Поник головой, —
Словно весь мир опрокинут, —
Под снегом бамбук.
***
Сыплются льдинки.
Снега белая занавесь
В мелких узорах.
***
Ирис на берегу.
А вот другой – до чего похож! —
Отраженье в воде.
***
Вечерним вьюнком
Я в плен захвачен… Недвижно
Стою в забытьи.
***
В ответ на просьбу сочинить стихи
Вишни в весеннем расцвете.
Но я – о горе! – бессилен открыть
Мешок, где спрятаны песни.
***
Люди вокруг веселятся —
И только… В стремнину реки Хацусэ́[2]
Глядят невоспетые вишни.
***
Бутоны вишневых цветов,
Скорей улыбнитесь все сразу
Прихотям ветерка!
***
Ива свесила нити…
Никак не уйду домой —
Ноги запутались.
***
Перед вишней в цвету
Померкла в облачной дымке
Пристыженная луна.
***
Покидая родину
Облачная гряда
Легла меж друзьями… Простились
Перелетные гуси навек.
***
Роща на склоне горы.
Как будто гора перехвачена
Поясом для меча.
***
В горах Саё-но Накаяма[3]
«Вершины жизни моей!»
Под сенью дорожной шляпы
Недолгого отдыха час.
***
О ветер со склона Фудзи!
Принес бы на веере в город тебя[4],
Как драгоценный подарок.
***
Прошел я сотню ри[5].
За дальней далью облаков
Присяду отдохнуть.
***
Снова на родине
Глаз не отвести…
Не часто видел я в Эдо
Луну над гребнем гор.
***
Новогоднее утро[6]
Всюду ветки сосен у ворот.
Словно сон одной короткой ночи —
Промелькнули тридцать лет.
***
«Осень уже пришла!» —
Шепнул мне на ухо ветер,
Подкравшись к постели моей.
***
Майских дождей пора.
Будто море светится огоньками —
Фонари ночных сторожей.
***
Иней его укрыл,
Стелет постель ему ветер…
Брошенное дитя.
***
На голой ветке
Ворон сидит одиноко.
Осенний вечер.
***
Сегодня «травой забвенья»[7]
Хочу я приправить мой рис,
Старый год провожая.
***
В небе такая луна,
Словно дерево спилено под корень:
Белеется свежий срез.
***
Желтый лист плывет.
У какого берега, цикада,
Вдруг проснешься ты?
***
Все выбелил утренний снег.
Одна примета для взора —
Стрелки лука в саду.
***
Как разлилась река!
Цапля бредет на коротких ножках,
По колено в воде.
***
Тихая лунная ночь…
Слышно, как в глубине каштана
Ядрышко гложет червяк.
***
Богачи лакомятся вкусным мясом,
могучие воины довольствуются листьями и кореньями сурепки.
А я – просто-напросто бедняк
Снежное утро,
Сушеную рыбу глодать одному —
Вот моя участь.
***
Видно, кукушку к себе
Манят колосья в поле:
Машут, словно ковыль…[8]
***
Девять лет я вел бедственную жизнь в городе и наконец переехал в предместье Фукагава[9]. Мудро сказал в старину один человек: «Столица Чанъань[10] – издревле средоточие славы и богатства, но трудно в ней прожить тому, у кого нет денег».
Я тоже так думаю, ибо я – нищий
Шатая дощатую дверь,
Сметает к ней листья с чайных кустов
Зимний холодный вихрь.
***
Надпись на
