Рассказы о необычайном - Пу Сунлин
В сильном испуге выбежал Фэн из комнаты и в диком исступлении заорал. Вся прислуга разом поднялась. Зажгли огонь, увидели труп, схватили студента и стали грозно на него кричать. Чу вышел, осмотрел труп и клеветнически обвинил студента в том, что он, принуждая служанку к разврату с ним, убил ее. Фэна арестовали и препроводили в гуанпинское управление.
Жена его только на следующий день узнала об этом, залилась слезами и сказала:
– Я давно уже знала, что сегодняшний день наступит!
И стала с этих пор ежедневно посылать мужу серебро и медные деньги.
Представ пред областным начальником, студент не мог дать ни одного настоящего показания для устранения своей беды, и его с утра до вечера били, колотили палками до того, что слезла кожа с мясом.
Жена пошла его сама проведать и расспросить. При виде ее студенту горе сдавило душу, и он не мог ничего ей сказать. Поняв, что пропасть, в которую его ввергло несчастье, уже очень глубока, она посоветовала ему дать ложное сознание вины и этим путем избежать казни. Студент заплакал и выслушал ее слова как приказание.
Пока она ходила туда и обратно, никто ее не замечал, даже на расстоянии полуфута.
Она вернулась домой, рыдая и горюя. Сейчас же отправила от себя свою служанку и несколько дней жила одна. Затем с помощью старой свахи она купила девушку из хорошей семьи, которую звали Лу-эр. Она была уже в возрасте, когда зашпиливают прическу. Лицо у нее блистало самой яркой красотой. Жена Фэна стала с ней вместе есть и с ней вместе спать, лаская, любя ее и обращаясь с ней совершенно иначе, чем со всеми другими слугами.
Студент сознался, что нечаянно убил, и был присужден к удавлению. Слуга, получив об этом весть, прибежал домой и, полный горя, передал ее, буквально не владея голосом. Женщина же выслушала с невозмутимым спокойствием, словно это ее мыслей не задевало.
Наконец приближался уже срок осенних приговоров[394], и вот тут она в беспокойстве заторопилась, заволновалась, засуетилась, забегала. Стала уходить утром, чтобы лишь к вечеру вернуться… Туфли ее не знали отдыха. Но каждый раз, когда она находилась где-нибудь в безлюдном месте, она принималась горько и жалобно рыдать от неизбывной печали. Дошло до того, что и сон ее и аппетит сильно пострадали.
Однажды после полудня вдруг появилась лиса-служанка. Жена Фэн так и вскочила, бросилась ее уводить и что-то говорить, закрывшись от всех. Когда же вышла, то все лицо ее было полно улыбки, и она стала заниматься хозяйством, как в спокойное время.
На следующий день слуга пришел в тюрьму, где студент передал через него жене, чтобы она пришла еще раз перед вечной разлукой. Слуга исполнил приказание. Жена вяло обещала и вообще не потревожилась и не погоревала, оставив все это без малейшего внимания, как нечто, ее совершенно не касающееся. Домашние стали втихомолку осуждать ее за злое равнодушие.
Вдруг по всем путям закипели слухи о том, что сановник Чу отрешается от должности и что пинъянскому «наблюдателю и следователю» предписано высочайшим именным указом разобрать и окончить дело студента Фэна. Слуга, услыша это, полный радости, побежал сказать своей госпоже. Та тоже выразила радость и сейчас же отправила человека в областное управление разведать. А студента, оказывается, уже выпустили из тюрьмы. Увидел его слуга – горе и радость объяли обоих.
Сейчас же был схвачен Чу-сын, который при первом же допросе дал полные показания о деле, после чего студента сразу же отпустили с миром домой. Он пришел, увидел жену в ее комнате – слезы у него так и покатились. Жена тоже, глядя на него, вся приуныла, но потом, забыв горе, они предались радости.
Тем не менее Фэн так и не знал, как это удалось довести дело до сведения государя. Жена засмеялась и указала ему на служанку.
– Вот, – сказала она, – ваш, государь, заслуженный министр!
Студент остолбенел… Стал расспрашивать, как это так. Оказалось следующее.
Когда жена отправила служанку, то велела ей ехать в Яньскую столицу с тем, чтобы проникнуть во дворец и изложить несправедливость от имени мужа. Служанка прибыла ко дворцу, но там оказался сторожащий и охраняющий входы[395]. И вот ей пришлось несколько месяцев бродить лишь взад и вперед по Дворцовому каналу[396], попасть же было невозможно. Она уже стала опасаться, как бы не опоздать и не погубить дела. Только что она собралась домой, чтобы поговорить на этот счет, как вдруг раздались вести о том, что Сын Неба[397] готовится осчастливить Датун[398]. Служанка побежала вперед и приняла вид странствующей гетеры. Государь зашел, как говорится, в «кривую загородь», где она удостоилась его самого полного внимания и любовной ласки. При этом государь выразил ей свое сомнение, сказав, что она непохожа на человека из этого самого «праха в ветре»[399]. Тогда она уронила голову и заплакала. Государь спросил, какое у нее горе или обида.
– Я, ваше величество, – отвечала она, – происхожу из Гуанпина; я дочь студента Фэна (такого-то). Мой отец по несправедливости посажен в тюрьму и уже близок к смерти, а меня продали в эту вот «кривую загородь».
Государь был тронут ее горем, подарил ей сто ланов серебра и перед отъездом расспросил ее подробно о деле с начала до конца, причем кистью на бумаге записал имя и фамилию, добавив, что он хочет с ней делить богатство и почет.
– Удалось бы только нам с отцом жить вместе, – сказала она на это, – я не хочу пышности и отборных яств!
Государь кивнул головой в знак одобрения и отбыл.
Служанка теперь обо всем этом докладывала Фэну; тот бросился бить поклоны, а слезы в глазах так и сверкали.
Прожив с ним недолго после этого, жена вдруг сказала ему следующее:
– Не будь, знаешь, моего чувства к тебе и роковой нашей связи, зачем бы мне обрекать себя на такие надоедливые хлопоты? Когда тебя схватили, я рыскала и носилась по всем твоим родственникам, и ни один, понимаешь ты, из них не дал мне никакого ответа. Как у меня тогда было кисло в душе[400], уверяю тебя, я не могу и высказать. И вот теперь, глядя на этот мир праха и пошлой грубости, я все более и более тягощусь и мучусь… Для тебя
