Сюэцинь Цао - Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI – СХХ.
– Линь Дайюй при жизни не была такой, как все люди, – с холодной усмешкой проговорил человек, – а после смерти не уподобилась остальным духам. У нее нет душ[59], как же ты можешь ее навестить? У всякого человека душа разума и душа тела в полной гармонии. Они сливаются перед его рождением и разлучаются после смерти. Простого смертного и то не отыщешь в загробном мире, что же говорить о Линь Дайюй?! Уходи-ка ты отсюда побыстрее!
Эти слова повергли Баоюя в смятение, он долго стоял, озадаченно глядя перед собой, а затем промолвил, набравшись смелости:
– Если вы говорите, что после смерти душа исчезает, зачем тогда загробное судилище?
– Загробное судилище лишь для тех, кто считает, что оно существует, – усмехнулся человек. – Мысль о нем предостерегает людей от грехов. Недаром говорят, что Небо гневается на людей за их глупость: если они нарушают свой долг и правила поведения; если лишают себя жизни до истечения положенного им срока; если предаются разврату, творят зло и губят себя без причины. Вот и ты сейчас губишь себя, разыскивая Дайюй. Она удалилась в «область Небесных грез, мира Великой пустоты», и если ты хочешь увидеть ее, сделай все, чтобы излечиться. Лишь в этом случае в назначенное время вы сможете встретиться. Если же ты будешь жить не по правилам и покончишь с собой, попадешь в загробное судилище, где встретишься только с родными. О Дайюй не мечтай!
Сказав это, человек вынул из рукава камень и с силой бросил в грудь Баоюя.
Баоюй испугался, ему захотелось поскорее вернуться домой, и было досадно, что он сбился с пути. Так он и стоял, переминаясь с ноги на ногу, когда вдруг услышал, что его кто-то зовет. Открыв глаза, Баоюй увидел перед собой матушку Цзя, госпожу Ван, Баочай и Сижэнь. Они звали его, заливаясь слезами.
Баоюй бросил взгляд на красный фонарь на столе, на луну, ярко светившую в окно, и на душе стало легко и спокойно. Он вспомнил случившееся и понял, что это сон. Все его тело покрылось холодным потом, из груди вырвался тяжелый вздох.
Баочай была уверена, что Баоюй болеет из-за Дайюй, а не из-за утерянной яшмы, и, несмотря на все запреты, рассказала юноше о ее кончине. Пусть сразу переживет все несчастья, думала девушка, может быть, тогда к нему возвратится рассудок, и легче будет его лечить.
Матушка Цзя, не догадываясь о намерениях Баочай, считала поступок ее опрометчивым, и лишь когда Баоюй очнулся, перестала волноваться и велела пригласить лекаря, чтобы еще раз осмотрел больного.
Доктор проверил пульс и вскричал:
– Удивительно! Пульс стал глубоким и спокойным, а подавленность прошла. Пусть завтра примет успокаивающее, и, надо надеяться, дело пойдет на поправку.
После ухода доктора все разошлись успокоенные.
Сижэнь считала, что лучше бы Баоюю ни о чем не знать, и сердилась на Баочай, но выражать недовольство вслух не осмеливалась.
– Вы слишком поторопились, барышня! – говорила Инъэр, на что Баочай отвечала:
– Ничего ты не смыслишь! Я знаю, что делаю!
Баочай, как уже говорилось выше, считала, что сильное потрясение пойдет ему лишь на пользу.
И вот настал день, когда Баоюй проснулся совершенно здоровым. Только воспоминания о Дайюй выводили его из состояния равновесия.
Сижэнь как могла утешала его:
– Барышня Баочай ласкова и добра, потому отец и выбрал ее, а не барышню Линь. К тому же барышня Линь тяжело болела и в любой момент могла умереть. Но, зная твой беспокойный характер, бабушка не стала тебе ничего говорить и позвала Сюэянь, чтобы ввести тебя в заблуждение.
Баоюй опять расстроился, даже заплакал. Ему снова захотелось умереть, но тут на память пришли слова, услышанные во сне, к тому же он боялся огорчить бабушку и мать и подумал: «Все равно, Дайюй нет в живых, а из остальных мне больше всех нравилась Баочай». Баоюй тешил себя мыслью, что брак с Баочай предопределен самой судьбой: у него – яшма, у Баочай – золото.
Баочай видела, что уговоры ее на Баоюя подействовали, и перестала тревожиться. Совершив перед матушкой Цзя и госпожой Ван положенные обряды, Баочай стала думать, как бы развлечь Баоюя, рассеять его печальные мысли.
Баоюй не вставал с постели, и присутствие Баочай лишь нагоняло на него тоску. Баочай же всячески старалась утешить его.
– Для тебя главное – вылечиться, – говорила она. – Ведь мы теперь с тобой муж и жена и век должны прожить вместе.
Баоюю нелегко было с этой мыслью смириться, но приходилось терпеть. Матушка Цзя, госпожа Ван, тетушка Сюэ ни на минуту не оставляли его, сменяя друг друга, а по ночам матушка Цзя присылала служанок, и Баоюю оставалось лишь покориться судьбе и лечиться.
Баочай была добра и ласкова с ним, и постепенно горячую любовь к Дайюй он перенес на молодую жену. Но об этом речь впереди.
В тот день, когда состоялась церемония, Дайюй потеряла сознание, дыхание в груди еле теплилось, и Ли Вань и Цзыцзюань не отходили от девушки и все время плакали. К вечеру Дайюй пришла в себя, глазами дала понять, что ей хочется пить. Цзыцзюань поспешила налить в чашку грушевого отвара с корицей и ложечкой влила в рот больной. Дайюй снова закрыла глаза и некоторое время лежала неподвижно.
Ли Вань знала, что это последний проблеск жизни, и, подумав, что еще полдня девушка протянет, ушла к себе сделать некоторые распоряжения по хозяйству.
Вскоре Дайюй снова открыла глаза, схватила Цзыцзюань за руку и, собравшись с силами, проговорила:
– Я скоро умру!.. А надеялась, что мы всегда будем вместе… Мне и в голову не приходило, что я…
Она умолкла, часто задышала и закрыла глаза, не выпуская руки Цзыцзюань из своей.
У Цзыцзюань мелькнула было надежда, но после долгого молчания Дайюй сказала:
– Сестра! У меня совсем нет родных, я одна в целом свете. Уж ты попроси, чтобы меня похоронили на юге, в родных местах!
От этих слов Цзыцзюань похолодела и велела позвать Ли Вань, но в это время пришла Таньчунь.
– Третья барышня! – воскликнула Цзыцзюань. – Вы поглядите на барышню Линь!
Из глаз служанки покатились слезы. Таньчунь подошла к постели, пощупала руку Дайюй – она была холодной. Глаза стали тусклыми, неживыми.
Как раз в это время пришла Ли Вань. Никто из троих слова не проронил. Служанки принялись обмывать Дайюй, но та вдруг рванулась и закричала:
– Баоюй! Баоюй! У тебя… – умолкла и покрылась холодным потом.
Цзыцзюань бросилась к девушке, чтобы поддержать, но тело Дайюй обмякло и стало холодеть, глаза закатились.
Таньчунь и Ли Вань приказали причесать и обрядить Дайюй.
По ветру рассеялсяЧистой души аромат.Печаль в третью стражуУшла в дали дальние грез…
Дыхание Дайюй оборвалось в тот момент, когда Баочай в паланкине принесли в дом Баоюя.
Служанки не переставая плакали, но больше всех горевали Ли Вань и Таньчунь – они очень любили девушку.
Надо сказать, что дом, отведенный для молодых, находился далеко от павильона Реки Сяосян, и оттуда ничего не могло быть слышно. Но вдруг откуда-то донеслись звуки музыки. Все смолкли, стали прислушиваться – вокруг стояла тишина.
Таньчунь и Ли Вань, выйдя со двора, снова прислушались. Нигде ни звука, только ветер шелестел в бамбуковых зарослях да луна бросала свои лучи на каменную ограду.
Позвали жену Линь Чжисяо, попросили распорядиться обрядить покойницу, а утром доложить Фэнцзе.
Поначалу Фэнцзе не стала сообщать матушке Цзя о смерти Дайюй, боялась, как бы та от расстройства не заболела. В доме и без того хватало хлопот – Баоюй болел, Цзя Чжэну предстояло отправиться в путь. Да и мало ли было других забот.
Фэнцзе пошла в павильон Реки Сяосян и тоже всплакнула. Затем она поздоровалась с Ли Вань и Таньчунь и, узнав, что все необходимые приготовления сделаны, сказала:
– Вот и хорошо. Но почему мне сразу не сообщили и заставили волноваться?
– Как же вам сообщить, ведь вы были на проводах старого господина?! – проговорила Таньчунь.
– Нашли бы возможность! – вскричала Фэнцзе. – Впрочем, ладно, мне еще нужно пойти к Баоюю, этому «несчастью» нашего дома! Там хлопот хватит! А старой госпоже придется доложить, хотя смерть девочки, боюсь, будет для нее тяжелым ударом.
– В таком случае действуй по обстоятельствам, – промолвила Ли Вань, – выбери удобный момент и скажи.
Фэнцзе быстро вышла из комнаты. Она пришла к Баоюю как раз в тот момент, когда там был доктор, и услышала, что юноша идет на поправку. Воспользовавшись тем, что матушка Цзя и госпожа Ван немного успокоились, Фэнцзе потихоньку сообщила им о смерти Дайюй. Матушка Цзя едва не подскочила от испуга и запричитала:
– Это я виновата! Я ее сгубила. – Из глаз старой госпожи полились слезы. – Но и девочка натворила глупостей.
Матушка Цзя собралась было пойти оплакать Дайюй, но побоялась оставить Баоюя.
– Незачем вам ходить туда, почтенная госпожа, – стали отговаривать ее госпожа Ван и остальные, превозмогая скорбь. – Думайте о своем здоровье!
