Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
– Дорогой сударь! – воскликнули обе. – Редкий вы у нас гость. Каким ветром вас принесло, какими судьбами!
Цзинцзи приветствовал их поклонами. Они вошли в комнату и сели. Немного погодя Ван Шестая заварила чаю.
– Прошу вас, сударь, пройдемте ко мне в спальню наверх, – пригласила его после чаю Айцзе.
Цзинцзи поднялся в терем. Они резвились, как рыбки, обретшие воду. Казалось, их прилепили друг к дружке, лаком склеили. В задушевной беседе они только и говорили о нежной любви и крепких узах, их связывающих.
Айцзе достала из письменного столика разрисованный цветами лист бумаги и показала его Цзинцзи.
– Это я писала здесь, в тереме, пока ждала тебя, чтобы отогнать тоску, – пояснила она. – Тревожит одно: не оскорбили бы они твой слух.
Цзинцзи принялся читать. Вот какие стихи написала Айцзе:
ВеснаЗолотою форзицией сад пробуждён.Только я неумыта и прячусь от света.Ты ушел, моей нежности нету ответа.Изнываю в ночи и стыжусь себя днём.ЛетоЯ с заоблачной башни гляжу в никуда.Ароматные розы пред нею коврами…Я перила до блеска натру рукавами…Теплый ветер… И только в душе – холода.ОсеньЛотосы вымерзли, вымок весь дом.Ложе – слезами, крылечко – дождем.Сумрак не кончится сутками.Бросил любимый и жутко мне.ЗимаНазло холодам зацвела слива-мэй,Изводит меня и горда и жеманна.Я ставни закрою – пусть станет темней,А зеркало брошу в сугроб. Не желанна!
Цзинцзи прочитал стихи и долго ими громко восторгался.
Немного погодя наверх с поносом поднялась Ван Шестая. Она отодвинула в сторону зеркало и расставила на туалетном столике вино и закуски. Цзинцзи и Айцзе сели рядышком. Айцзе наполнила кубок и обеим руками поднесла Цзинцзи.
– Вы так давно у нас не были, сударь, – говорила она, низко кланяясь. – А я постоянно думала о вас, посылала узнать. Вы были так любезны и помогли нам деньгами, за что мы всей семьей бесконечно вам благодарны.
– Мне нездоровилось, – объяснял он, беря кубок и отвечая поклоном. – Оттого и не смог явиться в назначенный срок. Не обижайся на меня, сестрица. А по случаю встречи и я хочу поднести тебе чарку вина.
Айцзе осушила чарку, и они опять сели рядом. Пир продолжался. Вскоре к ним присоединились Хань Даого и Ван Шестая. Правда, после нескольких чарок, ссылаясь на дела, они удалились вниз, оставив молодых наедине. Те продолжали пировать и за разговорами о долгой разлуке захмелели.
Когда в них пламенем разгорелась страсть, они, как и раньше, отдались безмерным усладам любви. Потом, одевшись и приведя себя в порядок, снова сели за стол. После нескольких чарок у них помутилось в глазах и опять вспыхнуло желание. Молодой любовник настрадался дома. Отдав сердце Айцзе, он давно избегал встреч с женою, а тут вдруг свиделся с возлюбленной, и страстное вожделение, понятно, не давало ему покоя.
Да,
Кого в жизни и смерти связала любовь,Как пятьсот лет назад, стали счастливы вновь.[1758]
Цзинцзи был прямо-таки заворожен красавицей Айцзе и через некоторое время опять разделил с нею ложе. Тут он почувствовал во всем теле такую истому, побороть которую оказался не в силах. Отказавшись от обеда, он повалился в постель и заснул.
И надо же было случиться беде!
В кабачок неожиданно пожаловал торговец шелками Хэ. Его угощала внизу Ван Шестая. Пока Хань Даого ходил за съестным и фруктами, купец наслаждался с его женой. Потом к ним за стол сел и Хань Даого.
Близился вечер, когда в кабачок ворвался в дым пьяный Лю Второй по прозвищу Спрут. Рубашка на нем была расстегнута и виднелась багровая грудь.
– Где тут этот заезжий болван Хэ? – заорал он, потрясая кулаками. – Подать его сюда! Я его сейчас угощу.
Приказчики всполошились. Боясь, что он разбудит спавшего наверху Цзинцзи, они поспешно оставили счета и радушно поклонились Спруту.
– К нам никакой Хэ не приходил, брат Лю, – говорили они.
Но Спрут их и слушать не хотел, а прошагал прямо в комнату Хань Даого, сорвал дверную занавеску и увидел купца Хэ, пирующего с Ван Шестой. Зло охватило Спрута.
– Ах, разбойники, сучьи дети! – набросился он на купца. – Стебал я мать вашу! Обыскался. Вот ты где, оказывается! В моем кабачке двумя красотками завладел. Сколько ночей переспал, а где деньги? Два месяца за жилье не платишь, а еще бабу заводишь?
– Не сердись на меня, брат, – успокаивал его купец Хэ, поспешно вставая из-за стола. – Я сейчас уйду.
– Уйдешь, говоришь, ебарь собачий! – заорал Спрут и одним ударом засветил ему под глазом фонарь.
Купец бросился наутек. Тогда Спрут ногой опрокинул пиршественный стол. Зазвенела осколками рухнувшая на пол посуда.
– Откуда тебя принесло, негодяй? – закричала на него Ван Шестая. – Врывается в женские покои и учиняет погром. Чтоб тебе сгинуть на этом самом месте, разбойник! Я ведь тоже не робкого десятка!
Спрут Лю пнул Ван Шестую ногой, и она упала навзничь.
– Да ебал я мать твою, шлюха! – ругался Спрут. – А ты кто такая есть – без роду, без племени! Тайное логово тут устроила. А кто за тебя у его превосходительства разрешение брать будет, кто, я тебя спрашиваю? И чтоб я дал тебе у меня в кабачке богатых обирать, да? Не выйдет! Убирайся отсюда! Не то кулаков у меня отведаешь.
– Да откуда тебя, негодяя, сюда принесло? – не унималась Ван. – Я близких лишилась, а ты смеешь оскорблять меня, женщину? Погубить решил, да?
Ван упала на пол и залилась слезами.
– Я тебе все кишки выпущу шлюха! – ругался Спрут. – Ишь расшумелась. Его превосходительства, должно быть, не знаешь.
На шум в кабачок сбежались соседи и прохожие. Собралась целая толпа, плотным кольцом окружившая Спрута и Ван Шестую.
– Госпожа Хань, – обратился один из стоявших в стороне, – вы тут недавно. Должно быть, не знаете, что перед вами Лю Второй по прозвищу Спрут. А доводится он шурином Чжан Шэну, доверенному его превосходительства господина начальника гарнизона. Он мастер избивать певичек, первый разоритель заезжих гостей. Уступи ему, а то горя не оберешься. Тут ни один не смеет ему перечить.
– Небось, найдется и на него управа, – проговорила Ван. – С какой стати спускать негодяю!
Рассвирепевшего Спрута и так и эдак уговаривали приказчики Лу Бинъи и Толстяк Се, пока он, наконец, не ушел из кабачка. А Чэнь Цзинцзи спал тем временем в тереме. Когда до него снизу донесся грохот и шум, он вскочил с постели. Вечерело.
– Что там за крики? – спросил он у Хань Даого, но того не было видно.
Тут по лестнице вбежала вся всклоченная и растерзанная Ван Шестая.
– Дело-то какое! – начала она. – Заявился негодяй, разыскивает какого-то посетителя и ни с того ни с сего набрасывается на меня с пинками. Шурин, говорят, Чжан Шэна, Спрут по кличке. Я его отругала – ушел. Сколько посуды перебил! – говорила она с причитаниями и слезами.
Цзинцзи позвал приказчиков спросить в чем дело. Оба они стояли перед ним, поглядывая друг на друга исподлобья.
– Это шурин Чжан Шэна приходил, – сказал, наконец, более разговорчивый Лу Бинъи. – Господина Хэ искал. Два месяца, говорит, за жилье ему не платили. И за ночлег требовал. А когда узнал, что господин Хэ в комнате пирует, сорвал занавес и полез с кулаками. Гость с испугу убежал. Тогда он на госпожу Хань набросился, ногами стал пинать. Шум поднял такой, что народ с улицы сбежался.
Было уже поздно вмешиваться, и Цзинцзи наказал приказчикам выпроводить посторонних.
– А где Лю Второй? – спросил он.
– Уговорили его кое-как – ушел, – отвечали те.
Цзинцзи запомнил случившееся.
– А вы, – он обратился к Ван Шестой и Айцзе, будьте спокойны. Раз я тут, вам бояться нечего. И живите, как жили. А я знаю, как его утихомирить.
Приказчики вручили Цзинцзи прибыль и проводили к лошади. Он отбыл верхом в сопровождении слуги.
Когда они въехали в город, было уже совсем темно. Вернулся Цзинцзи злой, передал серебро Чуньмэй и удалился к себе в спальню. Как прошла ночь, рассказывать не будем.
На другой день Цзинцзи так и подмывало рассказать о случившемся Чуньмэй. Однако, поразмыслив, он решил повременить. «Надо будет уличить Чжан Шэна, – говорил он себе. – Тогда я и попрошу сестрицу пожаловаться на него мужу. Следует с ним разделаться. Чтобы я еще терпел его издевательства! Посмеет ли он тогда на меня вину свалить! Его же обвинять будут».
Да,
Ты мести страшись, если сам был жесток,И планов далеких в час счастья не строй.Зря ищешь – сотрешь сто чугунных сапог,Успех своенравен – придет сам собой.
Приехал как-то Цзинцзи на пристань в кабачок, повидался с Ван Шестой и Айцзе.
– Перепугались тогда, а? – спросил он их и, обратившись к Лу Бинъи, продолжал. – Больше Лю Второй не показывался?
– С тех пор не появлялся, – отвечал приказчик.
– А господин Хэ? – расспрашивал Цзинцзи у Айцзе. – Тоже не заглядывал?
