Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ДЕВЯНОСТАЯ
ЛАЙВАН ВОРУЕТ И СОБЛАЗНЯЕТ СУНЬ СЮЭЭ
СЮЭЭ ПРОДАЮТ С КАЗЕННЫХ ТОРГОВ НАЧАЛЬНИКУ ГАРНИЗОНА
Цветут и вянут нежные цветы,
цветут и вянут снова;
То рубище скрывает наготу,
а то халат парчовый.
Кто знает, век ли проживет богач,
довольный, праздный, сытый?
Всегда ли будет горевать бедняк,
невзгодами убитый?
Не всяк из тех на Небо путь найдет,
кто ближнему поможет;
Не всяк и в ад, конечно, попадет,
кто ближнего встревожит.
На Небо не ропщи, не уповай —
таков совет мой верный.
Ведь равнодушны к смертным Небеса
всевечно и безмерно.
Итак, выйдя из монастыря Вечного блаженства, У Юэнян и все остальные, сопровождаемые дядей У Старшим, направились к деревне Абрикосов. Их путь лежал вдоль обсаженной вековыми деревьями Длинной плотины.
Посланный в деревню Дайань занял второй ярус кабачка на холме, где на столе давно стояли вино и закуски. С холма открывались необозримые просторы и было удобно любоваться праздничным весельем. Наконец-то вдали показались паланкины.
– Что это вы так задержались? – спросил заждавшийся Дайань.
Юэнян рассказала, как они встретились в монастыре с Чуньмэй.
Немного погодя все сели за стол. Кубки запенились вином и начался пир.
А внизу сновали туда и сюда роскошные экипажи. Шумела толпа. Грохотали повозки и ржали кони. Лились песни и неслись звуки свирели. Пирующие во главе с Юэнян смотрели сверху на людское море. Народ столпился вокруг арены, где выступал наездник.
В числе зрителей, надобно сказать, был и сын уездного правителя барич Ли Гунби. Было ему за тридцать. Числился он в императорском училище Сынов Отечества студентом высшей ступени,[1665] но заниматься поэзией и историей ленился. Ветреный щеголь и мот, он постоянно вращался в обществе городских певиц, увлекался охотой с соколами и собаками, верховой ездой и играми в мяч, за что ему дали прозвище Шалопай. И вот этот барич, в легком, мягком шелковом халате с отливом, в коричневой шапочке с золотым дном, в расшитых чулках и ярко-желтых сапожках, вместе со своим приятелем – приказным Хэ Бувэем пировал в том же кабачке внизу и любовался мастерством наездника. Компанию им составляли десятка два или три верзил, имевших при себе самострелы, охотничьи манки из бамбука, кожаные мячи и деревянные биты.
Выступал наездник Ли Гуй. Он то вскакивал на круп и, расправив плечи, мчался стоя, то ложился поперек седла на живот и вытягивался в струну, то жонглировал копьями, то играл палицами, словом, выделывал всевозможные трюки. Многочисленная толпа мужчин и женщин сопровождала каждый его номер взрывами смеха. Шаньдунский Демон, так прозывали Ли Гуя, был в четырехугольной шапочке, на широком околыше которой сзади сверкали золотые кольца. Его фигуру обтягивали лиловая жокейская рубашка и сверкавший золотом набрюшник. Был он в наколенниках и ярко-желтых кожаных сапогах, отвернутые голенища которых украшали расшитые пестрыми летающими рыбками напущенные чулки.
Вот Ли Гуй сел на серебристогривого коня. В руке сверкало копье на ярко-красном древке, сзади над головой развевались флажки с иероглифом «Приказ».
Оказавшись в центре арены, наездник ухватился за седло и, встав на коня во весь рост, начал громко декламировать:
Я славлюсь как наездник бравый,Как камень твёрд и Небу равный.Рука – разящая кувалда —Раз пну – врагов как не бывало!Я, думаете, мастер хвастать?!Да подо мной весь мир распластан!Богатыри земных столиц.[1666]Передо мною пали ниц.Я – шаолинец,[1667] мастер битв!Не устрашит лягушек вид,С щенком побьюсь на кулаках,А с девой-ивой я лукав…Я избегаю споров праздныхИ драк с громилами напрасных.Приятна лёгкая нажива:Хватаю и сбегаю живо.[1668]Спасибо, Ли, столичный покровитель,Мне дал приют, впустил в свою обитель.Съем бочку мяса, поле лука,Мне сотня пирожков на брюхо.Силен похавать с грудничковья!Бадья вина – друг изголовья.Заноет зуб – сломаю гада,Раздует пузо – ткну как надо.Семь четвертей вина в один присест,Три меры риса кто без страха съест?Но не зовут меня к столу.Ищу объедки на полу.С рожденья пёс сторожевой.Увижу вора – рык и вой,За задницу зубами хрясть! —Он бросит золота балластИ наутек! Запомнит пасть!Ведь я пока полузубаст.
Как только барич Ли увидел высокую стройную даму, у него само собой забилось сердце и помутился взор. Он никак не мог наглядеться на нее, налюбоваться ее красотой. «Кто, интересно, эта особа? Есть у нее муж или нет?» – так спрашивал про себя барич Ли, потом подозвал побирушку Лоботряса Чжана, состоящего при нем на побегушках.
– Ступай вон туда на холм, – наказывал потихоньку барич, – да разузнай, чьи такие три дамы в белом, и мне скажи.
– Слушаюсь! – прикрывая рот, отвечал Чжан и вихрем помчался к холму.
Немного погодя он стоял перед баричем.
– Вот оно что! – начал он шептать на ухо. – Это жены Симэнь Цина, чей дом напротив управы. Та, что в годах, это невестка У. Другая, среднего роста, старшая госпожа У Юэнян, а высокая и стройная, с рябинками, – госпожа Третья. Зовут ее Мэн Юйлоу. По мужу траур носят.
Барич Ли щедро наградил Лоботряса Чжана, а сам глаз не спускал с Мэн Юйлоу, но не о том пойдет речь.
Насмотревшись на праздничное веселье, У Старший и Юэнян с заходом солнца велели Дайаню собирать короба. Хозяйка и остальные сели в паланкины и двинулись домой.
Сколько встретилось им по путиБаричей хмельных верхом —ветер в полах длинных,Барышень, что льнут тайкомк окнам паланкинов.Тому свидетельством стихи:Под ивою в тени цветовПримятая трава.Рой юных дев и молодцовЗдесь шумно пировал.Коль встреча суждена судьбой,То тыща верст – пустяк.А нет, так и сосед с тобойНе свидеться никак.
Однако не станем говорить, как добирались до дому Юэнян и остальные, а расскажем про Сунь Сюээ и Симэнь Старшую, оставшихся домовничать. Делать после обеда им было нечего, и они вышли к воротам. И тут, как нарочно, послышался перезвон бубенцов. В то время бубенцами позванивали уличные торговцы пудрой, помадой, искусственными цветами и головными украшениями, а также зеркальщики.
– У меня зеркало потускнело, – проговорила Симэнь Старшая и велела Пинъаню позвать мастера.
Подошедший опустил короба.
– Мне бы зеркало отполировать, – сказала ему Симэнь.
– Я зеркал не полирую, – отвечал тот. – Могу предложить золотые и серебряные головные украшения и цветы.
Торговец стоял у ворот и пристально, с ног до головы, оглядывал Сюээ.
– Раз не полируешь, иди своей дорогой, – сказала Сюээ. – Чего на меня глаза-то пялишь!
– Госпожа Сунь, госпожа Симэнь! – обратился к ним торговец. – Не узнаете меня?
– Лицо вроде знакомое, а не припомню, – проговорила Симэнь.
– Я у батюшки служил. Лайвана забыли?
– Где ж ты столько лет пропадал? – спрашивала Сюээ. – Чего же не показывался? Вон как растолстел!
– Меня ведь тогда, если помните, в родной город Сюйчжоу отправили, – рассказывал Лайван. – Дела мне там не находилось, и я пошел в услужение к одному господину, который отбывал на службу в столицу. Не успели мы добраться до места, как господин мой получил известие о кончине отца и по случаю траура вынужден был воротиться домой.[1669] Я тогда устроился в лавку к здешнему ювелиру Гу, в деле немного понаторел, стал сам серебряные безделушки да всякие украшения выделывать. Торговля пошла вяло, вот хозяин и отправил с коробом на улицу. Вижу, вы, матушки, у ворот стоите, а подойти не решился, если б не позвали. Подумаете еще, ходит, мол, тут да выглядывает.
– То-то гляжу: лицо знакомое, а никак не узнаю. Ты ж человек свой, чего ж бояться! – заметила Сюээ и продолжала. – Так чем же торгуешь? Зайди-ка во двор, покажи товар.
Лайван внес короб во двор и достал из него коробочки, в которых лежали головные украшения. Серебряные, позолоченные, инкрустированные, они поражали удивительной тонкостью отделки.
Только поглядите:
Вот одинокий гусь с веткой камышовой в клюве, а это в зарослях резвятся рыбки. Сверкает слегка крапленый золотом пион работы филигранной. Увенчанная малахитом пламенем горит отполированная шпилька. А вот узорный мяч катает львенок. Дары несет верблюд. Тут головное украшение – целый чертог – всеми цветами радуги переливается. А там накладка к буклям алеет, словно персиков долина. Кругом рассыпаны цветы. Благополучия символ – красная бархотка, рядом кисть плодов личжи. Тут и там приколки, броши. Вот лотосовый трон, где, скрестив ноги, восседает Гуаньинь. А вот на ветке сливы сидит пташка, терпит стужу. Игру затеяли пара фениксов.
Да, найдется тут
И пояс с белками коралла и яшмы зеленой,И ультрамариновый шарик, высоко на шапку взнесенный.
– Ну, а искусственные цветы из перьев зимородка принес? – спросили женщины, осмотрев безделки.
