Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
Тому свидетельством стихи:
Всюду весельеВ праздник весенний,Игры под сеньюАлой айвы.Семьями вместеВ ближнем предместье.Слышатся песни,Смех средь травы.Вечерние росы,Цветут абрикосы,И дождик раскосыйКружит на пруду.Уснул юный путник,Красотки на лютняхВесной в новолуньеИграют в саду.Качели-лианыИ юбки-воланы,Летучие эльфуИ радуги шлейфы
А теперь вернемся к У Юэнян. Когда они добрались в паланкинах на поле пятой версты, где находилось кладбище, Дайань понес коробы со съестным на кухню. Развели огонь, и повара принялись готовить блюда, но не о том пойдет речь.
Юэнян и Юйлоу, а за ними Сяоюй и кормилица Жуи с Сяогэ на руках проследовали в гостиную, где им подали чай. Ждали прибытия старшей невестки У.
Дайань расставил на жертвенном столе перед могилой Симэнь Цина три жертвенных туши, кушанья и разложил бумажные деньги. Ждали невестку У. Однако им с мужем так и не удалось нанять паланкин, и они прибыли только к полудню на ослах.
– Вы не в паланкине, невестушка? – спросила Юэнян. – Что, не было?
Ее угостили чаем и, переодевшись, они пошли на могилу Симэнь Цина.
Юэнян несла пять благовонных палочек. Одну она передала Юйлоу, другую – кормилице Жуи с Сяогэ, две – брату и невестке. Юэнян воткнула палочку в курильницу для благовоний, склонилась в низком поклоне и, немного отступив, начала:
– Мой старший брат! Ты был человеком при жизни, стал духом после кончины. Ныне, в прекрасный день весенних поминок, твоя верная жена, урожденная У, вместе с сестрицей Мэн Третьей и годовалым сыном Сяогэ, пришла к тебе на могилу возжечь связку жертвенных монет. Спаси и сохрани сына своего и да продлится его жизнь до ста лет, чтобы он мог убирать твою могилу. Мой старший брат! Мы жили с тобой как муж и жена. Как тяжело мне бывает всякий раз, когда я представлю себе твой облик, когда мне послышится твой голос.
Дайань поджег жертвенные деньги. Юэнян заплакала.
Тому свидетельством романс на мотив «Овечка с горного склона»:
Жгу жертвенные деньги у погостаИ хромонога моя поступьТвоей опоры лишенаТвоя безмужняя женаНа полпути одна осталасьНе прекословя, встретить старость.Ты радости со мной делил и чаянья,Тебя всегда ждала ночами я,А нынче ночи без огня,Лишь звёзды кладбища манят.Не видел сына ты лица.Твой сын родился без отца.Лишь мне забыть любимого нет силы,Зову и плачу у могилы!В пыли янтарная лоза,Застигла с полпути грозаНас ураган домой не пустит.Навеки разлетелись гуси.
В добавление романс на мотив «Чарует каждый шаг»:
Жгу жертвенные деньги без конца,И ветер заклубился пеплом.Нет предо мною милого лица,Пусть я ослепну!Мы – мать и сын, две сироты,Нам дом постыл.
Вперед вышла Юйлоу. Она воткнула благовонную палочку и, низко поклонившись, заплакала.
Тому свидетельством романс на первоначальный мотив:
Жгу жертвенные деньги – гари кучи!Глаза болят от слез горючих,И я взываю: Люди! Небо!Пустая молодость нелепа!Цветы развеял сенокос,Мне сохнуть до седых волос.Наследник твой у Старшей есть сестрицы.Лишь ей вдовством своим гордиться.А я – бесплодная труха,Раскрошенная шелуха,Гнилое мертвое растенье,Мне не осталось даже тени!
В добавление романс на мотив «Чарует каждый шаг»:
Был полон сил, как вешний стебелёк.Но сокрушил тебя нездешний рок,Меня извёл, глухой, незрячий,Я не живу, а только плачу.И нету от тебя вестей,И холодна в ночи постель.
После Юйлоу благовонную палочку поставила кормилица Жуи с Сяогэ на руках. Она опустилась на колени и отвесила земные поклоны. За ней воскурил благовония У Старший и его жена. Затем все проследовали в крытую галерею, где был накрыт стол. Юэнян пригласила брата с невесткой занять почетные места. Сама она и Юйлоу сели сбоку, а Сяоюй, кормилица Жуи и Ланьхуа, служанка госпожи У, расположились по обеим сторонам. Подали вино. Однако оставим их пока за трапезой.
Расскажем теперь о столичном воеводе Чжоу Сю, жены которого в тот же день посетили кладбище.
Ночь накануне дня поминовения усопших Чуньмэй провела с хозяином. Притворившись спящей, она вдруг зарыдала и проснулась.
– Что с тобой? Отчего ты плачешь? – обратился к ней встревоженный Чжоу Сю.
– Я видела во сне матушку, – отвечала Чуньмэй. – Она явилась мне вся в слезах. Ведь я, говорит, вырастила тебя. А мне, думаю, не придется принести ей жертвы даже в день Хладной трапезы,[1651] когда поминают усопших. Оттого я и проснулась заплаканная.
– Раз она растила тебя, ты как дочь обязана выразить ей свое почтение, – заметил Чжоу. – А где ее могила?
– За Южными городскими воротами, – пояснила Чуньмэй, – сзади монастыря Вечного блаженства.
– Не волнуйся! – успокоил ее муж. – Я покровитель монастыря Вечного блаженства и всегда заказываю там службы. Завтра мы посетим кладбище. Вели слугам захватить жертвенную снедь. Там ты и принесешь жертвы покойной матушке, сделаешь доброе дело.
Начальник гарнизона приказал слугам приготовить вина, закусок и фруктов, а также жертвенные принадлежности, с тем чтобы поехать на семейное кладбище, возле которого у него было обширное поместье с просторными залами, хоромами и парком. Там-то, в зале Услаждений предков и был устроен жертвенник.
Вместе с воеводой Чжоу на кладбище отбыли в больших паланкинах его старшая жена, Сунь Вторая и Чуньмэй. Каждую из них несли четыре паланкинщика. Процессию сопровождал отряд воинов, которые возгласами разгоняли с дороги зевак.
Между тем, после короткой трапезы с братом и невесткой У Юэнян опасаясь скорого наступления сумерек, велела Дайаню с Лайанем тотчас же собрать съестное и накрыть стол наверху в кабачке. Она решила пойти в раскинувшуюся у Длинной плотины деревню Абрикосов.[1652] Там сверху, из кабачка на холме, было удобнее любоваться весельем праздничной толпы. Туда-то и послала своих слуг Юэнян.
Поскольку у невестки Юэнян не было паланкина, женщины направились в кабачок по цветущему полю, а носильщики с паланкинами следовали за ними. Шествие замыкал У Старший, который вел двух ослов.
На расстоянии трех ли от кладбища они миновали Персиковую харчевню, и вдали, в предместьи пяти ли[1653] им открылась деревня Абрикосов. Всюду на могилах громко веселились знатные баричи и барышни, тут и там мелькали их яркие наряды. А женщины продолжали свой путь, любуясь природой, вдыхая аромат цветущих полей, благо стояло тепло и дул приятный ветерок.
Неожиданно сквозь зелень ясеней показался монастырь.
До чего же изумительное то было творение!
Только поглядите:
Высоко вздымаются центральные врата уединенной буддийской обители – Брахмы.[1654] дворца. Отчетливостью знаков поражает высочайше утвержденная вывеска-доска. Алмазные скипетры держат суровые стражи у входа. Идет служба в пяти громадных храмах. Отливает бирюзою чешуя драконов с черепицы. В обеих галереях – монашеские кельи из цветного кирпича блестят, как черепаший щит. В переднем храме укрощают бурю и молят о дожде, а в заднем возносятся молитвы буддам прошлого и грядущим. Колокольни и звонницы возвышаются тут и там. Скалою высится Башня Священного Канона – Трипитаки. Древко хоругви достигает благовещих облаков. Пагода как будто вторглась в самые пределы Млечного Пути. Повсюду рыбы деревянные[1655] развешены и била. Пред ликом Будды горят ярко свечи и лампады. Клубится, вьется из курильниц аромат. Стягам и хоругвям несть числа. Рядом с храмом милосердной Гуаньинь придел Наставника и Патриарха[1656]. Их с драгоценными камнями балдахины слиты воедино. Близ трона Матери демонов[1657] прибежище всех святых-архатов. Постоянно нисходят в этот храм небесные духи хранители веры[1658]. Из года в год прибывает туда Досточтимый Укротитель демона Мары[1659]
– Что это за обитель? Как она называется? – спросила Юэнян.
– Это обитель Вечного блаженства, – отвечал У Старший. – Здесь молится почтенный Чжоу Сю. Покойный зятюшка в свое время пожертвовал на монастырь не один десяток лянов серебра.[1660] Оттого так и сверкает отремонтированный храм Будды.
– Зайдем, поглядим? – обратился Юэнян к невестке У.
С этими словами они направились в монастырь.
Вскоре их заметил послушник и доложил настоятелю. Тот, обнаружив толпу прибывших, вышел встретить милостивых жертвователей.
Только поглядите на этого настоятеля:
Синевою отливает у него обритая до блеску голова. Ароматами и мускусом от умащен. Горит золотом ряса с иголочки густо-желтого цвета сандала. На ногах сандалии темно-синие, какие найдешь лишь в Фучжоу. Препоясан шелковым шнуром, из пурпурной тесьмы сплетенным, какой купишь разве что в Западном крае.[1661] Весь лоснится от жиру буддийский монах, чей насильника взгляд вожделенный так и ищет красотку в толпе прихожан. Этот лысый детина сладкоречив и услужлив, весь от жажды сгорает совратить молодую вдову. Страстью обуянный, он торопится в скит, чтоб монашку обнять. Снедаемый похотью, он молоденького инока в келье ищет. Он алчет ложе с девою святою разделить, с Чанъэ утехам плотским предаться.
