Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
Дней через десять они въехали, наконец, в город, где и узнали от прохожих о кончине Симэнь Цина.
– Три дня как умер, – говорили им. – И панихиду служили.
Тут у Ли Чжи зародился коварный план.
– Давайте скроем подряд, – подговаривал он Лайцзюэ и Чуньхуна. – Скажем, цензор Сун отказал. А сами пойдем на Большую улицу к Чжану Второму. Если же вы не хотите, я вам дам по десяти лянов. Только молчите.
Лайцзюэ был не прочь поживиться, но Чуньхун от такого предложения уклонился, хотя и выказал туманное одобрение.
На воротах дома были развешаны бумажные деньги, монахи служили панихиду. Вряд ли кто смог перечесть всех родных и близких, собравшихся выразить соболезнование. Ли Чжи оставил попутчиков и направился прямо к себе, а Лайцзюэ и Чуньхун земно поклонились шурину У Старшему и Чэнь Цзинцзи.
– Как насчет подряда? А где Ли Третий? – спросил шурин У.
Лайцзюэ молчал. Тогда Чуньхун достал письмо с контрактом и протянул шурину У Старшему. Слуга рассказал, как Ли Чжи предлагал им по десяти лянов, как подговаривал утаить подряд и передать его Чжану Второму.
– Но мог ли я за оказанные мне милости отплатить хозяевам такой черной неблагодарностью! – воскликнул Чуньхун. – Вот я и поспешил сразу домой.
Шурин тотчас же доложил Юэнян.
– Вот верный слуга! – говорил он про Чуньхуна. – А Ли Третий, оказывается, негодяй. Чтоб ему сгинуть, проклятому! Только зятюшка помер, а уж он зло творит.
И Шурин рассказал о случившемся Ин Боцзюэ.
– За Ли Чжи и Хуаном Четвертым долг с процентами составляет шестьсот пятьдесят лянов, – говорил шурин. – Вот и надо будет по горячим следам воспользоваться услугой господина Хэ. Напишем жалобу и подадим в управу. Пусть с них долг вытребует. А нам эти деньги на похороны годятся. Они ведь сослуживцы, и господин Хэ нам не откажет.
– Ли Третий этого себе не позволит, – заверял шурина всполошившийся Боцзюэ. – Обожди, шурин. Погоди, прежде я сам с ним поговорю.
И Боцзюэ, направившись к Ли Чжи, велел позвать Хуана Четвертого, и они стали держать совет.
– Слугам не следовало бы серебро предлагать, – начал Боцзюэ. – К чему лишних людей втягивать! И лису не поймали, и вони нанюхались. Он вон на вас жалобу надзирателю писать собирается. А они сослуживцы. Как говорится, рука руку моет. Заварили кашу! Куда вам с ним тягаться! Я бы на вашем месте вот что сделал. Потихоньку ввернул бы сейчас шурину лянов двадцать. Скажите, в Яньчжоу, мол, пришлось потратиться. А как мне стало известно, подряд брать они не собираются. Так что его нечего и показывать. Его мы Чжану Второму передадим. А вы тем временем две сотни лянов серебра, никак не меньше, соберете. Придется вам и заупокойные жертвы принести. Так вы и усопшего почтите и возвратите серебро. А на оставшийся долг новое письменное обязательство составите. Выплатите в рассрочку. Так вы враз двух зайцев убьете. И репутацию не запятнаете. Все обойдется по-хорошему.
– Ты прав, – согласился Хуан Четвертый. – А ты, брат Ли, поторопился малость.
Под вечер Хуан Четвертый с Ин Боцзюэ поднесли шурину У Старшему двадцать лянов и, объяснив в чем дело, заговорили о подряде. Шурин же знал, что его сестра, Юэнян, от подряда решила отказаться, в глаза ему сверкнуло блестящее серебро, и он не преминул им воспользоваться.
На другой день Ли Чжи и Хуан Четвертый закололи трех жертвенных животных и, почтив Симэня, возвратили двести лянов, о чем шурин У Старший доложил Юэнян.
Старое долговое обязательство уничтожили и составили новое – на четыре сотни лянов, а пятьдесят лянов было прощено. Долг, по обоюдному согласию, подлежал погашению в рассрочку. Ли Чжи передал контракт Ин Боцзюэ, и они направились на переговоры к Чжану Второму, но не о том пойдет речь.
Да,
Лишь расплавив, подсчитаешьдолю примесей во злате,В деле денежном узнаешь,низок человек иль знатен.Тому свидетельством стихи:Волю природы никак не изменишь;Страсти умерь, приглуши вожделенье.Алчный, ты ближнего ныне ограбил –Выйдет в грядущем тебе разоренье.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ВОСЬМИДЕСЯТАЯ
ЧЭНЬ ЦЗИНЦЗИ СРЫВАЕТ ЦВЕТЫ УДОВОЛЬСТВИЯ
ЛИ ЦЗЯО-ЭР, ПОХИТИВ СЕРЕБРО, ВОЗВРАЩАЕТСЯ В «ПРЕКРАСНУЮ ВЕСНУ»
Стихи гласят:
Как придет в упадок обитель,
так бегут из нее монахи.
Рухнет мост – и на людном тракте
сразу путники поредеют!".
В бедном доме нерасторопна
малочисленная прислуга
Вновь повышен в чинах чиновник,
а народ все живет в униженье
Если нет. глубины в водоеме.
там не станет водиться рыба:
Там, где ветви растут не густо.
не совьет гнезда себе птица.
В отношенье людей друг к другу
и тепло бывает и холод.
Те исполнены дум высоких,
эти низость души являют.
В этом восьмистишии говорится о том, что по-разному складываются взаимоотношения людей да и разные бывают люди, о чем приходится только глубоко сожалеть.
В первую седмицу со дня кончины Симэнь Цина настоятель У из монастыря Нефритового Владыки совершил на дому заупокойную службу и освятил трапезу, но не о том пойдет речь.
Во вторую седмицу шестнадцать иноков из обители Воздаяния вознесли молитву духам воды и суши.[1535] Жертвенная снедь была доставлена от свата Цяо. Присутствовали помимо Ин Боцзюэ и другие побратимы: Се Сида, Хуа Цзыю, Чжу Жинянь, Сунь Тяньхуа, Чан Шицзе и Бай Лайцян.
– Прошло две седмицы, как не стало нашего почтенного господина, – начал Боцзюэ. – А мы были его ближайшими друзьями. Бывало пили, ели у него, изо рта, что называется, вырывали. И покрывал, и ссужал он нас – всем ублажал. И вот его не стало. Так неужто прикинемся, будто знать не знаем, ведать не ведаем! Что ж, выходит, передний грязью брызнул, так задние уж и глаза зажмурили, да? Да он нас за это перед самим загробным судием не простит. Я так полагаю. Пусть каждый из нас внесет по одному цяню серебра. С семерых выйдет, стало быть, семь цяней. Ведь общие-то жертвы обойдутся дешевле. За цянь шесть фэией купим пять чашек рису, фруктов и цветы, цянь на жертвенных животных уйдет, полтора – на жбан вина, полцяня – на погребальную бумагу, благовония и свечи. Два цяня придется отдать за свиток и надпись. Ее мы закажем господину Шую. Пянь два (раня заплатим хоругвеносцу. И не забывайте, траурные повязки ведь получим – фэней по семь за штуку. Глядишь, на юбку или жилетку сгодятся. А потом, нас так не отпустят – всех накормят. А там похороны – на поминках наедимся. Если за столом не зевать, жене с детьми дня два-три сладостей покупать не придется. Ну как, ловко я придумал?
– Верно говоришь, брат! – воскликнули хором побратимы и, достав серебро, передали Ину.
Ин Боцзюэ приготовил жертвенные предметы, купил свиток, а похвальное слово об усопшем заказал составить проживавшему за городскими воротами сюцаю Шую.
Сюцай Шуй отлично знал, кто такие не только Ин Боцзюэ и вся компания шалопаев, но и сам Симэнь Цин, а потому не преминул приправить славословие изрядной порцией острой издевки.
Когда свиток был готов, перед гробом Симэня поставили жертвенный стол и развернули свиток. Ближайших друзей покойного принимал облаченный в траур Чэнь Цзинцзи. Первым воскурил благовония Ин Боцзюэ, за ним последовали остальные. Неискушенные в грамоте, они не представляли себе содержания слова и после возлияний принялись его читать во всеуслышание.
А оно гласило:
"В третий под двадцать седьмым знаком гэн-инь, второй луны под двадцать пятым знаком моу-цзы, первого года под тридцать пятым знаком моу-сюй при правлении под девизом Двойной Гармонии мы, Ин Боцзюэ, Се Сида, Хуа Цзыю, Чжу Жинянь, Сунь Тяньхуа, Чан Шицзе и Бай Лапцян, с благоговением приносим жертвенное вино и мясо, дабы почтить Его Величества гвардии начальника покойного Симэня, и перед прахом его воздаем ему славу.
Усопший, ты отличался упорством и прямотою, характером был тверд и непреклонен. Ты не робел перед слабым, не покорялся сильному. Ты не переставал очищать ближних и помогать жаждущим. Одних ублажал каплею воды, других – маковой росинкой. С осанкой горделивой и тугой мошной, ты, снадобьями подкрепленный, приходил в неистовое возбуждение и верх одерживал в любовных схватках. Среди шеренг, парчовых юбок подвизался и кладовые лона постоянно посещал. Вшей подцепил, но выскребать их и не думал, а гнидами обсыпался – и начесаться был не в силах.[1536]
Мы, ничтожные, обязанные милости твоей, были всегда подручными тебе в подчресельных делах, когда ты ночи проводил под ивами в домах веселья, когда, отдавшись буйной страсти, с гордо поднятой головой, вел упорные бои и жаркие сраженья. Что ж сталось вдруг с тобой?! Недуг тебя скосил. Ты ноги протянул. Нас, отпрысков, точно подбитых голубков, оставил на произвол судьбы. Нам не на кого больше положиться. Не любоваться больше нам цветами в дымке, не подходить к роскошным воротам и красным стенам особняка, где обитают красотки-чаровницы. Не пировать уж с ними, яшмы изваянья не ласкать, не мчаться на конях; туда, где аромат струится и тепло. Ты бросил нас, связал нам руки, оставил без гроша. И голову повесил каждый. Мы ныне пресное вино в жертву приносим. Тебе, душа, протягиваем кубок. Внемли же зову, к нам явись и насладись дарами!»
