Ли Юй - Двенадцать башен
— Если я вернусь к мужу, на меня обрушатся новые беды и я снова окажусь в яме. Нет, лучше я с вами останусь. Или отправьте меня в какой-нибудь скит, где я приму монашеский постриг и буду служить Трем драгоценностям Будды[175]. Это самое лучшее!
— Если твое намерение искренне и ты хочешь выбраться из суетного потока жизни, направившись к берегу Истины[176], я тебе помогу. Сегодня ты продажная женщина, завтра обратишься к добру, а спустя какое-то время примешь монашеский постриг. Я дам тебе денег на еду и одежду, на благовонные свечи. А если понадобится, на постройку залы в честь будды Жулая[177] и кумирни, куда ты удалишься от мира. Может быть, ты воздвигнешь врата в честь стражей Закона Цзиньганов[178] или святилище Восемнадцати архатов[179], творящих святое созерцание... Но чтобы стать настоящей монахиней, ты должна неукоснительно блюсти все монашеские установления, навсегда отрешившись от нашего суетного мира, и постоянно творить добро, еще истовее, чем сейчас. И тогда твои усилия не пропадут даром, и ты обретешь спасение. Способна ли ты пройти через подобные испытания?
— Если вы сделаете все так, как сказали, я дам клятву: пусть на меня обрушатся великие беды и я погибну, пусть заточат меня в самый дальний угол ада, если я перестану творить добро или, приняв монашеский постриг, обращу свои помыслы к мирской жизни!
Произнеся эти слова, женщина неожиданно пошла к выходу. Бэй подумал, что она направилась по каким-то своим делам, однако время шло, а она все не возвращалась. Затем она появилась, но в совершенно ином облике. Это уже была не красавица певичка, а святая инокиня. Ее густые черные словно туча волосы были коротко острижены, на алых щечках, источавших аромат персика, появилось несколько глубоких надрезов ножом. Было ясно, что к прежней жизни она никогда не вернется. Как говорится: «Ладьи сожжены[180] — назад пути нет».
Бэй Цюйжун смотрел на нее с изумлением, даже со страхом. Он собрался было ей что-то сказать, как вдруг раздались громкие крики и в комнату ворвалась хозяйка заведения вместе с вышибалой-угуем[181].
— Решил ее окрутить? Обманом увести в монастырь? Хочешь отнять у меня заработок, лишить нас пропитания?
Оба вцепились в Бэя, готовые его вздуть.
— Бросьте, любезные! Ваши разговоры о пропитании сводятся к одному — урвать куш побольше, — сказал Бэй. — Богатство, которым я владею, вам и не снилось. Скажу вам без хвастовства, какую бы сумму вы ни назвали, я дам. Хоть сотню, хоть тысячу. А вот доносить на меня не советую, если жизнь дорога, бесполезно. Поняли? Так что сделайте доброе дело, отпустите ее на все четыре стороны, а я перед вами в долгу не останусь. Так будет по справедливости!
И вот Бэй, не торгуясь, заплатил требуемую сумму, в которую якобы вошли деньги, заплаченные за женщину и израсходованные во время ее пребывания в заведении, и увел Су Инъян к себе. Ночь они провели порознь, одолеваемые чувством некоторого стеснения. Как говорится, «со свечою в руках дожидались рассвета».
На следующий день Бэй отправился к посреднику и велел ему подыскать строение, которое годилось бы для молельни.
— Дом должен иметь два двора, чтобы каждый из обитателей жил на своей половине. За расходами я не постою. Покупай, сколько бы ни стоило!
Дней через пять посредник пришел и сказал:
— Неподалеку отсюда живет чиновник, у которого есть усадьба с двумя соединенными вместе садами. Там очень красивые беседки и павильоны. Земли много, и можно построить молельню. Чиновник просит пять тысяч золотых, ни на лян меньше, причем наличными.
Бэй Цюйжун пошел посмотреть. Все оказалось так, как говорил посредник: и сад, и беседки, и павильоны. Бэй выложил деньги, и сделка совершилась. В правой части усадьбы построили молельню с изваянием Будды. В ней поселилась Су Инъян, которая прозывалась теперь Цзинлянь, Чистый Лотос[182], поскольку занялась самоусовершенствованием. Словно цветок лотоса, поднявшийся из ила или грязи чистым, она вырвалась из «зеленой башни»[183]. В этом и заключался смысл ее монашеского прозвания. Слева от молельни — сад, где можно погулять и отдохнуть. В уединенной части сада высились три башни, окруженные оградой. Здесь Бэй спрятал награбленные некогда богатства. Вход в одну из башен украшала довольно ветхая доска с надписью. «Башня Возвращения и остановки». Усадьба, как мы уже знаем, принадлежала чиновнику, который, освободившись от служебной печати[184], навсегда вернулся в родные края. В день, о котором пойдет речь, произошло чудо, вызванное, по всей видимости, награбленными богатствами. В иероглифе «остановка» непостижимым образом появилась еще одна черточка[185], и надпись приобрела другой смысл: «Башня Возвращения к истине».
Еще в первый свой приход Бэй заметил надпись на доске и хорошо ее запомнил. И вот в день переезда надпись неожиданно изменилась. В иероглифе добавилась одна-единственная черточка, и смысл стал совсем иной.
«Понятие «истина», как известно, противоположно понятию «лжи». Не преодолев лжи, нельзя вернуться на путь Истины! — сказал себе Бэй. — Очевидно, в этом чуде проявились тайные замыслы духов. Они заметили совершенное мною доброе дело и дали понять, что я должен сейчас оглянуться назад, отринуть все ложное и обратиться к истине. Вот поэтому и появилась эта черточка в иероглифе!»
Внимательно вглядевшись в надпись, Бэй Цюйжун вдруг обнаружил, что эта черточка чем-то отличается от остальных, она как будто немного приподнята, в то время как остальные опущены вниз. И цвет у нее был какой-то другой — черный с зеленоватым отливом. Бэй приставил к стене лестницу, чтобы получше рассмотреть. Оказалось, что черточка слеплена из влажной глины, которую натаскали в клювах ласточки. Птицы собирались свить здесь гнездо.
«Говорят, что животные и птицы не наделены разумом. Почему же тогда они слепили эту черточку в иероглифе? — удивился Бэй. — Нет, здесь не обошлось без вмешательства духов Неба и Земли».
Теперь Бэй окончательно бросил свое ремесло и, подобно Су Инъян, отринул мирскую суету.
Все, что он делал, простым смертным казалось непостижимым, словно деяния духов. Вот почему Бэй начал с того, что было ему близко. Говорят: «Трудно сделаться Буддой, легче стать небожителем». Бэй устроил в доме, стоявшем слева, даосскую обитель и, подобно Су Инъян — Чистому Лотосу, обратился к достойным деяниям. Но воистину будды и небожители шествуют но одной стезе. Бэй взял себе даосское имя «Гуйчжэн» — «Возвращение к истине», которым его нарекли сами духи, и теперь старался отвратить свою душу от греховных и дурных помыслов.
Однажды, беседуя с Су Инъян, он сказал:
— Уж если мы сделали из нашего дома святилище, для полного порядка надо бы воздвигнуть двухэтажную залу, дабы поклоняться Трем Драгоценностям и Трем Чистейшим[186]. Сейчас на твоей половине отведено место лишь для богини Гуаньинь и святых архатов. А где же помещение для будды Жулая и Сакьямуни[187]? Особенно тесно и убого на моей половине. Оно и понятно, ведь моя молельня строилась наспех и без должного усердия.
— Для постройки большой залы понадобятся тысячи лянов. Где их взять? Вы, как и я, «ушли из семьи», то есть перестали зарабатывать деньги. Возможно, у вас остались сбережения. Но их пока лучше не трогать. Могут понадобиться в крайних обстоятельствах!
Все, что делал Бэй, простым смертным казалось непостижимым. И он ответил женщине:
— О деньгах не беспокойся! Есть у меня тайный способ, как заставить людей с охотой пожертвовать деньги на устройство залы. При этом мне самому тратиться не придется. Пусть убедятся еще раз, на что я способен!
— Вы ведь еще не успели овладеть до конца учением небожителя. Откуда же вам известны какие-то тайные способы? С какой стати будут люди выкладывать деньги, да еще с охотой, как вы говорите?!
— Тебе этого не понять! Кстати, я скоро уеду, хочу перезахоронить прах родителей. Вернусь через год и ручаюсь, что к тому времени зала будет готова. И все там будет на месте: Три Драгоценности Будды и изображения Трех Чистейших. Сам же я вернусь с пустыми руками, как истый кудесник, свершивший волшебство!
Женщина выслушала и решила, что все это одно хвастовство.
Через несколько дней Бэй сказал, что один из восемнадцати архатов сделан не так, как надо, и он собирается позвать мастера-ваятеля, чтобы сделал новую статую, лишь тогда он сможет спокойно уехать. Су Инъян попыталась уговорить его оставить все как есть, но Бэй настоял на своем и уехал лишь после того, как мастер соорудил новую статую.
Вместе с Бэем отбыли и его подручные, кроме одного, самого дельного парня, которого Бэй оставил сторожить молельню.
Прошло примерно полгода. Все это время Су Инъян жила в одиночестве. Однажды в ее дом пожаловал незнакомый чиновник, а вслед за ним появился богатый купец. Приехали вместе, будто сговорились. Оба собирались совершить добрые деяния. Чиновник (он назвался уроженцем Хугуана) пожертвовал на строительство молельни Трех Чистейших целых две тысячи монет золотом. Купец из провинции Шаньси — столько же для сооружения залы Трех Драгоценностей Будды. Откуда они узнали об этом строительстве? Почему оказались столь щедрыми? Все станет ясно из следующей главы, где мы расскажем о хитроумном плане, который придумал Бэй Цюйжун.
