Приключения десяти принцев - Дандин
Она осветила мне лампой тот самый подземный ход, (по которому была когда-то сюда приведена), я прошел и в самую полночь, потянув к себе потайную дверь, вошел в спальню царя. Синхагош спал безмятежно, и я схватил его живьем. Подобно тому как птица Гаруда летит, держа в когтях извивающуюся змею, так и я повлек дрожавшего царя через то же самое отверстие в стене. Сначала я привел его в то женское собрание, а затем к себе в дом, где я показал его своим родителям закованного в ножные кандалы, в грязной одежде, с глазами, покрасневшими от непрерывных рыданий. Я рассказал им также о встрече. Родители мои, с большим удовольствием насмотревшись на своего врага, попавшего в такое положение, велели посадить его в тюрьму, а затем в надлежащем порядке устроили мою свадьбу с молодой девушкой. Так как государство таким образом оказалось без правителя, то ко мне перешла вся царская власть. Мать моя, сестра свергнутого Синхагоша, хотела было выпустить его на свободу, но я боялся, что он, очутившись на свободе, может поднять народное восстание, и потому я не выпустил его.
Таково было наше положение, когда мы узнали о нападении врагов на Синхавармана, царя Бенгальского. Так как он всегда был тебе, о царь, предан и содействовал тебе в делах твоих, то я поспешил ему на помощь. Здесь мне выпало на долю счастье (встретить тебя) и прикоснуться к пыли от лотосоподобных ног твоих. Пусть же теперь и злодей Синхагош искупит свои грехи и усердной тебе службой загладит все свои преступления.
Окончив таким образом свою повесть, Артапал приложил ко лбу свои руки со сложенными ладонями и поклонился царю. Царь Раджавахана отвечал: «Много тобою проявлено геройства и много находчивости! Что же касается тестя твоего, то освободи его от оков, и пусть он придет взглянуть на меня!» Сказав это, он с ласковою улыбкой посмотрел на Прамати и сказал: «Теперь твой черед, расскажи нам твои приключения!»
Глава пятая
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПРАМАТИ
Он встал, поклонился и начал свой рассказ.
Царь! Разыскивая тебя, я блуждал по белу свету и вот однажды на пути в лесу, в горах Виндья[97], мне пришлось остановиться под громадным деревом, выросшим на склоне горы и своей вершиной, казалось, касавшимся небес. Передо мною было небольшое озеро, а за ним красное зарево заходящего солнца. Смотря на освещенную поверхность озера, я представлял, что то было лицо богини запада, украшенное сверху красной полосой заходящего солнца и обрамленное гирляндами из молодых розовых ветвей. Я зачерпнул воды и помолился вечерней заре. Спустилась тьма и покровом своим сравняла все горы и долины. Не будучи в состоянии продолжать свой путь, я захотел прилечь и с этой целью устроил себе на земле под деревом ложе из молодых свежих веточек. Подняв ко лбу сложенные вместе ладони, я стал молиться: «Божество, которое живет в этом дереве, да будет моим хранителем, пока я тут буду спать один в этом страшном большом лесу, в котором блуждают толпы хищных зверей, в этом лесу, который напоминает глубокую пропасть, до краев наполненную массой ночной мглы, черно-синего, как горло бога Шивы, цвета».
Подложив левую руку под голову, я лежал. Вдруг я почувствовал какое-то приятное ощущение во всем теле как бы от какого-то неземного прикосновения, всеми своими чувствами я испытывал наслаждение, и в душе поселился восторг, радостная дрожь как-то особенно сильно пробежала у меня по коже, а лежавшая наверху правая рука шевельнулась. «Что случилось?» — подумал я. С трудом, едва-едва раскрывая глаза, я увидел над собою завесу из белого шелка, которая сначала показалась мне куском чистого лунного света. Посмотрев затем налево, я увидел у белой стены на цветных постелях ряд безмятежно спавших молодых женщин. Я повернул глаза направо и увидал такую картину: на белой постели, состоявшей как бы из собравшейся пены молочного океана, лежала молодая женщина неописуемой красоты. Шелковая рубашечка спала с ее груди, и она представилась мне, как сама Земля в то время, когда божественный Вишну в образе первородного вепря[98] извлекал ее на своих белых клыках из глубины молочного океана. Спавшая с ее плеч верхняя одежда из белой кисеи представляла кругом нее как бы волнистую белую поверхность молочного океана. На ней она лежала, оцепенев от внезапного испуга, неподвижно, как Земля, поднятая из океана, лежала на сверкающих своей белизной клыках божественного вепря. Как ветерок в лесу колышет молодые розовые побеги и разносит аромат лотосов, так розовый блеск ее губ колебался вместе с ее нежным, душистым дыханием. Ветерок ее дыхания, казалось, раздувал ту искру любви, в которую превратился бестелесный бог любви после того, как безжалостный Шива, бог аскетов, сжег огнем своих глаз все его тело. Как черная пчела бывает скрыта в сомкнувшемся на ночь белом цветке лотоса, так и белое лицо ее с сомкнутыми во сне, продолговатыми, как лепесток лотоса, глазами скрывало под своею белизною пару черных глаз. Казалось, то была упавшая с неба драгоценная ветвь райского дерева, казалось, что Айравата, гордый слон бога Индры, на котором он разъезжает в своем райском саду, дерзко сорвал и бросил ее на землю.
И я подумал: «Куда девался дремучий лес? Откуда этот дворец, вершинами касающийся небесного свода, превосходящий высотою знамя, развевающееся на верхней террасе дворца воинственного бога Кумары?[99] Куда девалось ложе мое, устроенное на земле в лесу из свежих древесных побегов, и откуда взялась эта постель из тонкой материи нежнее лебяжьего пуха, белая и блестящая, как будто она вся состоит из лунного света? Откуда взялись эти безмятежно спящие молодые девушки, похожие на небесных нимф, неподвижно лежащие как бы в сетках, сплетенных из прохладных лучей лунного света? И кто эта красавица, которая, как богиня с тонкими лотосоподобными руками, лежит на постели, покрытой сверху кисеей такой белизны, словно свет полной луны осенней порой? Она не богиня, так как она спит. При лунном свете она смыкает очи, подобно тому как лотос свертывает свои лепестки при легчайшем прикосновении к нему света луны. На поверхности ее щеки виднеются полоски от пробивающегося наружу пота, она напоминает поверхность пожелтевшего от спелости матового яблока, которое, отделившись от стебелька своего, упало на землю и до того была сочно, что после падения покрылось каплями выступившего наружу сока. В высокой груди ее был такой сильный жар от огня свежей ее
