его величие и грозность не нуждаются в описании и разъяснении. Теперь все от Мисра до самых границ Чина находится во власти его могущества, и он отмечен небесным вспоможением. Ежели мы пойдем к нему под защиту, стыда и срама не будет, но, конечно, выпить заведомо яду и пойти навстречу смерти — далеко от пути разума. Человек не виноградная лоза, чтоб ему не страшиться отсечения головы. Обязательства и обещания его [Хулагу-хана] не исполняются, потому что он после договора и обещания убил нежданно Хуршаха, Муста’сима, Хусам-ад-дина Акка и сахиба ирбильского и ежели мы отправимся к нему, он, вероятно, поступит с нами так же». Кудуз сказал: «В настоящее время Диарбекр, Диярраби’а и Сирия полны плача, и от Багдада до Рума области и земли опустошены, не возделываются и не засеваются. Ежели мы не опередим [монголов] и не подымемся их отразить, то вскоре Миср будет опустошен, как и прочие страны. С этими людьми, которые покушаются на нашу страну, надо избрать одно из трех: либо примирение, либо вражду, либо покинуть родину. Переселиться в другую страну трудно, потому что нашим местожительством может быть только Магриб, а между [ним и нами] лютая пустыня и дальнее расстояние». |
A 205b, S 469| Насир-ад-дин-Кимри сказал: «В примирении проку тоже нет, ибо на их обещания нельзя положиться». Прочие эмиры тоже сказали: «Мы-де потеряли силу терпения и нет у нас мощи сопротивляться. То, что мнение твое признает неизбежным, надобно приказать». Кудуз сказал: «Мнение мое таково, давайте вместе обратимся к войне. Ежели обретем победу, то это и будет как раз то, к чему мы стремимся, а не то как бы нас не укорил народ». После этого эмиры разъехались, и Кудуз держал совет с Бундукдаром, который был главным эмиром. Бундукдар сказал: «Мнение мое таково, убьем гонцов и сообща воссядем [на коней] против Китбукая. Ежели мы побьем [его] и ежели умрем, то в обоих случаях мы будем достойны извинения и благодарности». Кудуз одобрил эти слова, и ночью гонцов распял, а на заре, по необходимости решившись на войну, сели на коней и отправились в поход. Эмир Байдар, который был ...[164] монгольского головного отряда[165], отправил к Китбука-нойону некоего человека по имени ...[166] и уведомил его о движении мисрского войска. Китбука прислал ответ: «Оставайся-де на месте и жди меня». Поскольку до прибытия Китбукая Кудуз ударил на Байдара и отогнал его до берега реки Аси, Китбука-нойон в пылу двинулся вперед, словно огненное море, вполне полагаясь на свою силу и военную мощь. Кудуз расставил войско в засадах, а сам, сев [на коня], встал с небольшим числом [воинов]. Китбукаю с несколькими тысячами всадников, все заправскими воинами, случилось сойтись с ним у Айн-и Джалут. Монгольское войско напало, стреляя из луков, а Кудуз уклонился и ударился в бегство. Монголы, осмелев, отправились вслед за ними и многих из мисрцев перебили. Когда они поравнялись с местом засады, мисрцы с трех сторон бросились из засады и помчались на монгольское войско. С раннего утра до полудня бились врукопашную. Монгольскому войску сопротивляться стало невмоготу, и в конце концов оно обратилось в бегство. Китбука-нойон в пылу и рвении разил налево и направо и валил [наземь]. Некоторые побуждали его к бегству, [но] он не послушал и промолвил: «От смерти не избавишься, лучше бы им умереть с честью и славой, а не бежать подло и презренно. В конце концов один кто-либо из великих и малых этого войска да придет на служение к государю и доложит [ему] мои слова, что Китбука не захотел постыдно повернуть назад и в усердии он пожертвовал сладкой жизнью. Надобно, чтоб благословенное сердце государя не кручинилось, что монгольское войско погибло. Пусть он представит себе, что жены его воинов один год не были беременны, а кобылы их табунов не жеребились. Да будет счастье государю. Раз благородная особа государя пребывает в здравии, всякому утраченному [воину] будет замена, а бытие или небытие слуг, подобных нам, — пустяк».
Хотя воины бросили его, он старался за тысячу человек. В конце концов лошадь его оступилась, и он попал в полон. Вблизи поля битвы находились заросли камыша, и в них укрылся отряд монгольских всадников. Кудуз приказал поджечь те [заросли] и всех сожгли. Затем Китбукая, связанного по рукам, представили Кудузу. [Кудуз] сказал ему: «О вероломный человек, много ты крови пролил несправедливо, лишил жизни витязей и великих людей, нарушением обещания и лживым словом ниспроверг древние семьи. Наконец-то и ты попался в сети».
Стихи
Как услышал речи его связанный по рукам,
Он обезумел как разъяренный слон
[И] такой дал ответ: «Эй, гордец,
Не чванься столько этим победным днем».
«Ежели я буду убит твоею рукой, то я посчитаю [что это] от бога, а не от тебя. Ни на миг не обольщай себя и не гордись этим случаем. Как только весть о событии со мною дойдет до Хулагу-хана, вскипит море его гнева и [все] от Азербайджана до самого Мисра будет сравнено с землей копытами монгольских коней, и песок Мисра унесут вон в конских торбах. У Хулагу-хана подобных Китбукаю славных всадников триста тысяч, считай одним меньше». Кудуз сказал: «Не хвастай так туранскими всадниками, ибо они ведь дела вершат хитростью да увертками, а не по-мужски, как Рустем [сын] Дастана». Китбука промолвил: «Я пока существовал, был слугою государя, а не как вы предатели и убийцы [своего] господина.
Стихи
Да не будет головы и тела у злоумышленника,
Который умерщвляет своего государя.
Пореши меня как можно скорее».[167] Кудуз приказал, чтобы ему отрубили |A 206а, S 472| голову. [Затем] они совершили набег по всей Сирии до берегов Ефрата, валили всех, кого находили, разграбили лагерь Китбукая, захватили в полон его жен, детей и родичей и перебили чиновников и воевод областей. Те же, которые[168] были оповещены, бежали. Когда весть о событии с Китбука-нойоном и речи его в ту пору дошли до слуха Хулагу-хана, он очень сожалел о его кончине, запылал огонь его гнева, и он сказал: «Где мне найти другого такого слугу, который бы перед лицом смерти проявил такую доброжелательность и рабскую верность». Он обласкал осиротевших членов его семьи и оказал им почет и уважение. До этого, однажды, он пожаловал халебского мелика Насир-[-ад-дина][169] и, отдав ему должность хакима в Дамаске,
