Повесть о заколдованных шакалах. Древние тамильские легенды. - Автор Неизвестен
— О господин мой! Ведь только для мужа сохраняла я свое тело и лелеяла свою красоту! На что мне теперь моя плоть?! Ведь мужу она больше не нужна, а для меня она стала тяжкой обузой. Освободи меня от этого тела и дай мне, молю тебя, тело тех демонов, которые пребывают у стоп твоих!
Высочайший исполнил ее просьбу. Она отбросила всю плоть свою и осталась скелетом, обтянутым кожей. И сразу же с небес на землю пролился дождь чудеснейших цветов, наполнивших весь мир своим дивным благоуханием. Торжественно зазвучали небесные барабаны, а демоны и аскеты, что были в свите Шивы, заплясали от великой радости. Ее родичи отправились в обратный путь, почтительно с нею простившись, а она, бесконечно счастливая тем, что Шива снизошел к ней и что отныне она всегда будет в свите его, господина прекрасной Умы, стала петь гимны, прославляющие его алопламенеющие стопы. Так родилась ее первая поэма «Священные стихи андади о Чудесном». А потом она спела еще одну поэму, которая стала называться «Двойная нить драгоценных камней».
После этого она пустилась в путь к снежным вершинам горы Кайласы, того места, где Разрушитель тех градов обитает. И всю дорогу шла она вниз головой. Видя ее иссушенную, похожую на привидение, идущую на голове, люди бежали прочь в изумлении и страхе.
— Ах, что мне до того, что люди не знают, кто я такая, если господин всей вселенной знает меня! — говорила она.
И так на голове она взошла на высочайшую гору. Увидя ее, изумилась Дочь гор[154] и стала спрашивать у супруга своего:
— Кто это подымается к нам на гору?
— Та, что пришла к нам, обожая нас, получила то, чего желала, — отвечал ей Шива. — О Ума! Она получила свое новое тело-скелет, как у привидения.
И, обратившись к пришедшей Пунидавади, он произнес:
— Иди сюда, аммай!
А она отвечала ему, пав к его ногам:
— О отец мой! Я здесь!
— Чего же ты хочешь от меня, мать? — спросил ее тот, кто в ушах своих носит белые раковины.
— И вот что отвечала ему Пунидавади, которая отныне стала зваться Карайккаламмай:
— Я хочу никогда более вновь не рождаться. А если мне придется родиться, то, в каком бы воплощении я ни родилась, пусть никогда не изгладится во мне память о тебе! Я хочу, чтобы та оказал мне милость, полюбив меня. И еще я хочу, о воплощение добра, быть под твоими ногами и в восторге воспевать тебя в то время, как ты танцуешь свой танец.
И тогда Шива промолвил:
— Ступай в Алангаду[155], что находится на окраине Паланама, этого древнего священного города юга. Там увидишь ты великий танец, который танцуем мы, там, возрадовавшись, ты вновь воспоешь нас.
И Карайккаламмай покинула того, кого почитали веды. Она шла к юга, как и прежде, на голове, пугая своим видом встречных. Достигнув Алангаду сподобившись лицезреть танец Того, кто не имеет начала, плененная его красотой, она спела свою третью поэму, которая стала называться «Старая поэма Алангаду». И вот как начиналась эта поэма:
Я привиденье жуткое с отвисшей грудью, со вздутыми веками,
С глазами запавшими, с зубами блестящими, с животом провалившимся,
С волосами красными, с клыками торчащими…
VI. ИСТОРИЯ КОВАЛАНА И КАННАХИ
В прекрасной страну Чола[156] в том месте, где в бухту Сангамухам впадает река Кавэри, стоял воспетый и прославленный предками город Кавэрипумпаттинам[157] — древняя столица Чолов. В этом городе жили купцы трех каст — иппары, кавиппары и перунгудияры[158]. И вот случилось так, что один из именитых перунгудияров, купеческий, старшина Масаттуван, занимавшийся морской торговлей, женил своего сына на дочери купца той, же касты Манайягана. Юноше — его звали Ковалан — было тогда шестнадцать лет, а невесте — имя ее было Каннахи — еще не исполнилось двенадцати.
Пьшно оправил Масаттуван свадьбу сына. Брачные обряды были совершены ученым брахманом согласно предписаниям великих вед, и Ковалан зажил богато и счастливо, предаваясь с Каннахи утехам любви, вкушая наслаждение и радуясь. Но вот его мать Перуманейккилатти решила, что молодым пора жить отдельно и самим устраивать свою семейную жизнь, чтобы приобрести житейский опыт и достичь совершенства и процветания. Она распорядилась построить отдельный дом, наполнила его всеми вещами, необходимыми для ведения хозяйства, и поместила туда молодых. Ковалан и Каннахи зажили там душа в душу, добродетельно и праведно, исполняя, как должно, все семейные обязанности, помогая бедным, поддерживая мудрых и достойных и оказывая гостеприимство аскетам[159].
В полном благополучии прожили они несколько лет. Но постепенно Ковалан стал отдаляться от своей жены, завел себе друзей-мотов, презиравших все на свете, юношей, главным занятием которых было посещение публичных домов. А началось это с того дня, когда Ковалан воспылал любовью к прекрасной танцовщице Ма́дави.
Случилось это так. В городе издавна существовала особая каста танцовщиц, называемых ганика или канихей. С самого детства обучались они танцам, музыке и прочим искусствам, а потом, достигнув возраста, когда другие девушки выходят замуж, они становились танцовщицами и увеселяли царя, царский двор и всех горожан. У них не бывало своей семьи, и жили они с тем мужчиной, который приходился им по вкусу или давал им наилучшее содержание. Среди таких-то женщин и родилась Мадави. Уже в пять лет начала она постигать ремесло своей касты. Танцор и певец, поэт и барабанщик, флейтист и лютнист были учителями ее. А когда исполнилось ей двенадцать лет, она впервые выступила на состязании танцовщиц. Потрясенный несравненным ее талантом, царь при большом стечении придворных, знати и горожан увенчал ее высшей наградой — изумрудной цепью. Потом, согласно старинному обычаю, Царь сам определил «цену любви» девушки. Одна тысяча восемь золотых монет!
— Эй, юноши города! — кричала горбатая служанка танцовщицы, став посреди «веселого квартала» с изображением Мадави в руках. — Кто хочет получить мою молодую госпожу с газельими глазами и станом гибким, как лиана, пусть скорее платит!
Как раз в это время в квартале оказался Ковалан. Ему так понравилась изящная танцовщица, что он, выйдя из толпы хохочущих друзей, не колеблясь, выложил эту даже
