Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков
* * *
Где ты, Суад? Без тебя я тоскую поныне.В Шаре теперь ты живешь, в отдаленной долине.
Ты недоступна, враждебного племени дочь,Только во сне тебя вижу, и сердце в унынье.
Кожей бела ты, — на рынок не возишь котлы,Под покрывалом ты прячешься и в паланкине.
Речь твоя — музыка, лик твой — венец красоты,Ты среди смертных красавиц подобна богине.
Помню упрек твой: «Погибели ищешь своей,Только верблюду ты предан, седлу да гордыне».
Так я ответил: «Удел мой скитаться в песках.Счастья, любви и покоя чуждаюсь отныне».
Мы оседлали верблюдов, мы двинулись в путь,Богу вверяемся, хлеб добывая в пустыне.
Скоро услышишь о подвигах рода Зубьян,Скоро пастушьи костры задымятся в низине,
Скоро повеет ненастьем от Уруль-горы,Скоро раскинутся тучи в темнеющей сини.
Им не пролиться дождем у подножия Тин,Склон обоймут, но не в силах подняться к вершине.
Путник бывалый расскажет тебе обо мне,У домоседа ведь нет новостей и в помине.
Я с игроками пирую и щедрой рукойСтавлю им яства и лучший напиток в кувшине.
Сутки порою верблюдица скачет моя —Хоть и устала, но резво бежит по равнине,
Шаг прибавляет, к твоим приближаясь местам,Словно собратьев почуяла на луговине.
АЛЬ-А ША
* * *
Прощайся с Хурейрой! Заждался верблюд седока.Тебе нелегко? Что поделать, разлука горька.
Непросто расстаться с красавицей густоволосой,Чья поступь так вкрадчива и шелковиста щека.
Домой от соседки идет она плавной походкой,Идет не спеша, словно облако в небе, легка.
Она повернется — и звонко стучат украшенья,Как зерна фасоли в утробе сухого стручка.
Она никогда не заводит с соседками свары,От всех пересудов и сплетен она далека.
Так стан ее тонок, что страшно: возьмешь — переломишь,Но пышная грудь у нее и крутые бока.
В дождливое утро так сладко лежать с ней на ложе,Любовнику пылкому с нею и ночь коротка.
Движенья ее осторожны, а как соразмерныУпругие бедра и тонкая в кисти рука.
От платья ее веет мускусом и гиацинтом,И нежное тело ее благовонней цветка,
Свежее зеленого луга, омытого ливнем,Который низвергли плывущие вдаль облака.
На этом лугу, как созвездья, мерцают соцветья,И каждый цветок, окруженный венцом ободка,
Прекрасен — особенно ночью, но все же померкнетПред милой моей, так ее красота велика.
Я пленник ее, но она полюбила другого,А сердцу того человека другая близка,
А та, в свою очередь, дальнего родича любитИ тоже напрасно: его охватила тоска
По той, что меня полюбила, но мной не любима.Любовь обернулась враждой. Как она жестока!
Поистине, каждый из нас и ловец и добыча,Стремимся к любимым, но видим их издалека.
Не знаю, Хурейра, кого предпочла ты Маймуну,Но как ты сурова со мной, холодна и резка.
Узнала, что я слепотою куриной страдаю?Недоброй судьбы опасаешься наверняка!
Ты молвила мне: «Уходи! Ты несчастье приносишь!Будь сам по себе! Не желаю в мужья бедняка!»
Ты видишь сегодня меня босиком и в лохмотьях,Дай время — обуюсь в сандальи, оденусь в шелка.
Чужую жену я легко соблазню, если надо,В чужое жилье проберусь я, как вздох ветерка.
В набег поведу смельчаков, и пленительный отрокМне спутником станет, вернее коня и клинка.
Не раз мне баранину жарил юнец безбородый,Мы пили вино, принесенное из погребка.
Мои сотоварищи поняли: смерть ожидаетБогатого, нищего, юношу и старика.
Мы, лежа в застолье, соперничали в острословьеИ пили, да так, что струилось вино, как река.
Бывает: за нами не в силах поспеть виночерпий,Тогда сам хозяин хватает бурдюк за бока,
Проворно его поднимает, звеня ожерельем,И в чаши вино наливает нам из бурдюка.
Напев полуголой невольницы слух нам ласкает,Сливаются голос и лютня, как два ручейка.
Нам яства подносят красавицы в длинных одеждах,Исполнят все прихоти, только кивни им слегка.
Я вдосталь вином наслаждался и женскою лаской,В пустынях безводных дорога была нелегка,
В безлюдных местах, где глухой непроглядною ночьюЛишь злобные джинны вопят над волнами песка,
Где в полдень палящий не всякий осмелится ехать,Где жажда и зной, где ни лужицы, ни родника.
Я эти пески пересек на поджаром верблюде,Он к зною привычен, и поступь его широка.
* * *
Я Кайса навестить хочу, как брата,Я клятву дружбы взял со всех племен.
Я видел, как бурлит поток Евфрата,Как пенится, когда он разъярен,
Как с боку на бок парусник швыряет,Грозя низвергнуть на прибрежный склон.
Так укачало кормчего, беднягу,Что в страхе за корму схватился он.
Но что Евфрат в сравненье с Кайсом щедрым?Тот всем воздаст, никто не обделен,
И сто верблюдиц, крепких, словно пальмы,Дарит он другу: не велик урон!
Ведь все сыны Муавии такие,Любой высок, прекрасен и силен.
По зову первому идут на помощь,Все на конях, и не сочтешь знамен.
А как приятно с ними быть в застолье!Их руки щедры, разговор умен.
АЛЬ-ХУТАЙА
* * *
Отстань и отойди, будь от меня подале.Молю Аллаха я, — убрать тебя нельзя ли?
Тебя считаю я презренным и дурным,—Надеюсь, что тобой я тоже не любим.
Ты губишь каждого предательством, изменой,Все тайны выведав в беседе откровенной.
Тебе когда-нибудь за все воздаст Аллах —Любви не встретишь ты в своих же сыновьях.
Жизнь черная твоя приносит беды людям,И смерти мы твоей все радоваться будем.
* * *
Аллах тебе за все готовит наказанье,И прадедам твоим, и всем, кто жили ране.
Добро твое всегда притворство или ложь,И праведность свою ты строишь на обмане…
Но ты собрал в себе, лелеешь, бережешьВсе виды подлости, грехов и злодеяний.
* * *
О, как со мною вы безжалостны и злы,А я прославил вас, я вам слагал хвалы.
Пусть холит злобную верблюдицу рука —Верблюдица не даст ни капли молока.
Я знал, что благодать к вам с неба снизойдетЗа то, что вы меня спасете от невзгод.
Я был как жаждою измученный верблюд,Я ждал, что здесь найду защиту и приют.
Но вижу, что от вас бесцельно ждать добра.Что страннику опять в далекий путь пора…
Но разве виноват был праведный Багид,Даря приют тому, кто брошен и забыт,
Кто предан, осрамлен, чей жребий так суров,Кто бродит на земле, как дух среди гробов.
В свирепой ярости, пороча и кляня,Зачем собаками травили вы меня?
За что же ненависть пылает в вас ко мне?Так ненавистен муж порой своей жене…
За добрые дела мы благом воздаем —Но мне за все добро платили только злом.
Чего ж тогда искать? На свете правды нет.Будь счастлив, если ты накормлен и одет…
* * *
