Книга тысячи и одной ночи. Арабские сказки - Коллектив авторов
Ветерок пролетел – ветки стали похожи
На девиц, что запутались в складах одёжи,
И, подобно мечам, извлеченным из ножен,
Ручейком засверкали под небом погожим.
И были в этом саду яблоки – сахарные, мускусные и даманийские, ошеломляющие взор, как сказал о них поэт:
В яблоке сошлись два цвета —
Два влюбленных на свиданье,
Яркий блеск весны и лета,
Темный блеск похолоданья.
Стала алою подруга,
Он же – зелен от испуга.
И были в этом саду абрикосы, миндальные и камфарные, из Гиляна и Айн-Таба, и сказал о них поэт:
Прости мне, абрикос, что ты уподоблен
Влюбленному близ той, в которую влюблен.
Все признаки в тебе любовного страданья:
Лицом ты желтоват, а сердцем изъязвлен.
И были в этом саду сливы, вишни и виноград, исцеляющий больного от недугов и отводящий от головы желчь и головокружение, а смоквы на ветвях – красные и зеленые – смущали разум и взоры, как сказал о них поэт:
Плоды смоковницы сверкают в вышине
Бело-зеленые в листве темно-зеленой,
Они как караул на городской стене,
Что полночью не спит, неся дозор бессонный.
И были в этом саду груши – тирские, алеппские и румские, разнообразных цветов, росшие купами и отдельно…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала восемьсот шестьдесят пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что сыновья купцов, когда пришли в сад, увидали там плоды, которые мы упомянули, и нашли груши тирские, алеппские и румские, разнообразных цветов, росшие купами и отдельно, желтые и зеленые, ошеломляющие взор. И поэт сказал о них:
Отведай эту грушу на здоровье,
Она, как лик влюбленного, желта,
Ее скрывают листья, как фата
Девицу, истомленную любовью.
И были в этом саду султанийские персики разнообразных цветов, желтые и красные, как сказал о них поэт:
Вот персики – как будто кровь драконова
Покрыла их, растущих близ лужка.
Они – орехи золота червонного,
Где темной кровью тронута щека.
И был в этом саду зеленый миндаль, очень сладкий, похожий на сердцевину пальмы, а косточка его – под тремя одеждами, творением владыки одаряющего, как сказал поэт:
Три одеяния на теле свежем,
Три разные – они нерукотворны.
И все равно конец их неизбежен
Прохладным утром или ночью черной.
И были в этом саду мандарины и померанцы, подобные калгану, и сказал о них поэт, от любви обезумевший:
О мандарин! Ладони не хватает,
Чтоб охватить твой снег и твой огонь!
И что за снег – он от тепла не тает,
Что за огонь – он не палит ладонь!
А другой сказал и отличился:
О померанец – с ветки он смеется.
А ветвь подобна стану девы чудной.
Когда она под легким ветром гнется,
Плод – мяч златой под клюшкой изумрудной.
И были в этом саду сладкие лимоны с прекрасным запахом, подобные куриным яйцам; и желтизна их – украшение плодов, а запах их несется к скрывающему, как сказал кто-то из описывающих:
Взгляни: лимон нам приоткрыл лицо.
Он радует сияньем постоянным,
Похожий на куриное яйцо,
Которое раскрашено шафраном.
И были в этом саду всякие плоды, цветы, и зелень, и благовонные растения – жасмин, бирючина, перец, лаванда и роза во всевозможных видах своих, и баранья трава, и мирта, и все цветы полностью, всяких сортов. И это был сад несравненный, и казался он смотрящему уголком райских садов: когда входил в него больной, он выходил оттуда, как ярый лев. И не в силах описать его язык: таковы его чудеса и диковинки, которые найдутся только в райских садах; да и как же нет, если имя его привратника – Ридван! Но все же между этими двумя садами – различие.
И когда дети купцов погуляли по саду, они сели, погуляв и походив, под одним из портиков в саду и посадили Hyp ад-Дина посредине портика…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала восемьсот шестьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что сыновья купцов, когда сели под портиком, посадили Hyp ад-Дина посредине портика на ковре из вышитой кожи, и он облокотился на подушку, набитую перьями страусов, верх которой был из беличьего меха, и ему подали веер из перьев страуса, на котором были написаны такие стихи:
О веер – нет тебя благоуханней,
Воспоминанием о счастье дунувши,
Ты веешь щедростью благодеяний,
Как ветерок над благородным юношей.
А потом юноши сняли бывшие на них тюрбаны и одежды, и сели, и начали разговаривать, и вели беседу, и каждый из них вглядывался в Hyp ад-Дина и смотрел на красоту его облика. И когда они спокойно просидели некоторое время, приблизился к ним черный раб, на голове которого была кожаная скатерть для кушанья, уставленная сосудами из хрусталя, так как один из сыновей купцов наказал перед уходом в сад своим домашним, чтобы они прислали ее. И было на этой скатерти то, что бегает, и летает, и плавает в морях, – ката, перепелки, птенцы голубей, и ягнята, и наилучшая рыба. И когда эту скатерть положили перед юношами, они подошли к ней и поели вдоволь, и, окончив есть, они поднялись от трапезы и вымыли руки чистой водой и мылом, надушенным мускусом, а потом обсушили руки платками, шитыми шелком и золотыми нитками. И они подали Hyp ад-Дину платок, обшитый каймой червонного золота, и он вытер руки, а потом принесли кофе, и юноши выпили сколько кому требовалось и сели за беседу.
А потом садовник принес скатерть для вина и поставил между ними фарфоровую миску, расписанную ярким золотом, и произнес такие стихи:
Заря провозгласила свет – так напои нас чудным
Вином, что трезвого дарит порывом безрассудным.
Его прозрачность так нежна и так прояснена,
