Анна Глускина - Заметки о японской литературе и театре. (часть)
(III — 346)
Ёру хикару тама 'нефрит, озаряющий ночь' — образ, взятый из китайских источников, на что указывают все комментарии. Это легендарный нефрит, озаряющий ночь, упоминается в ряде китайских памятников. Так, в "Ши цзи" Сыма Цяня фигурирует герой, который в награду за помощь змею получил от него "озаряющий ночь нефрит"; в "Чжань го цэ" ("Планы сражающихся царств") описывается случай, когда князь Чу преподнес князю Цинь "нефрит, озаряющий ночь"; в "Шу и цзи" ("Записки чудесных рассказов") говорится, что из стран южных морей был получен "нефрит, озаряющий ночь". Полагаем, что в соответствии с предыдущей песней образ нефрита использован здесь иносказательно, как символ ценностей китайской культуры в целом.
Обе парные песни, на наш взгляд, следует понимать как своего рода скрытый протест против внутренней политики императорского двора, широко пропагандирующей буддийские вероучения и китайское просвещение.
Десятая песня Табито обращена к тем, кто стоит в стороне от "модных" увлечений и не находит в них утешения, т. е. к противникам официальной идеологии. У них остается только один выход — "уронить слезу спьяна":
Если в мире суеты, Ё-но нака-но На дороге всех утех асоби-но мити-ни Ты веселья не найдешь, сабусикуба Радость ждет тебя одна — эинаки суру-ни Уронить слезу спьяна. аринубэкараси(III — 347)
Сабусикуба 'если будешь грустить, если не найдешь веселья' — по-разному толкуется комментаторами. Мотоори Норинага и Аракида Хисаои считали, что здесь вкралась ошибка и следует читать танусики ва, т. е. толковать песню так: в этом мире суеты радость именно в том, чтобы плакать спьяна. Цугита следует этой трактовке, но Такэда Юкити, соглашаясь с Камо Мабути, оставляет прежнюю редакцию. Мы также придерживаемся первоначальной редакции, так как считаем, что в контексте предыдущих песен она вполне понятна, не вызывает недоумения и потому нет надобности ее менять.
Здесь снова встречается глагол эйнаки суру — 'плакать спьяна'. Табито как бы хочет подчеркнуть, что основная прелесть вина в том, чтобы опьянеть и выплакать горе.
В одиннадцатой песне Табито высмеивает последователей буддизма, верующих в пересение душ и в загробное возмездие за грехи этой жизни — в карму:
Лишь бы на земле Коно ё ни си Нам веселье суждено, танусику араба В будущих мирах — кому ё-ни ва Птицей или мошкой стать — муси-ни тори-ни мо Право, все равно! варэ-ва наринаму(III — 348)
Кому ё 'будущий мир' трактуется в данном случае как понятие, связанное с буддийскими представлениями о перерождении.
Ёсидзава рассматривает эту песню Табито как один из наиболее ярких образцов гедонизма [31]. Однако, на наш взгляд, эмоциональный акцент в этой песне, конечно, на иронии. Кроме того, если иметь в виду цикл в целом, в выражении "лишь бы на земле нам веселье суждено" ощущается подтекст, в котором подчеркивается, что поводов для веселья на этой земле, т. е. в окружающей действительности, нет.
Двенадцатая песня как бы развивает тему, затронутую в предыдущей песне, где поэт иронизировал над буддийскими учениями — верой в перевоплощение душ, в загробное возмездие для совершивших грех на земле и т. д. В двенадцатой песне он противопоставляет этой вере свою точку зрения: все, что живет, умирает, нет ни загробного мира, ни возмездий; поэтому, пока живу в этом мире, хочу веселиться. Таким образом поэт подчеркивает свое отрицательное отношение к буддийским вероучениям:
Всем живущим на земле Икэру моно Умереть придет пора, цуи-ни мо синуру А когда такой конец, моно-ни арэба Миг, что длится жизнь моя, коно ё нару ма-ва Веселиться жажду я! таносику-о арана(III — 349)
Кэйтю приводит в своих комментариях [32] цитату (первые две строки) из "Ши цзи". Этим он как бы хочет подчеркнуть истоки поэтических настроений Табито — большого знатока китайской литературы.
В тринадцатой песне Табито снова выражает презрение к придворной среде, к услужливым чиновникам, которые подобострастно молчат, подчиняясь официальным указам, и подражают философствующим конфуцианцам и буддистам. Поэт говорит, что никогда не сравнит их с теми, кто, подобно ему, обречен в этих глухих провинциях опьянять себя вином и плакать от бессилия и отчаяния.
Тех, кто корчит мудрецов Мода оритэ И молчание хранит, сакасира суру-ва С тем, кто пьет вино сакэ номитэ И всплакнет порой спьяна, эинаки суру ни Не сравню я никогда! нао сикэдзукэри(III — 350)
Мода оритэ трактуется как 'пребывать в молчании'. Однако некоторые комментаторы — Морибэ, Масадзуми — рассматривают мода как измененное муда 'бесполезный, никчемный, тщетный'. Но общий контекст песни не подсказывает такого толкования. Первоначальная трактовка вполне соответствует общему ходу мыслей Табито.
В примечании к последней песне Такэда Юкити еще раз говорит о том, что цикл песен "Гим вину" связан с личной трагедией Табито — утратой им жены. За внешней канвой песен, восхваляющих вино, скрываются глубокие душевные страдания автора.
Цугита Дзюн подчеркивает, что в этих песнях Табито издевается над определенной группой лжеученых, мнящих себя мудрецами.
Нам же представляется, как было сказано выше, что в основе всех песен лежит конфликт Табито с придворной средой, с императорским двором. И песни следует рассматривать в плане осуждения поэтом чрезмерного увлечения иноземной культурой, что означает, по сути, осуждение внутренней официальной политики двора, поощряющей широкую пропаганду буддизма и китайского просвещения.
Эти песни никак нельзя считать отражением гедонистических настроений Табито и выражением эпикурейской философии. Ведь, восхваляя вино, он всякий раз подчеркивает, что прелесть вина в том, чтобы "пролить слезу спьяна". Не случайно в песнях все время повторяется глагол эйнаки суру — 'плакать спьяна'.
Нельзя также не отметить, что образованность Табито, его знание китайских и буддийских текстов, реминисценции, допущенные им в песнях, еще не могут служить доказательством их подражательного характера по существу. Кроме того, поэзия вина встречается во многих литературах мира и в разные эпохи, это явление мировой литературы, и, следовательно, поэзию вина Табито также можно считать одним из вариантов или моделей такой поэзии вообще.
Что же касается высказываний о подражании Табито китайскому поэту Тао Цяню, то здесь скорее можно говорить об аналогии и соответствии. Судьба Табито была в какой-то мере сходна с судьбой Тао Цяня. Оба они, хотя и по разным причинам, были в разладе с властью, с придворной средой. Оба были поэтами средневековья и пользовались характерным для мировой средневековой литературы приемом иносказания. "Осуждение трезвости и поощрение пьянства" имеет у обоих поэтов, разумеется, особое значение [33], является своего рода скрытой формой протеста против существующей действительности. Во всем этом сказывается влияние аналогичных обстоятельств, а отсюда и соответственная душевная настроенность. Важно отметить в связи с этим указание сунского критика Ё Мэн-дэ на причины необходимости привлечения вина для иносказания: "Поэты боялись преследований в ту жестокую пору" [34]. Данное указание, вероятно, можно отнести не только к творчеству китайских поэтов, которых имел в виду Ё Мэн-дэ.
И в то же время цикл песен "Гимн вину" Тао Цяня похож на "летопись жизни поэта. В них и воспоминания начиная с юности, и подтверждаемые многими примерами размышления о том, как должен жить человек" [35].
