Ермолай-Еразм - Древнерусская литература. Библиотека русской классики. Том 1
Афонасий Великий рече: «Иже хощет спастися, прежде всех подобает ему держати кафолическая вера, ея же аще кто целы и непорочны не соблюдают, кроме всякого недоумения, во веки погибнет. Вера же кафолическая сия есть, да единаго Бога в Троице и Троицу во единице почитаем, ниже сливающе составы, ниже существо разделяюще. Ин бо есть состав Отечь, ин — Сыновей, ин — Святаго Духа, но Отчее, и Сыновнее, и Святаго Духа едино Божество, равна слава, соприсносущно величество; яков Отец, таков Сын, таков и Дух Святой: вечен Отец, вечен Сын, вечен и Дух Святый; не создан Отец, не создан Сын, не создан и Дух Святый, Бог-Отец, Бог-Сын, Бог — и Дух Святый». Не три Бози, но един Бог, не три несозданнии, но един несозданный; равне: Вседержитель-Отец, Вседержитель-Сын, Вседержитель — и Дух Святый; подобне: непостижим Отец, непостижим Сын, непостижим и Дух Святый; не три Вседержители, но един Вседержитель, един непостижимый. И в сей Святей Троице ничто же первое или последнее, ничто ж более или мнее, но целы три составы и соприсносущны суть себе и равны. Особно бо есть Отцу нерождение, Сыну же рождение, а Духу Святому исхождение; обще же им Божество и царство.
Нужно бо есть побеседовати и о вочеловечении Бога-Слова к вашему спасению. За благость щедрот излия Себе от Отеческих недр Сын, Слово Божие, в Деву чисту Богоотроковицу, егда время наставало, и воплотився от Духа Свята и Марии-Девы вочеловечився, нас ради пострадал, и воскресе в третий день, и на небо вознесеся, и седе одесную величествия на высоких, и хощеть паки прийти судити и воздати комуждо по делом его, Его же царствию несть конца.
И сие смотрение в Бозе бысть прежде даже не создатися Адаму, прежде даже не вообразитися. Рече Отец Сынови: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию». И отвеща другий: «Сотворим, Отче, и преступит бо». И паки рече: «О единородный Мой! О свете Мой! О Сыне и Слове! О сияние славы Моея! Аще промышляеши созданием Своим, подобает Ти облещися в тлимаго человека, подобает ти по земли ходите, апостолы восприяти, пострадати и вся совершите». И отвеща другий: «Буди, Отче, воля Твоя!» Посем создася Адам, и прочая. Аще хощеши пространно разумети, чти «Маргарит»[392] «Слово о вочеловечении», тамо обрящеши. Аз кратко помянул, смотрение показуя. Сице всяк веруяи в Онь не постыдится, а не веруяи осужден будет и во веки погибнет, по вышереченному Афонасию. Сице аз, протопоп Аввакум, верую, сице исповедаю, с сим живу и умираю.
Рождение же мое в нижегороцких пределех, за Кудмою-рекою, в селе Григорове. Отец ми бысть священник Петр, мати Мария, инока Марфа. Отец мой прилежаше пития хмельнова, мати же моя постница и молитвеница бысть, всегда учаше мя страху Божию. Аз же, некогда видев у соседа скотину умершу, и в той нощи воставше, пред образом плакався довольно о душе своей, поминая смерть, яко и мне умереть; и с тех мест обыкох по вся нощи молитися.
Потом мати моя овдовела, а я осиротел молод и от своих соплеменник во изгнании быхом. Изволила мати меня женить. Аз же Пресвятей Богородице молихся, да даст ми жену — помощницу ко спасению. И в том же селе девица, сиротина же, безпрестанно во церковь ходила, имя ей Анастасия. Отец ея был кузнец, именем Марко, богат гораздо, а егда умре, после ево вся истощилося. Она же в скудости живяше и моляшесь Богу, да же сочетается за меня совокуплением брачным. И бысть по воли Божии тако.
Посем мати моя отъиде к Богу в подвизе велице. Аз же от изгнания преселихся во ино место. Рукоположен во дьяконы дватцети лет з годом; и по дву детех в попы поставлен; живыи в попех осм лет и потом совершен в протопопы православными епископы; тому дватцеть лет минуло, и всего тритцеть лет, как священство имею, а от рода на шестой десяток идет.
Егда аз в попех был, тогда имел у себя детей духовных много, по се время сот с пять или с шесть будет. Не почивая аз, грешный, прилежа во церквах, и в домех, и на распутиях, по градом и селам, еще же и во царствующем граде, и во стране Сибирской проповедуя и уча слову Божию, годов будет тому с полтретьятцеть.
А егда еще был в попех, прииде ко мне исповедатися девица, многими грехми обременена, блудному делу и малакии[393] всякой повинна; нача мне, плакавшеся, подробну возвещати во церкви, пред Евангелием стоя. Аз же, треокаянный врачь, слышавше от нея, сам разболевся, внутрь жгом огнем блудным. И горко мне бысть в той час. Зажег три свещи и прилепил к налою, и возложил правую руку на пламя, и держал, дондеже во мне угасло злое разжежение. И отпустя девицу, сложа с себя ризы, помолясь, пошел в дом свой зело скорбен. Время ж яко полнощи, и пришед в свою избу, плакався пред образом Господним, яко и очи опухли, и моляся прилежно, даже отлучит мя Бог от детей духовных, понеже бремя тяшко, не могу носити. И падох на землю на лицы своем, рыдаше горце, и забыхся лежа. Не вем, как плачю, а очи сердечнии при Реке Волге. Вижу: пловут стройно два корабля златы, и весла на них златы, и шесты златы, и все злато. По единому кормщику на них сидельцов. И я спросил: «Чье корабли?» И оне отвещали: «Лукин и Лаврентиев». Сии быша ми духовныя дети, меня и дом мой наставили на путь спасения и скончались богоугодне. А се потом вижу третей корабль, не златом украшен, но разными красотами испещрен — красно, и бело, и сине, и черно, и пепелесо, — его же ум человеч не вместит красоты его и доброты. Юноша светел, на корме сидя, правит, бежит ко мне из-за Волги, яко пожрати мя хощет. И я вскричал: «Чей корабль?» И сидяи на нем отвещал: «Твой корабль. На, плавай на нем, коли докучаешь, и з женою, и з детми». И я вострепетах и седше разсуждаю: «Что се видимое? И что будет плавание?»
А се, по мале времени, по писанному, обьяша мя болезни смертныя, беды адовы обыдоша мя, скорбь и болезнь обретох. У вдовы начальник отнял дочерь. И аз молих его, да же сиротину возвратит к матери. И он, презрев моление наше, воздвиг на меня бурю, и у церкви, пришед сонмом, до смерти меня задавили. И аз лежал в забыти полчаса и больши, паки оживе Божиим мановением. Он же устрашася отступился мне девицы. Потом научил ево дьявол: пришед во церковь, бил и волочил меня за ноги по земле в ризах, а я молитву говорю в то время.
Таже ин начальник во ино время на мя разсвирепел: прибежав ко мне в дом, бив меня, и у руки, яко пес, огрыз персты. И егда наполнилась гортань ево крови, тогда испустил из зубов своих мою руку и, меня покинув, пошел в дом свой. Аз же, поблагодаря Бога, завертев руку платом, пошел к вечерне. И на пути он же наскочил на меня паки со двема пистольми и запалил ис пистоли, и Божиим мановением на полке порох пыхнул, а пистоль не стрелила. Он же бросил ея на землю и из другия запалил паки. Божия же воля так же учинила: пистоль и та не стрелила. Аз же прилежно идучи молюсь Богу, осенил ево больною рукою и поклонился ему. Он меня лает, а я ему говорю: «Благодать во устнех твоих, Иван Родионович, да будет». Посем двор у меня отнял, а меня выбил, всево ограбя, и на дорогу хлеба не дал.
В то же время родился сын мой Прокопей, что ныне сидит с матерью и з братом в земле закопан[394]. Аз же, взяв клюку, а мать — некрещенова младенца, пошли з братьею и з домочадцы, амо же Бог наставит, а сами вошед запели божественныя песни, евангельскую стихеру большим роспевом: «На гору учеников идущим за земное вознесение предста Господь, и поклонишася Ему» вся до конца, а пред нами образы несли. Певцов в дому моем было много; поюще, со слезами на небо взираем, а провождающии жители того места, мужи, и жены, и отрочата, множество народа, с рыданием, плачюще и сокрушающе мое сердце, далече нас провожали в поле. Аз же, на обычном месте став и хвалу Богу воздав, поучение прочет и благословя, насилу в домы их возвратил, а з домашними впред побрели. И на пути Прокопья крестили, яко каженика[395] Филипп древле.
Егда же аз прибрел к Москве к духовнику цареву, протопопу Стефану, и к другому протопопу, к Неронову Иванну, они же обо мне царю известиша, и с тех мест государь меня знать почал.
Отцы же з грамотою паки послали меня на старое место, и я притащился; ано и стены разорены моих храмин. И я паки позавелся, а дьявол и паки воздвиг бурю. Приидоша в село мое плясовые медведи з бубнами и з домрами, и я, грешник, по Христе ревнуя, изгнал их, и хари и бубны изломал на поле един у многих, и медведей двух великих отнял: одново ушиб, и паки ожил, а другова отпустил в поле. И за сие меня боярин Василей Петрович Шереметев, едучи в Казань на воеводство в судне, браня много и велел благословить сына своего, бритобратца. Аз же не благословил, видя любодейный образ. И он меня велел в Волгу кинуть, и, ругав много, столкали с судна.
Таже ин начальник на мя разсвирепев, приехав с людми ко двору моему, стрелял из луков и ис пищалей с приступом. А я в то время запершися, молился ко Владыке: «Господи, укроти ево и примири, ими же веси судбами». Он же побежал от двора, гоним Святым Духом. Таже в нощь ту прибежали от него, зовут меня к нему со слезами: «Батюшко-государь, Евфимей Стефанович при кончине и кричит не удобно, бьет себя и охает, а сам говорит: „Дайте батька Аввакума, за него меня Бог наказует!“» И я чаял — обманывают меня, ужасеся дух мой во мне, а се помолил Бога сице: «Ты, Господи, изведыи мя из чрева матере моея, и от небытия в бытия мя устроил! Аще меня задушат, причти мя с митрополитом Филиппом Московским; аще ли зарежут, и Ты, Господи, причти мя з Захариею-пророком; аще ли посадят в воду, и Ты, Владыко, яко и Стефана Пермскаго, паки свободишь мя». И, молясь, поехал в дом к нему, Евфимию. Егда же привезоша мя на двор, выбежала жена ево Неонила, ухватила меня под руку, а сама говорит: «Поди-тко, государь наш батюшко, поди-тко, свет наш кормилец». И я сопротив: «Чюдно! Давеча был блядин сын, а топерва батюшко миленькой! Большо у Христа-тово остра шелепуга-та[396], скоро повинился муж твой!» Ввела меня в горницу. Вскочил с перины Евфимей, пал пред ногама моима, вопит неизреченное «Прости, государь, согрешил пред Богом и пред тобою», а сам дрожит весь. И я ему сопротиво: «Хощеши ли впредь цел быти?» Он же, лежа, отвещал: «Ей, честный отче!» И я рекл: «Востани! Бог простит тя». Он же наказан гораздо, не мог сам востати. И я поднял, и положил ево на постелю, и исповедал, и маслом священным помазал, и бысть здрав. Так Христос изволил. И з женою быша мне дети духовные, изрядныя раби Христовы. Так-то Господь гордым противится, смиренным же дает благодать.
