Стихотворения Катулла в переводе А. А. Фета - Гай Валерий Катулл
Как с этим всем придешь, вот будет мне с руки,
Отличный будет пир; ведь у Катулла явно
В кармане водятся одни лишь пауки.[47]
Амуром чистым я на все дары отвечу,[48]
Что может быть еще изящней и нежней:
Елеем я тебя, у девы взятым, встречу,
Венеры это дар и Купидонов ей,
Когда понюхаешь, богам начнешь молиться,
Чтоб в нос тебе, Фабулл, всецело превратиться.
№14а. К Лицинию Кальву[49]
Когда бы пуще глаз своих я не любил
Тебя, отрадный Кальв, за этот дар твой верно
Ватинианской бы я злобою вспылил:[50]
Что сделал я, или что молвил беспримерно,
Что мне на гибель тут поэтов ты набрал?
Клиента твоего пусть бог карает злобный,
Что столько сволочи за раз тебе наслал.
Подозреваю я, что с выдумкой подобной
Те новости тебе писатель Сулла шлет;[51]
Не худо, я скажу, а хорошо и сладко,
Что все труды твои и сам он признает.
О боги, страшная, проклятая тетрадка!
Катуллу своему ты все, приятель мой,
Прислал, чтоб целые он протомился сутки,
Да в Сатурналии, в отрадный день такой.
Нет, нет, я не спущу тебе подобной шутки:
А в лавки книжные, едва начнет светать,
Я брошусь Цезиев, Аквинов постараюсь,[52]
Суффена самого, весь этот яд собрать,[53]
И пыткою такой с тобой я рассчитаюсь.
А вам скажу прости, бегите, чада зла,
Туда, откуда вас нелегкая несла,
Вы, современный бич, сквернейшие поэты!
№14 b. Отрывок[54]
Если кто моих безделок
Став читателем, бесстрашно
На меня возложит руки,
……………………….
№16. К Аврелию и Фурию[55]
В лицо всех пакостей наделаю я вам,
Аврелий мерзостный и с Фурием постыдным.
Которые меня, судя лишь по стихам
Моим изнеженным, считаете бесстыдным.
Поэту чистоту хранить своей души
Прилично, но стихам не нужно то нимало,
Которые тогда остры и хороши,
Когда отчасти в них распущенность нахала;
И если щекотят, пусть будут раздражать,
Я не скажу ребят, а взрослых без желаний,
Которые себя не в силах взволновать;
А вы, читая в них про тысячи лобзании,
Уж полагаете, что я негодник сам;
В лицо всех пакостей наделаю я вам.
№17. К Колонии[56]
О Колония, ты поиграть на мосту бы желала[57]
Длинном и поплясать бы готова, но только боишься
Свай мостишки плохих, стоящих на дряхлых подпорках,
Чтоб кувырком-то он весь в глубину не свалился болота;
Пусть по желаньям своим дождешься хорошего моста,
По которому можно салийскую праздновать пляску,[58]
Только великим утешь ты меня, Колония,[59] смехом;
Некоего из моих сограждан хочу с твоего я
Моста в грязь сноровить через голову кверху ногами,
Да и туда, где в озере целом и в тухлом болоте
Плесенью все зацвело и самая пропасть пучины.
Несоленейший он человек и не более смыслит[60]
Мальчика только двух лет, что спит, отцом убаюкан.
Ведь жена у него в едва наступившем расцвете
И избалованней всякого нежного даже козленка:
Надо за ней приглядеть, как за гроздом самым чернейшим;[61]
Он же дает ей играть, как хочет, и думать забыл он,
Сам не подымется с места, а словно ольха, что подсекли
Лигурийской секирой, лежит, завалившись в канаве,
И настолько в ней чувств, как будто ее не бывало.
Так и мой-то болван, ничего он не видит, не слышит,
Кто он сам-то, и есть или нет, и того он не знает.
Вот его-то хочу с твоего я моста низвергнуть,
Может быть, это бы вдруг потрясло тупую в нем спячку
И в густой он грязи свою бы оставил сонливость,
Как подкову железную в липком болоте ослица.
№22.[62] К Вару[63]
Суффен вот этот, Вар, знакомый твой обычный[64]
Приятный человек, речистый и приличный,
А между тем стихи писать он полюбил,
Их тысяч десять он иль больше настрочил,
По-моему; не так, как часто на швырковых
Подчистках: дивная бумага в книгах новых,[65]
Тут скалки новые, застежки, верх горит,
Все разлиновано, под пемзу все блестит.
Когда ж начнешь читать, то с светским тонким строем
Суффена копачом сочтешь иль козодоем,
Насколько он другой и изменился так.
Что ж это, почему? Отъявленный остряк
Натертый человек по светскости сугубой,
Он деревенщины грубее всякой грубой,
Когда начнет писать; и больше счастья он
Не знает, чем когда в писанье углублен:
Так восхищается и так себе дивится.
Мы слабы этим все; и редко где случится
Такого повстречать, что не признаешь в нем
Суффена. Собственным отмечен всяк грехом.
Не видим мы мешка, что носим за спиною.[66]
№23. К Фурию[67]
Ты, Фурий, у тебя ни скрипи, ни раба,
Клопа иль паука, иль уголька не видно,[68]
Отца и мачеху дала тебе судьба
Таких, что камни грызть зубам их безобидно;
И хорошо тебе с родителем твоим
Да и с родительской супругой деревянной.
Не мудрено: дано здоровье вам троим,
Варит с исправностью желудок постоянный.
Землетрясение, пожар вам не во вред,
Ни кражи дерзкие, ни яды, ни тревога,
И никаких иных вы не боитесь бед,
А самые тела гораздо суше рога,
И может быть могли вас больше иссушить
