О милосердии - Луций Анней Сенека
прячем под шлем седину.
Нам до самой смерти не приходится предаваться праздности, так что и сама наша смерть, если условия позволяют, не бывает праздной“. Как можешь ты защищать учение Эпикура прямо перед ставкой Зенона? Раз уж тебе стало настолько стыдно твоей школы, не лучше ли открыто перебежать в лагерь врага, нежели вот так предавать своих?» На это отвечу тебе здесь следующее: «Можно ли требовать от солдат большего, чем быть похожими на своих командиров? Так чего же еще ты ждешь от меня? Я отправлюсь не туда, куда они меня отправят, но — куда поведут за собой!»
2
Сейчас я объясню тебе, что не отступаю от положений стоицизма, то есть отхожу от них не дальше, чем отходили сами стоики. Хотя следовать их примеру охотнее, чем их же догматам, полагаю, мне тоже было бы вполне позволительно. Свое изложение я разделю на части. Покажу, во-первых, что любому разрешено даже с самых молодых лет целиком предаться созерцанию истины, осваивать верный способ жизни и наедине с собой практиковать его. И во-вторых, что человек преклонного возраста после многих лет службы имеет полное право делать то же самое, предоставив другим возможность трудиться в обществе. Так девы-весталки отводят разные годы своего служения на различные обязанности: поначалу они учатся исполнять священнодействия, а впоследствии, научившись сами, учат других.
3
Что стоики действительно придерживаются такой позиции, я стану доказывать отнюдь не в силу некой принципиальной установки не совершать ничего против сказанного Зеноном и Хрисиппом, но поскольку сам предмет позволяет мне держаться их положении. Ведь тот, кто всегда следует мнению какого-то одного человека, переходит из совета сенаторов в партийную ячейку. Как было бы замечательно, если бы все задачи уже получили неоспоримые решения, все ответы оказались бы найдены, все истины доказаны и ни один из наших принципов не требовал бы пересмотра! Но пока этого нет, приходится доискиваться истины, хотя бы и вместе с теми, которые ее преподают.
Две школы, стоическая и эпикурейская, кардинально расходятся в этом вопросе, как, впрочем, и во всех остальных. Эпикур утверждает: «Мудрец не станет заниматься общественными делами, если обстоятельства его не заставят». А Зенон говорит: «Станет, если обстоятельства не помешают». Для одного досуг — цель, для другого — следствие некой причины. Однако причина эта понимается очень широко. Если государство продажно настолько, что помочь ему нельзя, если все должности заняты порочными людьми, мудрец не станет заниматься бессмысленными вещами и расходовать себя безо всякой пользы. Если у него недостанет веса или влияния, если государство не пожелает ему подчиняться, если помешает слабое здоровье, он не выберет этой дороги, зная, что по ней ему не пройти, как не стал бы спускать на воду разбитый корабль и не отправился бы на войну, будучи инвалидом. Следовательно, и тот, чьи дела пока обстоят благополучно, может, еще не испытав на себе порывы бури, укрыться в гавани и все оставшееся время беспрепятственно предаваться достойным занятиям, пользоваться ничем не стесняемым досугом, развивая в себе отличные качества, тренировать которые можно даже в полнейшем уединении и покое. Действительно, от человека требуется одно — быть полезным людям. Если нельзя большинству — тогда немногим; нельзя немногим — тогда близким; нельзя близким — тогда себе. Ведь принося пользу другим, беспокоится обо всех, делает общее дело. Как теряющий свои лучшие качества наносит вред не только себе, но всем, кому, совершенствуясь, мог бы принести пользу, так и улучшающий себя помогает другим уже тем, что готовит полезное для них в будущем.
4
Давай с тобой поймем и признаем, что есть два государства. Одно управляется истинными государями, великое и общее для всех, охватывающее богов и людей, где нам не указывают углов, дальше которых нельзя идти, но границы уходят за горизонт с лучами солнца. К другому нас приписала случайность: в нем нам выпало на долю родиться. Это место может принадлежать афинянам, или карфагенянам, или еще какому-то городу или стране, то есть не всем людям, но — определенным. Так вот, одни стараются ради обоих государств, и большего, и меньшего, другие - только для меньшего, а иные — для большего. Этому величайшему царству мы в состоянии служить и на досуге, более более того — на досуге, видимо, даже лучше. Служба наша будет заключаться в исследовании важнейших вопросов: что такое добродетель; одна она, или их много; природа или искусство делает людей лучше; одно есть тело объемлющее моря и земли, а также все расположенное на земле, или бог рассеял в мироздании множество таких тел; является ли материя, из которой рождается все вокруг, протяженной и целокупной, или она дискретна и с наполненностью соседствует пустота; каково место бога в мире; только ли он созерцает свое создание или воздействует на него; он разлит вне мира или проникает все, само мироздание бессмертно или же принадлежит к вещам преходящим и временным. Изучая подобные вещи, чем угодишь творцу? Тем, что его великое творчество не останется без свидетеля.
5
Мы привыкли говорить, что высшее благо — жить в согласии с природой. Природа создала нас для двух вещей и созерцания дел, и их совершения. Давай теперь приведем доводы в подтверждение тому, что всегда повторяли. Итак, с чего начнем? Достаточным ли доказательством будет жажда познать неизвестное, присущая душе человека? Любой обнаружит в себе это стремление, так живо отвечающее всем рассказам и небылицам, которые мы с великой охотой слушаем. Некоторые люди отправляются за моря в долгие страны терпеть лишения ради одной награды — увидеть отдаленное и открыть неизведанное. Это стремление привлекает толпы народа на представления, оно понуждает заглядывать в приоткрытую дверь, вызнавать чужие тайны, интересоваться древностью, слушать о нравах и обычаях диких племен. Любознательный ум дала нам природа; сознавая вполне свое мастерство и очарование, она сделала нас зрителями грандиозного театра своих дел; ее старания остались бы бесплодными, если бы она, столь великая и ясная, столь тонко организованная, прекрасная во многих своих видах, являла бы всю эту красоту пустому залу. Она хочет, чтобы мы не просто взглянули на нее, но смотрели неотрывно. Хочешь яснее понять ее желание — подумай, какое место она отвела нам. Поместила нас в самом центре себя и наделила способностью обозревать окружающее. Не только подняла человека на ноги, но
