Стихотворения Катулла в переводе А. А. Фета - Гай Валерий Катулл
В Риме Катулл, свободный на этот раз от исключительной страсти к Лезбии, мог предаться светской жизни в кругу друзей. Как ни справедлив был впоследствии Гораций, указывая на всемирное владычество и богатство как на причину упадка римских нравов, а Ювенал через 200 лет в своей ненависти к юрким грекам, верность их указаний не в силах изменить исторической цепи причинности. Во время Цицерона и Катулла Рим давно уже закипал греческою образованностью, и на первых порах Рим наук и искусств начинался именно там, где кончалась Греция, т. е. в Александрии. Нравственная разнузданность Лезбии (Клодии) роняет ее в наших глазах и уронила в глазах Катулла, но Вестфаль совершенно справедливо говорит: «Без любви к Лезбии Катулл никогда бы не вышел из круга александрийской поэзии».
Понятно, что по возвращении в Рим Катулл еще теснее прильнул к кружку старых литературных друзей. Рим в то время кипел признанными и непризнанными стихотворцами. Мы уже видели, что серьезные чиновники, преторы и публичные ораторы предавались писанию стихов. Понятно, что для истинных жрецов искусства подобные стихотворцы и их стихи были истинной карой, как это видно из самых произведений Катулла. В настоящее время ограничимся указанием на тех истинных друзей поэта, в кругу которых снова оживилась и отчасти изменилась его муза.
Особенной, можно сказать, восторженной любовью Катулла пользовался К. Лициний Кальв, поэт до того сходный с Катуллом по роду поэзии, что нередко его имя упоминалось в неразрывной связи с именем нашего поэта, как, например, у Горация (Сат. и, 10, 19):
Что за Кальвом одним привычен бренчать да Катуллом.
Далее с К. Гельвием Цинною, эпиграмматическим поэтом (95), продолжалась дружественная связь, возникшая в Вифинии. Поэту Корнифицию посвящено 38; Цэцилию из Комума 35. Об историке Корнелии Непоте мы говорили выше. Но Катулл был дружен не с одними писателями: в этом направлении всего ярче выступает его нежная дружба к двум друзьям, Веранию и Фабуллу, о которых можно предположить, что они его сверстники — веронцы. Рядом с ними находим мы светских друзей поэта: Камерия (58b и 55), Алфена (30), Септимия (45), которому посвящено это прелестное любовное стихотворение, быть может, совершеннейшее по форме из всего, что написал Катулл. Но в последние годы уже не любовь, а дружба, удовольствия, насмешка и ненависть составляют мотивы стихотворения. Его эпиграммы своею резкостью и бесцеремонностью (чтобы не сказать цинизмом) снова сближают его для нас с Пушкиным. Оба словно подслушали выражение Вольтера: «il ne s’agit pas de le render ridicule, il s’agit de le dé shonorer» и, стараясь замарать своего врага, они преднамеренно окунали перо в грязь. Полемику Катулла против Цезаря Вестфаль объясняет тем, что в Вероне Катулл любил Амеану, но она предпочла ему одного из военачальников Цезаря Мамурру (41, 43. 29, 7): отсюда ненависть Катулла сначала против Мамурры, а потом уже и против самого Цезаря. Другие же полагают, что Катулл уже в Вифинии стал вдаваться в политические интересы, а позднее еще заразился ими от друга своего оратора Кальва, который был противником Цезаря и его приближенных. Едкое стихотворение 29, написанное в конце 55 года, сильно затронуло Цезаря, не столько как голос оппозиции, для Катулла мало привлекательной, сколько как личность; и вот ловкий и прозорливый полководец, уже сумевший примириться с Кальвом, успел в том же году, после очевидного упорства (54?) и (93) со стороны Катулла, примириться и с последним. Весьма вероятно, что сближение произошло в Вероне, при содействии Катуллова отца, состоявшего, как мы уже видели, с Цезарем в дружеских отношениях. Дело в том, что вскоре после того Катулл написал 11-е стих., в котором он как бы видит себя сопровождающим Цезаря в походах и изумленным его подвигами. Быть может, что ввиду новой блестящей служебной карьеры, к радости отца открывшейся пред поэтом, Лезбия решилась на свою неудачную попытку нового примирения с Катуллом, но всему этому преждевременная смерть поэта положила предел. Катулл умер в 54 г. до P. X., и многие в 38 видят стихотворение, написанное им во время предсмертной болезни. Приводим:
Краткий обзор хронологически верных указаний:
* Год рождения 87 или 84.
* Вскорости за семнадцатым годом от рождения (70 или 65): смерть брата, затем 68а, 65, 66. Вскорости за 68а, 68b и 68с.
* Лезбия замужем (8и, и), следовательно, если Лезбия — Клодия, муж которой умер в 59 году, и стихотворение 83 написано не позднее этого года. (Сличи также 77. К Руфу).
* Меммий, пропретор Вифинии (57–56). К этому времени — 101. 46.
* Возвращение 56 или 53 года: сюда 31. 4. 10. 28. 47.
* Процесс Ватиния 56 или 54 года: 53. (Сравни 14. 3).
* Известные события 55 года: 113. 55. 29. 11. 45.
Вот то немногое, что мы считали необходимым сказать читателю, желающему вступить в небольшую, но чрезвычайно разнообразную картинную галерею Катулла), где в хаотическом беспорядке рядом со сравнительно большими оригинальными картинами красуются летучие силуэты в две строчки. Без вручаемого нашим предисловием более или менее последовательного каталога, и самые подстрочные объяснения не могли бы ему помочь ни в ясном понимании текста, ни в художественном наслаждении. Если книжку всякого истинного лирика можно сравнить с кладбищем когда-то живых и даже жгучих внутренних событий, то у Катулла, писавшего прямо под впечатлением минуты, мертвецы лежат не перегоревшие до неузнаваемости в огне вдохновенен, а в том самом виде и наряде, в каком они являлись перед его творческим воображением. Конечно, не проживи Катулл своего короткого века Катуллом, не было бы и его книжки. Не знай мы его жизни с ее обстановкой, мы не поняли бы и его книжки; но мы слишком хорошо знаем, что связь между житейским (эмпирическим) характером человека и его умственной деятельностью далеко не та, что между эмпирическим характером и эмпирическими действиями, и часто бывает совершенно обратная. Так, например, нелюдимый ипохондрик Гоголь не перестает хохотать в своих произведениях. Вот почему мы не желаем вступать в полемику с теми, которые указывают на злобные выходки Катулла против Амеаны, которую он когда-то любил, на его злобу против людей, с которыми он некогда был дружен, на алчность к наживе, высказанную по поводу воинской службы, на крутой поворот к похвалам Цезаря, которого до примирения он так язвил. Если, несмотря на
