И. Гончаров - Книга Государя. Антология политической мысли
Этому можно было бы привести бесконечное число примеров, но я удовольствуюсь одним, взятым из времен наших отцов. Когда правитель Болоньи, мессер Аннибале Бентивольо, дед нынешнего мессера Аннибале, был убит Каннески, составившими против него заговор, и из его семьи остался только мессер Джованни, который был еще в колыбели, то сейчас же после убийства народ восстал и перебил всех Каннески. Причиной тому была народная привязанность, которой в те времена пользовался дом Бентивольо; она была настолько сильна, что когда после смерти Аннибале в Болонье не осталось никого из этой семьи, кто мог бы управлять государством, но были сведения, что во Флоренции жил один человек из рода Бентивольо, считавшийся до тех пор сыном кузнеца, то болонцы отправились к нему во Флоренцию, вручили ему власть, и он правил, пока мессер Джованни не достиг положенного для правителя возраста.
Отсюда я заключаю, что Князю нечего обращать внимания на заговоры, если народ к нему расположен; но как только он стал к нему враждебен и возненавидел его, Князь должен бояться всего, всех и каждого. И хорошо устроенные государства, и мудрые князья особенно усердно старались не озлоблять знатных и вместе с тем удовлетворять народ, сделать так, чтобы он был доволен, потому что в этом одно из главнейших дел Князя.
В числе хорошо устроенных и хорошо управляемых королевств нашего времени находится Французское. В нем имеется бесконечное множество хороших учреждений, от которых зависят свобода и безопасность короля; первое из них – парламент и его влияние. Устроитель этого королевства, зная гордыню и властолюбие сильных людей и считая для них сдерживающую узду необходимой, зная, с другой стороны, основанную на страхе ненависть народа к знати и желая его успокоить, не захотел предоставить эту заботу одному только королю, чтобы избавить его от ропота, который мог подняться среди знати за покровительство простому народу, а среди народа – за благоволение к знатным; поэтому он поставил судьей третье учреждение[123], которое, не навлекая обвинений на короля, обуздывало бы знать и покровительствовало слабым. Не могло быть ничего лучше и мудрее такого порядка, более крепкой основы безопасности короля и королевства. Отсюда можно извлечь еще поучение: князья должны передавать другим дела, вызывающие недовольство, а милости оказывать сами. Я снова прихожу к заключению, что Князь должен уважать знатных, но не возбуждать ненависти в народе.
Многим, может быть, покажется, что изучение жизни и причин смерти некоторых римских императоров дает примеры, опровергающие это мое мнение, причем выяснится, что такой-то император всегда жил прекрасно, обнаружил великую силу души и все же лишился власти или даже был умерщвлен своими, составившими против него заговор. Желая ответить на такие возражения, я разберу качества некоторых императоров, показав и причины их гибели, не противоречащие указанному мной выше. Отчасти я выделю и обстоятельства, которые надо отметить читающему о делах тех времен. Я ограничусь императорами, сменявшими друг друга у власти, начиная с Марка-философа и до Максимина, то есть Марком, сыном его Коммодом, Пертинаксом, Юлианом, Севером, сыном его Антонином Каракаллой, Макрином, Гелиогабалом, Александром и Максимином[124]. Прежде всего надо отметить, что в других княжествах надо бороться только с честолюбием знатных и с дерзостью народа, а римским императорам надо было считаться еще с третьим затруднением, именно: им приходилось выносить кровожадность и алчность солдат; это было так трудно, что здесь лежит причина гибели многих; трудно было удовлетворить одновременно солдат и народ: ведь народ дорожил спокойствием, а потому любил мирных правителей, солдаты же любили Князя воинственного, который был бы надменным, жестоким и хищным. Они хотели, чтобы он те же свойства показал на народе, дабы они могли получать двойное жалованье и насытить свою алчность и кровожадность; отсюда и произошло, что императоры, не имевшие от природы или не получившие благодаря своему искусству исключительного влияния, силой которого они держали бы в узде и солдат, и народ, всегда погибали; большинство же, особенно те из них, которые пришли к власти как люди новые, поняв всю трудность примирить эти два противоположных течения, предпочли потакать солдатам, мало смущаясь обидами, чинимыми народу. Такое решение было необходимо: раз князья не могут избежать чьей-нибудь ненависти, они должны прежде всего стараться избежать ненависти всеобщей; если этого добиться нельзя, они должны всеми средствами умудриться избежать ненависти тех, кто могущественнее других. Поэтому императоры, которые по новизне своей власти должны были особенно заискивать, охотнее держались за солдат, чем за народ; однако это шло или не шло им на пользу, смотря по тому, насколько император умел заставить солдат себя уважать.
По этим, уже указанным, причинам и вышло, что Марк, Пертинакс и Александр, все люди скромной жизни, ревнители справедливости, враги жестокости, человечные и благожелательные, все, кроме Марка, кончили печально. Один Марк жил и умер в величайшем почете, потому что принял власть по нраву наследства, и ему не нужно было ни солдатского, ни народного признания. Обладая, кроме того, многими достоинствами, за которые его чтили, oн всю свою жизнь держал солдат и народ в необходимых границах и никогда не вызвал ни ненависти, ни презрения. Но Пертинакс был возведен на престол против воли солдат, которые, привыкнув к распущенности при Коммоде, не смогли вынести тот строгий образ жизни, который хотел ввести для них Пертинакс. Поэтому они его возненавидели, а к ненависти прибавилось презрение, так как император был стар, и он погиб в самом начале своего правления.
Здесь надо отметить, что ненависть возбуждается одинаково и добрыми, и дурными делами; отсюда следует, как я уже говорил, что Князь, желающий сохранить власть, часто бывает вынужден не быть добродетельным, ведь если развращена вся совокупность людей, в которых ты нуждаешься, чтобы держаться у власти – будь то народ или солдаты, или знать, – ты должен применяться к их прихотям, удовлетворять их, а в таком случае добрые дела – враги твои. Однако обратимся к Александру. Он был человек такой доброты, что, как отмечалось среди других восхвалений, за четырнадцать лет его правления никто никогда не был предан смерти без суда; однако его сочли человеком изнеженным и позволявшим своей матери руководить собой, почему стали относиться к нему пренебрежительно, в войске составили заговор, и его убили.
Если для противоположения разобрать теперь свойства Коммода, Септимия Севера, Антонина Каракаллы и Максимина, то вы найдете, что это были величайшие злодеи и хищники; ради удовлетворения солдат они не останавливались ни перед каким насилием, которое только можно было совершить против народа, и все они, кроме Севера, кончили плохо, – в Севере была такая сила, что, сохраняя привязанность солдат, он мог все время царствовать счастливо, несмотря на угнетение народа. Его военная доблесть превращала это в глазах солдат и народа в такое чудо, что народ оставался в каком-то немом изумлении, а солдаты слушались и были довольны.
Так как дела его для Князя нового были подлинно велики, то я хочу вкратце указать, как он хорошо умел выступать под личиной лисицы и льва, природе которых, как я говорил выше, Князю необходимо подражать. Север, поняв неспособность императора Юлиана, убедил свои войска, над которыми он начальствовал в Славонии, что следует пойти на Рим и отомстить за смерть Пертинакса, убитого солдатами-преторианцами; под этим предлогом, не подавая виду, что стремится к власти, он двинул войска на Рим и был в Италии раньше, чем там узнали о его походе. Когда он явился в Рим, Сенат со страху избрал его императором, а Юлиан погиб. После такого начала Северу, чтобы подчинить себе все государство, оставалось одолеть два препятствия: одно было в Азии, где начальник войск Нигер заставил провозгласить себя императором, другое – на западе, где находился Альбин, который тоже тянулся к власти. Так как Север считал опасным объявить себя открытым врагом обоих, он решил напасть на Нигера[125] и обмануть Альбина. Последнему он написал, что, будучи избран Сенатом в императоры, он хочет разделить с Альбином[126] это достоинство, даровал ему титул Цезаря и по постановлению Сената сделал его соправителем; все это было принято Альбином за правду. Однако потом, когда, победив и умертвив Нигера, Север устроил восточные дела и вернулся в Рим, он стал жаловаться в Сенате, что Альбин, не чувствуя признательности за оказанные благодеяния, предательски пытался его убить, почему Север вынужден отправиться в поход и наказать Альбина за неблагодарность. После этого Север выступил, настиг Альбина в Галлии и лишил его государства и жизни.
Кто рассмотрит поступки Севера в отдельности, найдет в нем свирепейшего льва и коварнейшую лисицу; тут же будет видно, что каждый боялся и чтил Севера, войска его не ненавидели, и никто после этого не удивится, что он, новый человек, мог удерживать такое государство; его огромная слава всегда защищала его от ненависти, которая могла подняться в народе из-за поборов. Сын его, Антонин, был со своей стороны человеком высоких достоинств, которые вызывали восхищение народа и любовь солдат; он был человек военный, необычайной закаленности, презирал изысканную пищу и всякую изнеженность, за что был любим всеми войсками. Однако его зверство и жестокость были настолько неслыханны, что, уничтожив бесконечными отдельными убийствами бо́льшую часть народа в Риме и все население в Александрии, он сделался для всех предметом величайшей ненависти; даже приближенные начали его бояться, и он был убит центурионом среди своих войск. Надо иметь в виду, что подобных покушений, которые являются последствием решения, принятого одним смелым человеком, Князь избегнуть не может. Каждый, не боящийся умереть, может убить, но Князю не надо очень этого бояться, потому что такие случаи крайне редки. Князь должен только остерегаться тяжко оскорблять кого-нибудь из людей, услугами которых он пользуется и кого приближает к себе по службе. Как раз обратно поступил Антонин, зверски убивший брата своего центуриона, ежедневно угрожавший ему самому и тем не менее оставлявший его в своей личной страже; это было безрассудство, сулившее ему гибель, как оно и случилось.
