Авл Геллий - Аттические ночи. Книги XI - XX

(5) А когда мы выслушали все эти слова Фронтона так, как и должно было быть — не только с одобрением, но и с восхищением, — он также сказал: «Все же обратите внимание, что не следует думать, будто всегда и во всех случаях надлежит говорить „многие смертные“ вместо „многие люди“, чтобы не уподобиться полностью известной греческой пословице в сатире Варрона „Мирра на фасоли“ (Тὸ ε̉πὶ τη̃ φακη̃ μύρον)». [466] (6) Я решил, что не должны быть упущены даже самые мелкие и незначительные частности этого рассуждения Фронтона, чтобы от нас не ускользнуло и не скрылось такого рода тщательное рассмотрение слов.

О том, что [слово] «facies» (лицо) имеет не только общеупотребительное значение

(1) Можно обратить внимание на то, что большое количество латинских слов отклоняется от исконного своего значения либо до существенно иного, либо до близкого к первоначальному [смыслу], и отклонение это возникает в силу привычки и незнания тех, кто говорит необдуманно, не изучив, каково [исконное значение] тех или иных слов. (2) Так, некоторые полагают, что fades применительно к человеку — это только рот, глаза и уши, то, что греки называют πρόσωπον (лицо), тогда как fades — это облик [человека] в целом, и мера, и строение всего тела. [467] [Само слово] образовано от facere (делать, совершать), [468] как species (зрение, взор) образовано от aspectus (взгляд), a figura (вид, внешность) οτ/ingo (формировать, лепить). (3) Так, Пакувий [469] в трагедии под названием «Омовение» (Niptra), [470] употребляет fades в значении человеческого роста:

Человек, говорит он, молодого возраста,Вспыльчивого характера, высокого роста (facie procera). [471]

(4) Facies употребляется не только по отношению к человеческому телу, но и к чему угодно иному. Ведь вполне правильно сказать — если, конечно, к месту — facies применительно к горе, небу, морю. (5) У Саллюстия во второй книге «Истории» есть такие слова: «Сардиния выдается в Африканское море в виде человеческой ступни (facie vestigii humani), более широкой на востоке, чем на западе». [472] (6) Мне, кстати, пришло на ум, что и Плавт [473] в «Пунийце» употребил facies для обозначения тела [человека] в целом и цвета [кожи]. Стихи же Плавта таковы:

А какова на вид (facie) у них кормилица?Да маленькая, смуглая… — Она сама! —Красива с виду, черные глаза, лицо. —Отчетливое дал изображение. [474]

(7) Я вспоминаю также, что, кроме того, Квадригарий [475] в одиннадцатой книге употребил facies для описания стати и вида тела в целом. [476]

Каков смысл [выражения] «caninum prandium» (собачья трапеза) в сатире Марка Варрона

(1) Не так давно один до нелепости тщеславный человек, сидя в книжной лавке, хвалился, что он один под небесным сводом в состоянии истолковать сатиры Марка Варрона, [477] которые одни называют киническими, другие — менипповыми. И далее он стал рассказывать некоторые не слишком сложные вещи, к отгадке которых, как он утверждал, никто не может приблизиться. (2) Тогда при мне случайно оказалась книга тех самых сатир, озаглавленная «Водная собака» (‛Υδροκύων). [478] (3) Итак, я подошел к нему ближе и сказал: «Ты, учитель, конечно, знаешь эту старую греческую пословицу: „Музыку, которую никто не слышит, никто не ценит“? [479] Поэтому я прошу тебя прочитать эти несколько стихов и объяснить мне, каков смысл пословицы, которая в них заключена». (4) Он ответил: «Прочти лучше мне сам то, что ты не понимаешь, с тем чтобы я потом это тебе объяснил». (5) «Каким же образом, — сказал я, — я могу прочесть то, что не понимаю? Ведь то, что я прочту, будет сбивчивым и неясным и спутает твое внимание».

(6) Тогда, поскольку многие другие, которые присутствовали тут же, поддержали меня и стали просить о том же, [этот человек] взял у меня старинную книгу, достойную доверия и ясно написанную. (7) Он принял ее с беспокойным и весьма мрачным выражением лица. (8) Но что мне сказать далее? Я не решаюсь, клянусь Геркулесом, требовать, чтобы мне в этом поверили. (9) Несмышленые дети в школе, получи они эту книгу, не были бы более смешными, читая ее, настолько он обрубал фразы и коверкал слова. (10) Итак, он мне вернул книгу, когда многие уже смеялись. «Видишь, — сказал он, — зрение мое расстроено и из-за постоянных, усердных трудов при свете лампы почти утрачено. Я едва могу разобрать контуры букв. Когда с глазами у меня будет лучше, снова приходи ко мне, и я тебе прочту всю эту книгу». (11) «Пусть глаза твои будут здоровы, учитель, — ответил я, — (12) однако — ив этом их состояние роли не играет — прошу тебя, скажи мне, что означает в том месте, что ты прочел, caninum prandium (собачья трапеза)?» (13) Но этот выдающийся бездельник, словно испугавшись сложности вопроса, сразу же встал и сказал, уходя: «Ты берешься за вопрос немаленький. Я такому бесплатно не учу».

(14) Слова из того самого фрагмента, где содержится пословица, таковы: «Разве ты не видишь, что у Мнесифея [480] написано о трех видах вина — темном, белом и среднем, которое называют янтарным (κίρρος), и что вино бывает молодое, выдержанное и среднее? Что темное вино производит подъем сил, белое стимулирует мочеиспускание, а среднее — пищеварение (πέψις)? Что молодое — освежает, выдержанное — согревает, а среднее является собачьей трапезой (caninum prandium)?» [481] (15) Что означает caninum prandium — эту незначительную вещь мы исследовали долго и боязливо. (16) Скромный пир, при котором не пьют вина, называют собачьим потому, что собака обходится без вина. (17) Итак, когда он назвал вино «средним», поскольку оно и не молодое и не выдержанное, а люди выражаются по большей части так, что всякое вино называют либо молодым, либо выдержанным, он обозначил то, что это вино не имеет крепости ни молодого, ни выдержанного, поскольку является «средним», и потому за вино его почитать не должно, раз оно и не освежает, и не согревает. «Освежать» у него означает то, что по-гречески выражается глаголом ψύχειν (дуть, охлаждать).

Книга XIV

Рассуждение философа Фаворина против тех, кого зовут халдеями, — тех, кто по сочетаниям и движению звезд и созвездий обещают предсказать судьбы людей

(1) Мы слышали как-то философа Фаворина [482] в Риме, выступавшего по-гречески с превосходной блистательной речью против тех, кто называет себя халдеями, [483] или составителями гороскопов, и открыто заявляют, что способны по движению и положению звезд предсказать будущее. (2) Не могу сказать, говорил ли он так упражнения ради и для того, чтобы продемонстрировать свой талант, или же рассуждал всерьез и обдуманно. Однако основные положения и аргументы, которыми он воспользовался, я быстро записал сразу же после того, как вышел с лекции, насколько я смог их запомнить. Они были примерно следующими. Упомянутое учение халдеев не столь древнее, как они хотели бы представить, и те, о ком они говорят, не суть его главные лица и изобретатели, но этот род надувательств и обманов был выдуман странствующими нищими, получающими пропитание и доход от выдумок. (3) Ведь совершенно очевидно, что они, видя, как некоторые земные события подвержены влиянию и воздействию небесных явлений (например, океан, словно следуя за Луной, вместе с ней ослабевает и прибывает), использовали этот факт как доказательство, имеющее целью убедить нас в том, что звезды и планеты управляют и руководят всеми делами человеческими — и малыми и большими, словно приковав их [к себе] цепью. (4) Но до крайности неразумно и абсурдно для нас [предполагать], что если прилив океана согласуется с ходом Луны, то и чье-либо дело с живущим поблизости по поводу оросительной трубы, или с соседом по поводу общей стены, которое приходится разбирать у судьи, управляется неким приводным ремнем, соединенным с небом. (5) Даже если такое может происходить благодаря какой-либо божественной силе и разуму, все же, по мнению [Фаворина], в течение столь короткой и ограниченной жизни это невозможно воспринять и постичь каким бы то ни было человеческим разумением. Можно лишь сделать несколько более или менее, воспользуюсь его словом, παχυμερέστερον [484] предположений, не имеющих под собой никаких научных оснований, но неопределенных, расплывчатых и недостоверных, как предметы, на которые близорукие смотрят с большого расстояния. (6) Ведь устранится основное различие между богами и людьми, если люди будут знать заранее все, что произойдет в будущем. (7) Что же касается наблюдения созвездий и звезд, каковое они объявляют основой своей науки, то [Фаворин] полагал, что и с этим дело совсем неясно. (8) «Ибо, — сказал он, — если первые халдеи, которые жили на открытых равнинах, наблюдая движение звезд, их пути, расхождения и схождения, выявили, что из этого происходит, то пусть развивается эта наука, но только в том месте, под тем склонением неба, где тогда обитали халдеи. Ведь на самом деле не может оставаться неизменным результат наблюдений халдеев за небом, если кто захочет им воспользоваться под другими частями неба. Ибо, — сказал [Фаворин], - кто же не видит, сколь велико разнообразие частей и кругов неба вследствие кривизны и выпуклости небесного свода? (9) Дело в том, что одни и те же звезды, посредством которых, как они уверяют, совершается все человеческое и божественное, на самом деле не везде возбуждают холода и жару, но меняют и производят в одно и то же время в одном месте ясную погоду, а в другом — бурю. Так почему же звезды не вызывают также различный исход дел и событий: один — у халдеев, другой — у гетулов; [485] один — на Дунае, другой — у Нила? (10) Поэтому-то, — сказал он, — весьма непоследовательно думать, что сам состав и структура слоев воздуха на столь большой высоте не остаются неизменными под различными небесными меридианами, а в отношении человеческих дел эти самые звезды свидетельствуют всегда об одном и том же, вне зависимости от того, с какой [точки] земли на них смотреть». (11) Кроме того, он удивлялся, как кто-то может считать бесспорным, что этих звезд (которые, как говорят, наблюдались халдеями, и вавилонянами, или египтянами), называемых многими [исследователями] странствующими (еrrаticae), а Нигидием [486] — блуждающими (errones), [487] не больше, чем обычно говорят. (12) Ибо [Фаворин] полагал вполне возможным, что есть и другие планеты, обладающие равным могуществом, без учета которых не может осуществляться правильное и постоянное наблюдение за звездами. Однако же люди не могут их различить из-за их удаленности или чрезмерного блеска [соседних светил]. (13) «Дело в том, — говорил [Фаворин], - что некоторые звезды видны с определенных территорий и в этих местностях известны людям, но те же самые звезды со всех других земель не видны и другим людям совершенно неизвестны. (14) Итак, если мы предположим, [488] — продолжал он, — что мы должны наблюдать только эти звезды и с одной территории, то каков же [должен быть] срок этого наблюдения и какое время достаточно для того, чтобы понять, что пророчит сочетание звезд, или их круговращение, или же их движение? (15) Ведь если наблюдение началось таким образом, что сначала было уделено внимание тому, каково состояние, форма и конфигурация звезд на момент чьего-либо рождения, а далее от начала жизни прослеживались его судьба, характер и способности, обстоятельства его дел и занятий и, наконец, окончание жизни, и все это, как оно происходило, записывалось; а затем, долгое время спустя, когда эти [звезды] оказались на том же месте и в том же положении, было высказано предположение, что то же самое произойдет и с другими, родившимся в это же время. (16) Если, — продолжил он, — наблюдения начали производить таким образом и на этой основе возникло некое учение, то оно никоим образом не может развиваться. (17) Ибо пусть они скажут, за сколько лет или, скорее, веков, круг этого наблюдения сможет свершиться». (18) [Фаворин] говорил, что астрологи уверены [в следующем]. Звезды, которые называются блуждающими и которые, как кажется, управляют всеми предопределенными судьбой делами, после бесконечного и неизмеримого количества лет все сразу <возвращаются> [489] на то же место, <откуда> [490] отправились. Однако никакое наблюдение, никакой ход памяти, <никакое> [491] письменное описание не может продолжаться столь долго без перерыва. [492] (19) И, кроме того, [Фаворин] полагал: в любом случае следует учитывать, что одно расположение звезд имело место вначале, когда происходило зачатие человека в утробе матери, и другое после, когда через ближайших десять [493] месяцев он появлялся на свет, и спрашивал, как могут иметь место два противоположных откровения относительно одного и того же, если, как они сами полагали, различное расположение и продвижение одних и тех же звезд дарует различные проявления судьбы. (20) Однако и время свадеб, от которых ожидаются дети, и момент самого соития мужа и жены должны, как он говорил, указывать — на основании некоего определенного и необходимого расположения звезд, — какие люди должны родиться и какой судьбы. Однако и много раньше, когда появились на свет сами отец и мать, из положения звезд в их час рождения уже тогда следовало предвидеть, какими однажды должны стать те, кто у них родится, и так далее до бесконечности, ибо, если наука эта покоится на фундаменте какой-либо истины, звезды должны указывать на сотню веков назад или даже от начала неба и мира, уже с тех времен постоянно давая знак — сколько поколений от этого человека ни народится, — каков будет тот, кто рожден сегодня и что за судьба ему выпадет. (21) «Каким образом можно поверить, — говорил он, — что жребий и судьба, конфигурации и положения каждого отдельно взятого созвездия вообще для отдельно взятого человека являются точно установленными, и что это положение восстанавливается по прошествии длинной череды столетий, если те же самые знаки жизни и судьбы одного и того же человека в столь кратких промежутках времени, на протяжении отдельных поколений его предков и бесконечного ряда преемственности столь часто и столь многоразлично отмечаются отнюдь не той же самой конфигурацией звезд. (22) Поэтому, если возможно допустить на всех ступенях древности [494] подобное разнообразие для обозначения появления на свет тех людей, которые родились впоследствии, то такая неодинаковость расстраивает наблюдения и всякая система науки нарушается».