Мартин Нексе - В железном веке
Однажды в рабочей газете, выходившей в Фьордбю, появилась статья под заголовком «Придворные живодеры». Ничьи имена названы не были, но статью можно было рассматривать как предостережение местным деятелям. На Хуторе на Ключах этой газеты не выписывали, но редакция послала Йенсу Ворупу соответствующий номер бандеролью. В этой статье тоже имелись определенные намеки, и Мария прочла ее со смешанным чувством. В обед ей позвонил Йенс Воруп; он спросил ее, не стряслось ли чего-нибудь.
— Нет, решительно ничего! — с удивлением ответила Мария. — Но если ты чего-нибудь ждешь, то, мне кажется, тебе нужно поскорее вернуться домой, а не оставлять жену в беде...
Йенс Воруп ответил, что приедет в Фьордбю вечерним поездом и около семи будет дома.
В том же поезде, который привез владельца Хутора на Ключах, приехал и некий господин из Копенгагена. В Фьордбю он нанял машину и поэтому явился на хутор раньше Йенса Ворупа, который, в отличие от былых дней, тащился в экипаже очень медленно. Приезжий имел весьма официальный вид. Он коротко представился Марии как директор кредитного общества и уселся в кабинете в ожидании хозяина. Когда тот, наконец, прибыл, они заперлись. Мария приказала Карен уложить детей, а сама села в столовой и занялась штопкой; она чувствовала, что надвигается гроза.
Должно быть, они разговаривали в кабинете очень тихо, так как Мария ничего не слышала. Через некоторое время в столовую вошел Йенс, лицо его было землисто-серым.
— Сходи за отцом, милая Мария, — произнес он еле слышно, его губы дрожали.
— Что случилось? — холодно спросила Мария: она рассердилась за то, что муж до сих пор не посвятил ее в свои дела.
— Ах, все это кредитное общество! Оно хватает меня за горло, потому что я взял ссуды под несколько хуторов, а потом продал кое-что из живого инвентаря. Может быть, твой отец мне поможет? Мария, милая!
Однако Мария отказалась звать старика.
— Мой отец у нас на хуторе вообще нежеланный гость, так нечего ему бежать сюда, как только свистнут, — решительно ответила она. — Если он тебе нужен, поезжай сам с директором в «Тихий уголок» и договаривайся с отцом у него в доме. Но я хочу тоже присутствовать при вашем разговоре, так и знай!
Это пришлось Йенсу Ворупу не совсем по вкусу, но у него прямо ноги подкашивались, и он противоречить жене ни в чем не решился. Директор кредитного общества попросил разрешения позвонить по телефону и заказать машину, пусть придет в девять часов в деревню. Он и слышать не хотел ни о какой ночевке на хуторе, хотя это было бы проще всего. И Мария поняла, что он намерен поступить с ними круто.
В «Тихом уголке» у стариков были Нильс и Петра. Йенсу Ворупу пришлось самому отводить экипаж в конюшню молочной фермы, и директор кредитного общества воспользовался этим, чтобы сообщить старику Эббе и Нильсу о причинах своего приезда. Во всяком случае, когда Йенс Воруп вернулся, он увидел по их глазам, что они знают, в чем дело.
— Может быть, мы теперь удалимся в другую комнату? — обратился он к директору и к тестю.
— А я считаю, что лучше остаться здесь, — решительно заявил старик. — Сейчас у нас нет ни одного постороннего человека, а в нашей семье мы не привыкли иметь друг от друга секреты.
Все смущенно уселись вокруг стола, никто не решался поднять глаз. Приятного во всем этом было мало.
Первым заговорил Йенс Воруп, чтобы объяснить, зачем они сюда явились, но старик Эббе опять прервал его:
— Я думаю, важнее выслушать другую сторону, — сказал он и посмотрел на директора.
Тот в общих чертах описал положение с точки зрения кредитного общества:
— Как известно, сейчас идет отчаянная спекуляция земельными участками, и кредитные учреждения, увы, не в силах помешать этому. Спекуляции сопутствуют также всевозможные сделки, которые граничат с уголовщиной, поэтому кредитные учреждения, наконец, условились покончить со всякими темными махинациями, на которые, к сожалению, идут даже уважаемые хуторяне. Эти махинации сводятся в основном к следующему: покупается хутор, чьи ипотеки почти погашены, и с ним поступают, как поступает живодер со скотиной на чужом дворе, — что я под этим разумею, объяснять, думаю, нечего. Когда урожай и живой инвентарь такого хутора проданы, на него «наводят красоту», то есть снабжают живым и мертвым инвентарем, который занимают у добрых друзей или добывают каким-нибудь иным способом, и, пользуясь этим, берут под хутор новые ссуды. А потом хутор опять «обдирают» — живой и мертвый инвентарь возвращается его владельцам. Не может быть сомнения в том, что подобный образ действий незаконен. Однако мы стараемся всячески избегать судебного разбирательства, ибо нельзя закрывать глаза на то, что условия военного времени оказали на некоторых людей определенное разрушительное влияние. Сыграл здесь свою роль и тот факт, что кредитные учреждения своевременно не начали вести борьбу с этим злом; но до самого последнего времени такая борьба была невозможна, ввиду призыва в армию сельского населения, и в частности хуторян. Можно думать, что сейчас здравый смысл опять восторжествует; порядочные люди отказываются от подобной порочной практики, и все понемногу войдет в свою колею. Разумеется, все это влияет на характер ликвидации, проводимых кредитными учреждениями, и заставляет их избегать резких мер. Поэтому, если полученные таким путем ссуды возвращаются, мы не даем хода делу. Но деньги мы требуем обратно! Теперь, когда крестьянские владения опять начали падать в цене, — это наименьшее, чего можно требовать.
— Но ведь фактически цены все-таки продолжают подниматься, — вмешался Йенс Воруп, его голос дрожал.
— Может быть, в тех кругах, в которых вращаетесь вы, — сухо ответил директор. — В нормальном, честном обществе падение цен уже ощущается, хотя это только самое начало.
Нильс Фискер вытащил из кармана рабочую газету и через стол подвинул ее зятю, придерживая пальцем то место, где говорилось о падении стоимости крестьянских хуторов.
Йенс Воруп покосился на заметку.
— Ну, этой газеты я не читаю...
— Очень жаль, так как именно эта газета весьма тобой интересуется, — насмешливо отозвался Нильс Фискер.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Йенс Воруп, насторожившись: он еще ничего не знал о сегодняшней статье, где говорилось относительно живодеров.
Нильс Фискер было развернул лист, чтобы показать ему, но старик Эббе удержал сына.
— Нам очень хотелось бы со всем этим скорее покончить, — сказал он. — Поэтому я сразу приступлю к делу и спрошу директора, какие требования кредитное общество предъявляет к моему зятю, Йенсу Ворупу.
— Так вот, мы требуем, как я уже говорил, возврата взятой им ссуды, — ответил директор. — Мы считаем, что требование это весьма умеренное.
— Ты можешь его выполнить? — обратился старик Эббе к Йенсу Ворупу.
В комнате воцарилась мертвая тишина.
Йенс Воруп покачал головой и горестно улыбнулся.
— Я же не мог этого предвидеть, — неуверенно пробормотал он.
— Но вы обязаны были предвидеть! — воскликнул директор. — Вы должны знать, что с чужой собственностью нельзя поступать по своему усмотрению!
Йенс Воруп так рассердился, что даже побагровел.
— Я хотел сам обратить ваше внимание на то, что конституция гарантирует мне право поступать с моей собственностью, как мне угодно! — Воруп поднял кулак, словно намереваясь стукнуть по столу.
Директор удивленно посмотрел на него.
— Да, с той частью, которая вам принадлежит. В дан-пом случае она невелика, если вообще что-нибудь от нее осталось. Но с нашей собственностью вы не имеете никакого права делать то, что вам хочется! Не воображаете же вы, будто можете продать поля своего хутора и снести постройки, не считаясь с нами, хотя у нас есть ипотеки на ваше владение?
Да, этого Йенс Воруп не учел.
— Вот видите! И не вы один придерживаетесь столь странного образа мыслей; многие крестьяне смотрят так же и не понимают, как это их произволу может быть положен предел! Вероятно потому, что сидят они себе как хозяева на своих хуторах, а те, как правило, им уже давно не принадлежат!.. — Директор сказал это примирительным тоном и рассмеялся. — Но вернемся к нашему делу: можете вы возвратить хотя бы часть ссуды — ну, скажем, пятнадцать тысяч крон? Тогда я попытаюсь это дело уладить с другими директорами.
Во взгляде, который бросил на него Йенс Воруп, была безнадежность; акционерное общество поглотило все, чем он мог располагать.
— Мой дом не заложен, — сказал старик Эббе, — и я думаю, что первая и вторая закладная на него могли бы погасить эти пятнадцать тысяч. Пусть мой дом послужит обеспечением, я охотно пойду на это.
Директор что-то соображал.
— Вы разрешите мне осмотреть ваш дом? — спросил он.
Старик Эббе пошел с ним.
— Дом солидный, — донесся его голос с лестницы, которая вела в верхние комнаты. — Это вам не стройка военного времени.
