Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 3
Таир Салахов — а это был он — крепко пожал протянутую ему большую, массивную руку мастера и произнес негромко:
— Вам спасибо, вам огромная благодарность за школу, за ваше вперед зовущее искусство.
Прошли годы…
Но теперь особенно отчетливо и выпукло я вижу эту нечаянную встречу таких разных и по возрасту, и, наверное, по охвату мира художников. Учителя и ученика. Мастеров одного фронта…
В этом, ставшем с течением времени уже символическим рукопожатии я осязаю как бы жест доверия к молодежи, к тем, кто понесет дальше эстафету нашего искусства — искусства, в рождении которого принимал такое деятельное участие сам Дейнека. Воспевший в своем творчестве любимую Родину и великолепно, ярко и незабываемо отразивший жизнь молодой Страны Советов в десятках ныне ставших классическими холстов, он высоко поднял гордое имя гражданина-художника.
Таир Салахов уже в ту пору был сложившимся, широко известным и у нас, и за рубежом живописцем, создавшим ряд новаторских портретов, композиций, пейзажей.
Ему было в тот памятный вечер сорок с небольшим лет.
В жизни каждого человека, художника огромную роль в его мировидении играет юность…
Таир — сын Баку, Апшерона…
Дюны Нардарана. Следы на песке мальчишеских ступней, быстро стираемые свежим ветром.
Шепот Каспия, рассказывающего свои древние сказки, плеск рыбачьих весел, розовая улыбка цветущего миндаля.
Неспешный накат волн.
Женщины Апшерона.
Запах нефти и роз. Шелест пыльной зелени апшеронских деревень.
Старые руины как полустертые знаки ушедших времен… И скрежещущие, и грохочущие нефтяные вышки как графический символ нашего века.
Вот мир, полный радужного сияния и трепещущих бликов солнца, которые запечатлелись навсегда на сетчатке глаз юного Таира и проникли глубоко в душу будущего художника.
Он бродил по кривым улочкам, всматривался в затейливые домики, сложенные из подаренного морем ракушечника, чутко прислушивался к музыке Востока — звонкому топоту копыт, крикам ишаков, пению озорного шалого ветра, раздувавшего легкие одежды идущих с кувшинами девушек. Долго бродил мальчик по набережной тихой бухты, в которую вечером словно опрокидывались теплые огни большого города.
Детство — пора неповторимая, когда искристая сила жизни заставляет тебя вдруг мчаться сломя голову наперегонки с ветром или толкает часами глядеть в малахитовую, пронизанную светом глубину моря, где плавают диковинные рыбы и медузы, и кажется порою, что ты сам становишься частью этой заколдованной красоты.
Или вдруг чья-то рука приводит тебя на нефтяные вышки, и ты, стараясь не мешать взрослым, вглядываешься в нелегкий труд гордых, загорелых, кряжистых, сильных и мужественных людей…
Весь этот дивный и непостижимый мир — твой!
Гляди, осязай и запоминай!
И именно в эти далекие тридцатые годы сложился круг образов художника, очерченных любовью к своей земле и ее людям — рыбакам, строителям, нефтяникам, виноградарям… Творцам.
И когда настал момент и крепкая юношеская рука взяла кисть, палитру и краски, да, с той поры до сегодняшнего дня, где бы он ни был, в какие бы далекие края ни бросала его судьба, он никогда не забывал музыку своего детства, звуки, запахи, цвета своей Отчизны. Баку…
Город особенный, где зримо живут рядом вчера, сегодня и завтра. Седые мечети, узкие переулочки, шум и гомон базаров с их толчеей и тем особым ароматом красок, которые свойственны лишь Востоку, грохот машин, мир нефти и техники самой современной, а рядом- вечное море, то бешеное, с седыми бурунами, то ласковое, изумрудно-лазоревое.
Портрет композитора Кара Караева.
Крик чаек, шум прибоя и веселый смех молодежи — весь этот многоцветный калейдоскоп чарует, и кажется, что это бытие, пестрое, как дорогой восточный ковер, чуть-чуть убаюкивает, и становится трудно себе представить, как родилось мускульно напряженное искусство Таира Салахова, сумевшего найти свой ключ к отражению жизни современного Азербайджана.
Ведь в его холстах живут и строители, и бурильщики, и деятели культуры…
Особо примечательно, что в полотнах живописца нет персонажей бездеятельных, скучающих, не занимающихся делом.
Труд, труд напряженный — подлинный герой картин художника, и секрет этого лежит в самом творческом методе мастера.
Его композиции, портреты, пейзажи, натюрморты — плод глубокого и тщательного изучения натуры, знания и любви к своей теме, пришедших с годами. Любви постоянной и верной.
«Будьте правдивыми, молодые люди, — говорил Роден. — Выполняйте ваш труд, как честные рабочие».
Несмотря на огромную занятость общественными делами, Таир Салахов показывает нам, особенно в последние годы, как его неутомимый труд на ниве живописи дает свои обильные плоды.
Особенно примечательны родниковой свежестью и ощущением радостного, светлого приятия мира работы лета — осени 1978 года, года, примечательного для художника, отмечавшего свой полувековой юбилей.
Юной, острой и чеканно отточенной представляется нам эта удивительная сюита…
Натюрморт «Солнечное утро»-из этой живописной серии.
Где-то вдалеке поблескивает серебряная чешуя Каспия.
Солнце, беспощадное и нежное, царит на этом холсте.
Лучи утреннего светила купаются во влажной упругой зелени, они проникают в широкое окно мастерской художника, сверкают на пузатых глиняных сосудах, зажигая горячие рефлексы в холодных тенях.
Натюрморт… Это полотно не носит примет нашего бурного XX века. Оно скорее с первого взгляда архаично. Однако язык живописи Салахова — светоносный, простой, конструктивный — ясно обозначает время ее создания. В этой картине художник открывает нам свое кредо — предельную ясность ощущения. Никаких ненужных деталей, все до скупости четко и архитектонично. Мастеру удалось создать полотно, насыщенное светом, добром, покоем. Мы переносимся в атмосферу тишины…
Утро на Апшероне.
Немая музыка природы, ее бесхитростная мелодия обволакивают нас и заставляют вмиг очутиться у берегов Каспия, почувствовать непреходящую красоту натуры.
Другие холсты из этой сюиты приглашают нас побродить по старым селениям Апшерона, поглядеть на зубчатые древние башни, увидеть игру сине-фиолетовых теней, оценить ослепительную мощь южного солнца.
Художник будто вместе с нами шагает по земле, где протекала его юность, и мы начинаем сильнее ощущать силу корней таланта Таира Салахова, уходящих в родную его почву…
«Красота вокруг нас, рядом» — вот девиз этой серии, внешне не претендующей на программность, но несущей большой заряд современного новаторства, пластического видения мира.
Мир, окружающий нас, феноменален, и только большим мастерам удается оставить истинный образ своего времени, своего современника в неповторимых, уникальных решениях, в которых мы с потрясающей точностью ощущаем пульс именно той эпохи, в которой жил и творил художник.
Крамской сказал как-то, что быть Ван Дейком после Ван Дейка, быть может, и возможно, но это не значит быть ему равным, да теперь уже другое нужно… Эти слова как нельзя лучше говорят о сложности нахождения своего видения мира. Неповторимого, единственного.
Сейчас, в конце 80-х годов XX века, можно во весь голос сказать о роли Дейнеки в становлении нашего искусства. О той «новой красоте», которую он нашел в обликах своих современников, своей земли.
Зато как бесконечно трудна задача нынешних живописцев — найти пластически адекватные нашему сложному и прекрасному времени образы. Один из мастеров, много сделавших в формировании этого нового слова в искусстве, — Таир Салахов.
Открыто активная гражданственная позиция особенно ярко раскрывается в портретах Салахова, его любовь к своим героям, к их делу, к их творчеству заставляет гармонично звучать краски и рисунок, саму конструкцию картины.
Характер мастера — добрый, отзывчивый, по-восточному неторопливый в решениях, но глубокий в привязанностях, благодарный к старшим, к учителям — невольно находит отражение в его холстах.
Портрет медсестры.
Один из самых известных первых портретов, показанных Салаховым, ставший ныне хрестоматийным, — изображение композитора Кара Караева. Мало кому известно, сколько предварительной работы — эскизов, этюдов, рисунков — сделал художник, прежде чем этот портрет увидел свет. Живописцу присуща привычка долго вынашивать выбранную тему, неспешно находить единственное для нее пластическое решение, искать наиболее острое и типическое… Ему свойственны романтическая приподнятость, взволнованность в сочетании с монументально обобщенной формой, в которой слышны отзвуки влияния Дей-неки и мексиканцев, Корина и тех восточных миниатюр, в которых наиболее остро и символично работает силуэт и цвет.
