Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 2
Казалось, что гневу рока не будет конца…
Однако настал час, когда затрещали устои Орды, надорвались узы, ослабли путы рабства иноземного ига, и Русь одолела врага.
Будет еще много мрачных страниц в ее истории, но со дня Куликовской битвы среди тяжелых, нависших над Родиной туч проглянуло солнце, и свет разогнал мрак.
… Вскоре он покинет гостеприимные стены Троицкого монастыря и перейдет в обитель, основанную духовным братом Сергия Андроником, под Москву.
Сквер у Андроникова монастыря сегодня.
Ночь, холодный ветер дует с Яузы. Осень.
Свежий сырой воздух пахнет прелыми листьями, дождем…
Не по этой ли тропинке вдоль косогора, бегущей к речке, бродил инок Андрей?
Стожары глядят из бездонной мглы сентябрьского неба.
О, вечные звезды.
Сколько вы могли бы рассказать о житии скромного чернеца, гениального художника Андрея Рублева..
Но ночь молчит. Лишь шепчут о чем-то деревья да скрипят ржавые петли калитки.
«Музей имени Андрея Рублева» — гласит табличка. Почти шесть веков прошло с тех пор, как Рублев начал писать свои шедевры, полные чистоты духа, мечты о светлом грядущем дне.
Здесь, на пустыре, некогда стояли полки Дмитрия Донского, вернувшиеся со славой с Куликова поля. Впереди их ждала Москва, Кремль.
1405 год… Еще не родились Доменико Венециано, Пьеро делла Франческа, только через пол века появится на свет Леонардо, а в Москве, далеко от Италии, в Кремле, в Благовещенском соборе Феофан Грек, Прохор с Городца и Андрей Рублев приступают к росписи храма.
Вот как вспоминает мудрый Епифаний о необычной манере письма Феофана Грека: когда же он все это рисовал и писал, никто не видел, чтобы он смотрел на образцы, как это делают наши иконописцы, которые полны недоумения, все время нагибаются, глазами бегают туда и сюда, не столько работают красками, сколько принуждены постоянно глядеть на образец, но кажется, что другой кто-то пишет руками, когда Феофан создает образа, так как он не стоит спокойно, языком беседует с приходящими, умом же размышляет о постороннем и разумном; так он своими чувственными глазами видит разумное и доброе…
Вижу, как расцветает левкас под кистью Грека, вижу горящий взгляд молчаливого Андрея, не сводящего взор с учителя.
Это была неоценимая школа.
Рублев глядел и писал.
Молодой мастер не перечил учителю, но он видел мир по-другому. Он воспитывался в окружении блага и чудес, жил в духовном климате, созданном Сергием Радонежским.
… Узкая келья.
Монастырь…
Молчание, тишина. Только отраженный луч солнца безмолвно ласкает образ, написанный на небольшой доске.
Пахнет олифой, рыбьим клеем, краской.
Бородатый инок с лицом темным и строгим глядит на нас из глубины веков.
И мы чувствуем на себе добрый светлый взор его.
Чуем ласковость открытой, щедрой души художника-философа.
Но порою мастер работал не один — у него был друг.
Близкий, сокровенный.
Доброжелательными старцами именуют летописцы Андрея Рублева и Даниила Черного.
Оба они были послушниками одного и того же монастыря, вместе много писали и являют пример братства и единения в искусстве.
…Вспомним предысторию рождения «Троицы», этого шедевра Рублева.
Гулкие своды огромного Успенского собора в древнем Владимире.
Звонкие шаги в настороженной тишине. Злое эхо.
В храме два мастера — Андрей и Даниил.
Впереди работа — твори, создавай, что отмерил тебе талант.
Андрей задумывает написать фрески небывалые.
Много он повидал «страшных судов», с адовыми муками, пучеглазыми чертями, геенной огненной и прочими страстями.
Мастер замыслил иной «Страшный суд».
Да, люди обречены на судилище.
Но их озаряет надежда, они верят в суд праведный.
Сквозь узкие прорези окон лучи солнца скользят по свежей штукатурке. Старые росписи закрыты. Стены ждут… Мощные столбы, могучие арки и над всем — купол, подобный небосводу в золотом мареве жаркой тени.
А. Рублев и Даниил. Апостолы Павел и Петр с группой святых, фрагмент.
Владимир, 1408 год…
Громко звучат трубы ангелов, возвещая о конце мира.
Мечутся фигуры людей, смятенных перед грозным судией.
Но луч веры в справедливость придает этой толпе далекий от византийских традиций облик.
Страшен во гневе бог! — гласили все фрески до Рублева.
Добр и милостив! — утверждал Андрей Рублев.
Его росписи во владимирском храме Успения — порывистые, живые по манере исполнения.
Светлый пристальный взгляд на природу, на мир людей позволил художнику в решении грозной темы «Страшного суда» внести новые, неведомые до него черты в образы действующих лиц грандиозной многофигурной композиции. Забываешь, что это церковный заказ, должный исполняться по давно установленным канонам.
Взгляните на этих апокалипсических зверей, созданных фантазией Рублева. Они почти грациозны.
А ведь они призваны быть ужасающими и чудовищными, эти грифоны, медведи, по облику чем-то напоминающие скифский «звериный стиль», в котором иногда проскальзывают добродушие, языческая простота.
Может быть, это кощунственно, но такие параллели невольно приходят, когда я вспоминаю знаменитую скифскую пектораль, где рядом спокойно сосуществуют поющие птицы, полевые цветы, беседующие люди и жестокие схватки львов и грифонов. Все построено по полукружиям, циклам…
Фрески Рублева, как сновидения юноши, прозрачны и воздушны.
Трудно поверить, что это плод искусства мастера, умудренного многолетним опытом церковной живописи, закованной в догматические сухие каноны.
Светозарный почерк фресок Рублева напоминает современные ему флорентийские росписи раннего итальянского Ренессанса.
«Троица» порождена высоким подъемом духа русского народа, который встал на решительную борьбу с азиатскими кочевниками. «Троица» — возвышенный, вдохновенный гимн добру. Рублев не мог создать свой великий шедевр, не обладая непреклонной верой в правду…
… Велико было потрясение художника, узнавшего, что оплот его юности, Троицкий монастырь, уничтожен врагами.
В пламени погибла дорогая сердцу живописца обитель, где он общался с миром, созданным Сергием Радонежским, где вырос духовно как мастер.
Художник содрогнулся при этой страшной вести.
И он создает бессмертную «Троицу».
«Троица». В ее основе лежит библейская легенда о том, как древнему старцу Аврааму явились трое странников, предрекших ему и его жене рождение сына.
В честь них состоялась трапеза под дубом Мамврийским. Рублев ушел от этой разработанной веками сюжетики. Не торжественная трапеза с хозяином, а тихое собеседование отражено в иконе.
Русский художник отбросил иллюстративность византийских решений. Где пир, где Авраам и жена его Сарра?
Рублев сосредоточил всю мощь своего гения на раскрытии гуманистической сути сказания. В этом философия гениального творения русского средневековья, являющая сегодня смысл человеческого бытия как братства.
Это, однако, никак не означает некоего аморфного благодушия — строгий лик одного из ангелов напоминает нам о долге, вере, борьбе.
Сергий Радонежский построил Троицкий собор для утверждения идеи «единожития» всех людей Земли, «дабы воззрением на св. Троицу побеждался страх ненавистной розни мира сего».
Этот посыл был очень важен для Руси той поры, разрозненной междоусобными спорами.
Но думается, что нравственная идея «Троицы» не чужда современному миру нашей планеты.
Подвиг Рублева в том, что он еще раз подтвердил: идеи света бессмертны.
Ум, гений не меркнет от толщи времен.
Так вековечны Венера Милосская и Аполлон Бельведер-ский, так не гаснет искусство Леонардо, Микеланджело, Тициана, Эль Греко, так же остаются жить творения русского мастера.
«Троица» Рублева, написанная им в годы зрелости, — итог многолетнего размышления о существе Природы и Человека, и этот дух раздумья и созерцания особенно остро ощущается нами сегодня, в двадцатом веке, времени, напоенном машинным грохотом, ошеломляющим сознание потоком информации, и звуковой и зрительной, идущей от радио, кино, телевидения.
Сегодняшняя западная живопись иногда страдает подчеркнутой экспрессией, отсутствием глубокого осмысления больших гуманистических тем.
«Модерная» музыка наших дней легковесна, лишена полнозвучных мелодий, гармонии.
Искусство художника Рублева принадлежит мировой культуре, мировому разуму, ибо его гений постиг непреходящие законы человеческого бытия, он доказал, что свет и добро побеждают мрак и зло, иначе нет смысла существования рода человеческого.
Древняя икона — как бы закодированный слепок времени.
Судьба Древней Руси с ее страницами раздоров и войн — все это вырабатывало искусство огромного напряжения, трагизма.
