Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 2
Но одно ясно сегодня. Ни одно фото, ни одна кинокамера не может дать такой символики стремительности, полета, ужаса смерти, заложенного в широко раскрытых глазах, состояния страшной опасности, битвы за жизнь.
С какой первобытной силой изваян этот олень!
Он как бы стал уже художественным знаком покоренной беды или преодоленной гибели.
Это мог создать только большой художник.
Гребень из кургана Солоха, созданный за пять веков до нашей эры. Взгляните на этот маленький золотой Парфенон.
Все есть в нем: и фронтон со сражающимися воинами, и тонкие, ажурные колонны.
Самое неожиданное — этот гребень никак не является предметом женского обихода.
Он должен был расчесывать… бороду сурового воина.
Такова истина, а мне, грешному, уже чудилось, как ведут беседу скифские девы, раскинув по плечам волнистые косы…
Даешься диву — сколько энергии, таланта, мастерства вложено в этот в общем-то довольно прозаический предмет.
Амфора.
Вот еще один пример, что скука в искусстве вызвана не лапидарностью заданной темы, а порою нежеланием, неумением вложить душу и выдумку в любую полезную человеку вещь…
Такой урок нам дает скифский мастер, один из первых дизайнеров Земли.
Глухо шумит белый зал музея. Шорох шагов.
Неясный говор, шепот сливаются в некий гул, и тебе вдруг начинает казаться, что ты слышишь и ощущаешь незримый и неосознанный бег времени.
В этом упорном, напряженном внимании людей, в их порою наивном желании сразу понять и как бы проникнуть в загадку чужой и далекой эпохи, в их поистине глубоко человеческом стремлении познать суть творчества далеких предков и есть та постоянная любознательность, которая движет человечество, всех — от мала до велика — вперед…
История — это воистину дар для пытливых и разумных зрителей и читателей.
Посмотрите, сколько молодых напряженных, с глубокими складками раздумий лиц находятся у витрин выставки «Скифы».
Сколько желания постичь, убедиться в правоте или неправоте всяких теорий заложено в эти думы!
Как сияют глаза при виде сокровищ мировой культуры, найденных на нашей Земле!
В этом — истинная гордость большого и мощного народа.
Я вижу слезы радости на глазах людей пожилых: буйное, жизнерадостное искусство скифов вернуло им молодость, заставило быстрее бежать кровь, вдохнуло новые силы, энергию.
Встреча с искусством как бы вернула им частичку юности, заставила вспомнить прежние яркие страницы бытия.
Да, поистине всесильна магия красоты, созданной в незапамятные, далекие времена.
И, как ни странно, вся эта атмосфера реальности ювелирного исполнения, а с другой стороны — сказочности мира легенд и мифов, оказывалась близка зрителю. Потому что за всем этим стояла родная природа — огромные бескрайние степи, леса и реки нашей Отчизны, и дух этих просторов был близок и дорог по сути почти каждому посетителю. И, пожалуй, это было наиболее убедительным ответом на все споры ученых мужей…
Выставка «Скифское золото» в Соединенных Штатах Америки пользовалась огромным успехом. Страницы прессы широко освещали грандиозную удачу этой экспозиции, устроенной в рамках культурного обмена между двумя странами. Зрители оставили восторженные отклики в книге записей…
… На фоне черного неба — бархата витрин-как бы восходят десятки раскаленных золотых звезд далекой эпохи, и их мерцание отражается на лицах тысяч людей…
Холодный свет зимнего московского солнца, струящийся через стекла плафона, никак не может пригасить эти сверкающие звезды скифского искусства.
… Не хотят люди уходить из колдовского мира старины. Им хочется еще и еще подышать воздухом древних степей.
Раздается продолжительный звонок…
Свет юпитеров гаснет.
Синие глубокие сумерки входят в зал.
— Время истекло! — гулко разносятся слова в белом зале.
И все же стоит длинная очередь.
И сотни людей проходят мимо золотого месяца пекторали.
И я вижу отраженный свет прекрасного на лицах.
Гаснет московский вечер…
Меркнет плафон.
И все ярче и ярче разгораются огни творений «Скифского золота».
Они не меркнут.
Двадцать с лишним веков отделяют нас от поры их рождения, но ни мгла подземного заточения, ни всесильная машина времени не могли погасить вечную красоту искусства древних скифов…
Резко звенит последний звонок…
И снова мы в двадцатом веке.
До свидания, скифы!
Троица
АНДРЕЙ РУБЛЕВ
Андроний — Андроников монастырь.
Темны, узки твои кельи.
Андрей Рублев вышел на широкую площадь у монастыря. Глаза слепило от сияния свежего снега, голубых теней крутых сугробов.
Справа черной змейкой струилась дымная Яуза. Резкий уклон повел инока вдоль берега реки к Москве.
Вдали виднелись купола кремлевских храмов.
Какой-то мальчонка чуть не сбил Рублева, подъехав под ноги на салазках-самоделках. Приподнялся, белозубый, румяный, и поглядел в лицо инока — прямо, озорно.
Светлые глаза искрились весело и приветливо.
— Не зашиб? — спросил он.
Андрей приподнял мальчонку на руки и внимательно посмотрел в сияющие очи ребенка.
Поставил малыша на снег и быстро зашагал в город.
Чем ближе подходил он к Кремлю, тем гуще становилась толпа, тем чуднее и пестрее попадались встречные.
Пьяные ярыжки толкались у кабаков.
Скрипя полозьями, проносились боярские сани.
Рядом, горяча коней, скакали дворовые. Кричало воронье.
Откуда-то доносились звуки сопелки, бубна. Шла гульба…
Вот и Кремль. Успенский собор. Просторно, соразмерно высятся храмы. Рядом шумит темный бор, еще недорубили. Медленно, не спеша падают большие мягкие, снежинки, серебря купола собора. Гремят вериги юродивых. Кое-как прикрытые рваньем, убогие расположились на снегу. Их костлявые руки жадно тянутся, просят, молят.
Рублев шагнул в широкий раствор врат храма.
Темные приделы еле освещались тускло горевшими свечами.
Сладко пахло ладаном.
Монотонно гудела толпа молящихся.
Служба шла к концу.
Гулко прозвучали одинокие шаги…
Андрей попросил стремянку. Жадно впился глазами в темные лики древних икон. Строгие образа византийского письма взирали сурово на пришельца. Истощенные постами апостолы словно вопрошали — что тебе надобно, инок?
Живописец знал, что ему предстоит создать нечто свое, что не должно отгораживаться от жизни.
Не пугать, не стращать верующих, а беседовать с ними сокровенно.
Но для этого надо знать, уметь.
И поэтому он здесь изучает, изучает письмо древних…
Еще одна свеча погасла.
Пора идти домой — за Яузу.
Черное зимнее небо окутало город.
Тихо.
Хрустит снег под ногами, и вдали уже виднеется Спасо-Андроников монастырь.
Словно очнувшись от сна, Андрей вздрогнул. Сквозь темные лики икон на него будто взглянули голубые глаза встреченного им мальчишки.
Он снова как бы почувствовал в этих маленьких зеркалах огромный мир, Москву, Русь, надежды, чаяния людей.
«Им уже жить мирно, — подумал Андрей. — Но надо этот мир добыть».
Влажный, свежий ветер, пахнущий снегом и юностью, заставил Рублева вдруг вспомнить родной дом, давно ушедшую золотую пору детства.
Страшные минуты нашествия.
Смерть близких.
Гарь и чад руин.
«Действовать», — вспомнил он завет Сергия Радонежского…
Иоанн Предтеча. Фрагмент.
Как дивное эхо давным-давно ушедших времен, завораживают взор творения Андрея Рублева, открывшего людям прелесть неяркой красы Руси.
Просторы небес, золотые пажити ее полей, голубые очи озер и неторопливость рек.
Вещий голос живописи Рублева — чистый, правдивый, доносится из глубины веков, и мы, слушая неспешный этот рассказ, ощущаем легендарную пору становления Отчизны, видим белокаменные храмы, зубчатые стены и гордые башни крепостей, шумные площади многолюдных городов.
Редкой красотой любы нам творения Рублева, ибо угадываем в них душу пращуров наших.
Прислушайся… и вдруг из бездны времени предстанут пред тобой стройные ряды шлемоблещущих воинов, лес копий, сверкание мечей и… женский плач.
Набежала черная кочевничья туча на красно солнышко, полетели вражьи стрелы, и несть им числа.
Много, много горького повидала Русь.
Сын ее Андрей Рублев донес до дней сегодняшних радость и печали своего времени — в них муки, испытания, которые принял народ.
Слыхали ли вы благовест колоколов старых храмов Руси, когда он плывет в лазоревом небе, и сама земля кажется сказочной, былинной?
Наступают сумерки, и все приметы нынешнего дня уходят в закатную мглу, мы все яснее и четче воспринимаем чистоту звучания вечернего звона. И дело не в том, что давным-давно ушли времена, когда были построены церкви с чеканными силуэтами, гармонирующими с пейзажем.
