Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 2
Наступают сумерки, и все приметы нынешнего дня уходят в закатную мглу, мы все яснее и четче воспринимаем чистоту звучания вечернего звона. И дело не в том, что давным-давно ушли времена, когда были построены церкви с чеканными силуэтами, гармонирующими с пейзажем.
Легко дышится в этом, как медом напоенном, воздухе, в котором растворен аромат полевых цветов и трав, горький запах костров…
Загорается первая звезда в бездонной тьме наступившей ночи, и мы еще полны звучанием говорящих колоколов, до слез тронуты радостью общения с природой своей Родины.
Такое чувство сопричастности Отчизне просыпается, когда глядишь внимательно и пристрастно на рублевские создания.
В них будто слышится зов земли, пусть перенесшей тяготы, но знавшей и радость славных побед.
Много в мире создано творений великих и грандиозных, не счесть мастеров-виртуозов, владевших артистично рисунком, живописью, композицией, создавших полотна, в которых действуют десятки фигур. Размах этих холстов иногда потрясает, как и фееричность сюжетов…
Но мало кто в этом тысячеликом мире искусства создал произведения, равные по глубине прозрения Рублеву, внешне простые, мудрые той бездонной духовной глубиной, которая отличает поэзию Пушкина и Блока, музыку Глинки и Мусоргского, прозу Гоголя, Достоевского, Толстого.
Любовь к ближнему, простосердечие — вот сила, которая подвигла Андрея Рублева на сотворение немеркнущих шедевров.
Труд, школа жизни и искусство помогли ему создать их.
В его произведениях говорят не почерк, мазок, удар кисти, а сердце.
Рассказывают, что, будучи в свое время в Третьяковской галерее, Ромен Роллан любовался «Троицей».
Думается, что великий французский писатель в эти минуты вспоминал самые сокровенные мгновения своей жизни и пытался проникнуть в тайну Андрея Рублева, в ту самую «русскую загадку», которая волновала очень многих по ту сторону границы.
Как, несмотря на греческое, византийское влияние, вдруг взялось это первичное, совершенство гармонии, — ведь Рублев открыл в мировом искусстве по истине новую красоту.
И это в Древней Руси, окруженной дикими кочевниками, среди народа, который не раз вдыхал бурю, пыль и хлад из-под грозных азиатских туч, стонал под игом и победил!
Искусство Рублева, подобно озеру, отразило бег облаков времени, несших с собою и благодатные мирные ливни, и жестокий военный град, что и передало в образах непреходящих и прекрасных… Он был одним из первых наших художников, понявших всю глубину и ответственность «быть русским человеком», и поэтому его искусство так современно сегодня.
… Истоки. Почва.
Как они важны, значимы для истинного мастера! Особую роль в становлении любого крупного таланта играет учитель, тот, кто вводит художника в тайное тайн, в волшебную среду искусства.
Этим поводырем молодого Андрея Рублева был великий Феофан Грек, который, по словам просвещенного писателя той поры Епифания, был «преславным мудрецом, зело философом хитрым».
Выходец из Византии, поразительный по темпераменту живописец, он был человеком незаурядной силы характера.
Андрей Рублев, по отрывочным сведениям, однажды работал вместе с ним над росписью храма. Так столкнулись мятущийся, дерзостный мастер, убеленный сединами, и юный художник, взирающий на «всечестные иконы, наполняясь радости и светлости»…
Семена многовековых традиций Византии упали на благодатную почву. Характерно, что мы сегодня много знаем о жизни и творениях живописцев XIV–XV веков Италии, однако судьба Андрея Рублева, строки, рассказывающие о его жизни, так скупы, что до сих пор не установлен ни год его рождения, ни день его кончины.
Все смутно и неясно, и эта тьма, покрывающая бытие одного из самых великих наших творцов, удивительна и страшна.
Но не надо забывать, что представляла собою наша большая страна той поры, еще не совсем воспрянувшая от многовекового вражьего ига.
Ведь только ратная победа на Куликовом поле в 1380 году наконец разбудила, встряхнула страну от ужаса полона. Страна озарилась светом надежды и мечты.
Велика роль Москвы в объединении Руси.
Первопрестольная белокаменная становилась градом, воспринявшим заветы великокняжеского Киева и славного Владимира.
Русские прикасались к святым родникам античности, им были близки древние святыни и несравненная краса византийского Царьграда.
Летописцы языком мудрым и неторопливым рисовали картину величавой эпохи становления России, поры трудной, где быль и легенды жили рядом, а подвиги сынов Руси, почти сказочные, перемешивались с тревожными небесными знаками, зловещими пророчествами, со стихийной первозданностью природы.
Этот мир, красочный и загадочный, порою жуткий, коварный, а иногда песенный, находил отражение в искусстве иконописи.
В ней сходились самые сокровенные, заветные мечты народа, его стремление к поэзии, правде.
Не потому ли русская икона потрясает своей напряженной духовностью?
Мастерская А. Рублева. Богоматерь. Фрагмент.
… Юность Рублева.
Троице-Сергиев монастырь.
Синий глухой бор. По извилистым узким тропинкам спешат чернецы, иноки, старцы.
Глухо ударил колокол. Утро.
Прохладное, росное. Сизый туман еще стелется по ложбинам, но ранние лучи золотят сосны, ели и купола собора.
Среди толпы спешащих на молитву — юный инок Андрей Рублев, русый, худой, с ясными синими глазами, открытым простым лицом. Только крутой лоб, бугристый, остро вырезанные ноздри тонкого хрящеватого носа да линия губ, твердая, чистая, говорили о характере недюжинном и мечтательном.
Темная ряса, перехваченная узким поясом, подчеркивала стройность стана, разлет плеч. Особо поражали руки — бледные, небольшие, сильные, со взбухшими голубыми венами.
Звонит колокол.
Пронзительна свежесть кристально прозрачного воздуха.
Легкие бегущие сиреневые тучи на розовом небе, щебет птиц, мерцание росы, шорох шагов и таинственный глухой шепот леса-все это сливалось в картину редкой красоты.
Душа радовалась заре, доброй приветливости природы старой Руси.
Андрей остановился на миг.
Застыл, залюбовавшись лепотой деревянного храма, особо дивной в свете утреннего солнца…
Сколько раз видел его.
Однако каждый день глядится он по-разному. Особенно хорош собор вечером, когда силуэт куполов, колокольня четко рисуются на закатном небосводе.
Тогда говор колоколов будто проникает в самое сердце, наполняя душу покоем и радостью.
«… Как незаметно летят годы», — подумал Рублев.
Давно ли босоногим мальчишкой пришел он сюда. Сироту приютили старцы, заметили его дар к живописи.
Как он мечтал познать тайну византийских мастеров, смелость и красу их икон!
Знал ли Андрей, что судьба сведет его с самим Феофаном Греком, мастером огромного таланта, силы необычайной?
Звонят колокола.
В храме сумрачно. Колеблемые ветром лучины еле теплятся, их мерцающий свет озаряет темные образа. Пучок света, проникший сквозь узкое окно, дымною стрелою вонзился в старинную икону, и в его голубом трепетном сиянии словно ожили строгие лики.
Преображение. Деталь.
В тиши храма вдруг прозвучал голос Сергия, негромкий, но. слышный всем. Он говорил о добре и зле, о страстях человеческих, об Отчизне…
Рублев зачарованно слушал мудрую речь.
Хор стройно прочел молитву, и эхо гулко и звучно ответило поющим голосам. Андрей вглядывался в лица молящихся.
«Надо все запоминать. Каноны стары, обветшали. Нужно письмо новое, человеку близкое», — думал Андрей…
Сергий Радонежский.
Он дал художнику юное по чистоте восприятие мира. Но при всем том Сергий был, как никто, тверд и привержен идеалам веры в добро и правду.
И это навсегда запомнил Андрей.
В ту пору, когда люди ожесточались ходом событий, междоусобица и распри одолевали Русь, Сергий находил тихие, задушевные слова, мирил земляков, объединял русских на борьбу против общего врага. Летописцы нарекли его «делателем», ибо поистине все его деяния, как и само бытие его, полное чудесных свершений, превращают Сергия в личность легендарную.
Не мечом, топором, дубиной, не криком оголтелым — словом заветным покорял Сергий.
Уверял в надобности сплочения, веры и неотвратимости победы над злом.
И вот эти слова Сергия Радонежского воплощены в пластические формы Андреем Рублевым, иконы которого и через шестьсот лет потрясают проникновением в суть явления, мудростью и гуманизмом…
Не геенной огненной, не плахой адской, не пытками грешников убеждали его фрески и иконы — тихой светозарностью, благостной красотой образов и новой, необычной лученосно-стью проникали в душу народа, сплачивали на борьбу с недругами. Укоризна, осуждение, напоминание, суровость долга — вот мотивы икон и фресок той поры, времени, когда испытание за испытанием ложились на плечи Родины.
