Екатерина Останина - Фонтенбло

Через полчаса после этого незапланированного визита о содержании разговора знали все обитатели Фонтенбло. Вечером на балу Морепа доложили, что, мол, прошли слухи, будто утром у него побывал весьма интересный посетитель.

– Да, – громко сказал Морепа, рассчитывая, что его услышат все присутствующие. – Только пусть не надеется: ничем хорошим для нее это не закончится. Как известно, любовницам я всегда приносил одни неудачи. Если припомните, однажды ко мне заглянула мадам де Мальи; так и двух дней не прошло, как на ее месте объявилась ее сестра. К тому же обо мне принято думать, будто именно я отравил мадам де Шатору. Как видите, дамам подобного сорта я не могу принести ничего, кроме несчастья.

На этот раз он зашел чересчур далеко, и кажется, всем, кроме него, это было совершенно ясно. Как и следовало ожидать, эти слова не миновали апартаментов короля. Однако беспечный Морепа на следующее утро проснулся в лучезарном настроении: ему предстояло отправиться из Фонтенбло в Париж на свадьбу. Перед отъездом он повстречался с королем, и Людовик XV вел себя как обычно. Морепа старался развеселить его и, будучи в ударе, заставил его величество хохотать чуть ли не до слез. Когда же министр перешел к основной части разговора, сказав, что уезжает на свадьбу, Людовик слегка улыбнулся и сказал: «Ну что ж, желаю вам хорошенько отдохнуть и повеселиться» и вместе с мадам Помпадур и друзьями отправился провести время за чаепитием в павильоне пруда Карпов. Он очень любил этот уединенный уголок Фонтенбло, с южной стороны примыкавший ко двору Источника. Его Величеству очень нравилось бывать здесь, любуясь на огромных рыб со сверкающей чешуей, величественных и красивых по-королевски, переливающихся самыми невероятными красками. Каждый из этих карпов, ручных и принимавших корм прямо из рук, имел собственное имя: Аврора, Авантюрин, Золотое Солнце, Радужное Зеркальце…

После чаепития в павильоне посреди пруда Карпов Людовик был так весел, что все придворные поняли: Морепа уже вряд ли суждено появиться в Фонтенбло. Сам же Морепа понял это несколько позже, в тот момент, когда министр Людовика XV, граф д’Аржансон, явился к нему с раннего утра, подняв его, спавшего после праздника счастливым сном праведника, с постели. При виде д’Аржансона Морепа побледнел.

– Все кончено? – только и смог пролепетать он, в ту же секунду подумав, что никогда в своей жизни не видел ничего, кроме того, что было связано с придворной жизнью и политикой.

Д’Аржансон молча протянул ему записку, в которой знакомым почерком Людовика XV было написано: «Господин граф де Морепа, пообещав самолично сказать Вам, что больше не нуждаюсь в Ваших услугах, этим письмом прошу Вас оставить Ваш пост. А поскольку Ваше поместье в Поншартрене, на мой взгляд, находится чересчур близко от Фонтенбло, то прошу Вас в течение недели удалиться в Бурже, ни с кем, кроме близких родственников, не встречаясь. Не забудьте отправить прошение об отставке господину де Сен-Флорентену. Людовик».

Хотя Морепа и был убит этим известием, он все же нашел в себе силы сохранить невозмутимый вид, находясь в одной комнате с д’Аржансоном. Спокойно он оделся и уехал. За долгие годы жизни при королевском дворе Морепа успел до мелочей изучить характер Людовика XV. Как только министра просили подать прошение об отставке, он едва ли не в тот же день был вынужден отправиться в изгнание. Король терпеть не мог видеть их хмурые физиономии, особенно в то время, когда у его величества случалась какая-нибудь очередная незадача, от которой, как известно, не застрахован никто: в этом случае опальные министры смотрели на него с красноречивым выражением лица, на котором яснее слов читалось: «А ведь я предупреждал». Почти никто не возвращался назад после ссылки, и надо сказать, что Морепа в этом отношении оказался счастливее прочих. Прошло 25 лет, и он снова появился на придворном небосклоне, уже во времена Людовика XVI, сделавшего его своим премьер-министром, что оказалось с его стороны весьма опрометчивым поступком, о котором его величеству пришлось пожалеть.

По прошествии нескольких месяцев герцог Ниверне, родственник Морепа, написал мадам де Помпадур: «Позвольте мне описать его состояние вдали от Фонтенбло, без общества и какого-либо занятия, в местности, представляющей собой настоящую пустыню, где большую часть года нездоровый воздух, а дороги с ноября по май совершенно непроходимы. Вы очень хорошо знаете, какая хрупкая мадам де Морепа; не проходит и дня, чтобы она не страдала от колик в желудке или острой головной боли, где у нее, вероятнее всего, опухоль такая, как та, что убила ее отца. Случись у нее лихорадка, она умрет прежде, чем прибудет лекарь из Парижа. Иной перспективы у нее и у ее мужа нет, и когда я думаю об этом, у меня щемит сердце. Конечно, я могу растрогать Вас и короля, всегда такого благожелательного и понимающего. Мы просим только об одном, чтобы король позволил ему жить в его поместье в Поншартрене; никто даже и не думает о Париже и Фонтенбло, которые, естественно, останутся под запретом. Поверьте, что и этого наказания будет более чем достаточно…» Далее излияния в том же духе продолжались еще на нескольких страницах с незначительными вариациями.

Маркиза не была обескуражена подобным письмом; она хорошо знала, что чувствительный Ниверне, как обычно, все преувеличивает, но король в такой ситуации оказался более снисходительным и милостивым, нежели от него требовали обстоятельства. Когда он выбирал местом ссылки для Морепа именно Бурже, то рассчитывал прежде всего, что опальному министру окажет поддержку его близкий родственник и хороший друг, архиепископ этого города, кардинал де Ларошфуко. Как и предполагал Людовик, Морепа с супругой проживали в его доме. Та к прошло четыре года, а потом король разрешил господам Морепа вернуться в Поншартрен, и ни у одного из них здоровье нисколько не пошатнулось. Тем временем обстановка в государстве становилась все более сложной. Осенью 1749 года король решил провести инспекцию своего флота и отправился в Нормандию, где его популярность была по-прежнему велика, чего нельзя было сказать о прочих провинциях Франции. В Гавр он взял с собой мадам де Помпадур, оставив супругу в резиденции, однако даже этот факт нисколько не смутил нормандцев. Люди стояли в два ряда от Руана до Гавра – только бы увидеть, как мимо проедет король. Но капеллан королевы, епископ Руана, в вежливой форме дал понять Людовику, что пребывание мадам де Помпадур под его крышей крайне нежелательно. Из-за этой неприятной заминки королю пришлось отправиться искать другой, более гостеприимный дом для ночлега. Этот путь оказался долгим и непростым, и для того, чтобы вынести его, требовалась огромная выдержка. Придворные не привыкли ограничивать себя ни в чем; они хотели проводить время точно так же, как и в Фонтенбло, а потому королевский экипаж сопровождали гончие и лошади, чтобы Людовик и его друзья могли охотиться; к тому же для них требовались еще и развлечения. По прибытии в Наваррский замок придворным устроил бал герцог де Буйон, а на следующий день с утра король отправился в лес на охоту, вернулся только к ужину. После ужина Людовик велел придворным рассаживаться по каретам и отправляться дальше, чтобы утром уже быть в Руане. В Руане остановки решили не делать и, миновав город под приветственные крики собравшегося народа, проследовали в Гавр, куда прибыли к шести часам вечера.

Однако и конечный пункт не означал отдыха. Сначала придворным пришлось выслушать долгую приветственную речь губернатора Гавра, после чего принять приглашение полюбоваться морем, тем более что почти никто из друзей короля не видел моря ни разу в жизни. Море встретило их настолько пронзительным ветром, что всем пришлось искать спасения от него в здании городского муниципалитета. Там уже по приказанию губернатора был накрыт стол. На следующее утро, по своему обыкновению, король поднялся рано и пошел в церковь, а мадам де Помпадур в это время пришлось встречать представителей городских властей, выслушивать комплименты и принимать подарки. Надо сказать, что жители Гавра принимали ее как особу королевской крови. Начавшись утром, празднества продолжались весь день, а закончились далеко за полночь. Посмотрев поздней ночью на освещенные корабли в гавани Гавра, еще до рассвета весь двор снова отправился назад, в Фонтенбло.

Обошлась такая поездка невероятно дорого, и если кто-то из французов воспринял этот факт положительно, то это опять же были сами нормандцы. Остальные же постоянно упрекали короля за подобную вылазку, да еще в компании любовницы. Из-за этого Людовик XV почти прекратил куда-либо выезжать, постоянно проживая то в Версале, то в Фонтенбло, избегая даже показываться в Париже. Король не без основания думал, что все придворные несправедливы к нему, тем более что столицу буквально лихорадило из-за беспорядков. Создавшаяся ситуация грозила вот-вот разразиться мятежами, для этого было достаточно всего одной искры. Вскоре повод для волнений представился, когда у одной добропорядочной семьи неожиданно исчез маленький мальчик. Всем было известно, что полиция время от времени проводит облавы на беспризорников и проституток, отправляя их в Канаду на поселение. Люди предполагали, что за каждого отловленного полицейские получали денежное вознаграждение; в Париже родители боялись выпускать детей из дома, считая, что по ошибке или же умышленно их могут схватить. Когда же у одной из семей действительно пропал ребенок, его мать, обезумев от горя, сумела переполошить всех соседей, и весь квартал вспыхнул наподобие пожара.