Ф. Брокгауз - Энциклопедический словарь (В)
В России до Петра Великого воспитание было семейное, патриархальное и мало зависело от западных идей; после Петра Великого является подражание западным идеалам воспитания, что выразилось, главным образом, во внешних приемах, привычках и костюме. Но рядом с этим благомыслящие люди старались ввести и серьезные стороны западных идей о воспитании: Екатерина II в инструкции о воспитании своих внуков выписывает очень много из Локка и интересуется «Филантропином» Базедова. В деятельности Бецкого, в уставах и положениях о первых женских институтах (Смольном монастыре) и кадетских корпусов мы находим многие заимствования из Базедова и Руссо. Наконец, в новейшее время на русский язык переведены все лучшие иностранные педагогические сочинения, и интеллигентная часть общества в России мало отличается по идеям о воспитании от общества других образованных стран. Лучшим представителем разумного влияния заграничных педагогических взглядов можно считать К. Д. Ушинского, главное сочинение которого «Человек, как предмет воспитания» представляет собою в высшей степени самостоятельную и интересную разработку всех главнейших вопросов о воспитании и обучении в применении к русским условиям. Уже выше было сказано, что характер воспитания зависит в значительной степени от идеала, который ставит себе воспитатель; но следует иметь в виду, что идеал этот не может быть избран совершенно произвольно, так как на воспитание ребенка имеют влияние многие посторонние факторы. Прежде всего идеал воспитания ограничивается свойствами человеческого организма, его наследственными задатками и окружающей природой: все это оказывает столь сильное влияние на ребенка, что воспитателю трудно бороться против этих условий, и он должен сообразовать с ними идеал воспитания. Затем церковь или религиозная община, к которой принадлежит семья ребенка, принимает также значительное участие в воспитании, на которое оказывают несомненное влияние и национальность, и социальные условия. Наконец, и более тесная среда, сословие, общество, родня и т.д. также многое обусловливают при воспитании ребенка и стесняют произвол воспитателя и школы. Таким образом воспитание человека оказывается делом очень сложным, зависящим от многих условий, и очень часто несправедливо обвиняют школу или воспитателей в том, в чем они вовсе не виноваты. Если принять во внимание все вышеизложенные условия, то окажется, что кратко и в нескольких словах невозможно определить цель воспитания, как это делают многие из писателей-педагогов. Идеал воспитания должен быть точно определен со многих разнообразных сторон. Во 1-х, следует отделить физическое воспитание от душевного и составить себе ясное понятие о нормально развитом человеке, которого можно поставить идеалом для физического воспитания ребенка. При этом главными вспомогательными науками для педагога являются физиология и гигиена. Во 2-х, следует определить нравственный идеал, до которого воспитание должно довести ребенка. Наконец, в 3-х должен быть определен умственный идеал, до которого следует довести ребенка. Это есть наименее определенный идеал, и он больше других зависит от этнографических, социальных и других условий. Интересующиеся этим вопросом могут найти более подробные указания в предисловии к сочинению К. Д. Ушинского: «Человек, как предмет воспитания». В этом предисловии ясно указывается, что вопросы о воспитании не могут быть решаемы, как часто думают, основываясь на житейских соображениях и без предварительной подготовки; для того, чтобы решать их с пользой для молодого поколения, необходимо изучить педагогику и науки, на которых она основывается, т.е. этику, физиологию и психологию.
Сент-Илер.
Восприятие
Восприятие (чувственное). Это слово (perceptio, Wahrnehmung) употреблялось различными философами в разном смысле. Так, Лейбниц понимал под В. смутное мышление, или мышление на низшей зачаточной степени развития. Давид Юм употребляет слово В. (perception) как равнозначущее с словом ощущение (sensation); по Канту В. предметов обусловлено действием рассудка, связывающего определенным способом разнообразный извне данный материал ощущений. Этот последний взгляд в тех или других видоизменениях сделался господствующим в новейшей психологии и гносеологии, которая под В. разумеет собственно узнавание того, что дано в ощущении. В этом узнавании следует различать три степени. Вопервых, при всяком данном ощущении вспоминаются прежние такие же ощущения, и чрез это настоящее ощущение узнается или различается в своем определенном чувственном качестве, так напр., в данном зрительном ощущении я узнаю или различаю оранжевый цвет. Это есть акт (сравнительно) простого В. Во-вторых, ощущая и узнавая при этом кроме оранжевого цвета еще другие чувственные качества, напр. особый запах и круглую фигуру, и вспоминая прежние случаи такой же связи и дополняя ее представлением о других чувственных качествах, не воспринимаемых действительно в данном случае, но воспринимавшихся прежде в постоянной связи с данными, как то: шероховатость, известная структура, особый вкус, – мы узнаем определенный предмет, именно апельсин. Но чтобы этому акту сложного В. сообщить полноту объективной действительности, необходимо ввести его в общий состав нашего опыта, что и делается, в-третьих, когда мы вспоминаем в данном случае, что этот апельсин был положен нами на стол вчера вечером при таких-то и таких-то обстоятельствах. Только чрез этот акт заключительного В. данное чувственное явление принимается нами как истинное (wird wahrgenommen, т.е. als wahr genommen, откуда и Wahrnehmung), а без него не только отдельное впечатление, напр. цвет, но и целый образ отдельного предмета может оказаться лишь субъективной иллюзией или галлюцинацией. Из сказанного ясно, что В. на всех трех степенях своих основано главным образом на деятельности воспоминания. Те случаи, когда (как, напр., при внезапном пробуждении или при возвращении зрения у слепого) субъект не может сразу узнать окружающей его действительности, наглядно показывают, что В. есть сложный и постепенный процесс, хотя обыкновенно мы не сознаем раздельно его моментов.
Вл. Соловьев.
Вотчина
Вотчина – термин древнерусского гражданского права для обозначения земельного имущества с правами полной частной собственности на него. В Московском царстве В. противополагается поместью, как земельному имуществу с правами условного, временного и личного владения. Такое вполне определенное значение термин В. сохраняет в русском праве до начала XVIII века, когда петровское законодательство, введя впервые термин «недвижимое имение», смешало поместье и вотчину под одним наименованием «недвижимое имение вотчина». По своему грамматическому происхождению термин В. означает все, доставшееся от отца сыну («купля отца моего – моя отчина», 1373) и может поглощать собой понятия «дедина» и «прадедина». Теряя частноправовой характер, В. в княжеском словоупотреблении возвышается до термина государственного права, когда ею хотят означить территорию известного удела или отвлеченное право какого-либо князя владеть какою-нибудь областью: так московские князья и цари называют своею вотчиною Новгород Великий и Киев. Следы частной земельной собственности становятся очевидными у нас в XII в. и намечаются, кажется, еще в XI в. В начальном летописном своде по Лаврентьевскому списку есть следующее место под 6694 г.: «Олег повеле зажещи Суждаль город, токмо остася двор манастырский Печорского монастыря и церквы, яже тамо есть святого Дмитрия, юже бе далъ Ефрем и с селы». Вотчинное землевладение – древнейшая форма, сравнительно с землевладением поместным. Объем прав древнейшего вотчинника представляется чрезвычайно обширным; в своей вотчине он был почти тем же, чем князь был в своем княжении, – был не только собственником земли, но и лицом, имевшим административную и судебную власть над населением, жившим на его земле; такой вотчинник сам подсуден был только князю. Однако население (крестьянское), жившее на его земле, отнюдь не было крепостным, а вполне свободным, имевшим право переходить с земли одного вотчинника на землю другого. Такое понятие о вотчиннике древнейшей Руси мы получаем из жалованных грамот на вотчины, которых за XV и XVI века дошло до нас достаточно. Эти грамоты рисуют не новый порядок вещей, а служат отголоском старины, начинающей исчезать в Московском великом княжении, где указанный объем вотчинных прав значительно суживается и право собственности на землю сопровождается судебной и административной властью вотчинника лишь как исключение, да и то с отнятием душегубства, разбоя и татьбы с поличным; они являются новостью только в том отношении, что обычный прежде порядок низводят на степень исключения. Это – первая крупная перемена, которую потерпело вотчинное право, – перемена, хронологически совпадавшая до известной степени с изменениями государственного строя и областной администрации (смена вотчинного суда судом кормленщика). Вторая перемена, которую пришлось испытать древнерусскому вотчинному праву, совпадает с усиленным развитием поместного землевладения, пошедшим быстрыми шагами вперед особенно со времени царя Ивана Грозного. Если начало землевладения вотчинного не без основания приурочивается к элементу дружинному (военно-служилому), то нет никаких трудностей наметить возникновение поместья среди не военно-служилого элемента, среди полусвободного класса так называемых слуг «под дворским», которым князья на известных условиях (платеж оброка натурой и натуральные повинности) давали земли в условное, временное и личное владение. Первый след подобной дачи земли обыкновенно ищут в духовной грамоте московского великого князя Ивана Калиты (нач. XIV в.), которая, действительно, как бы намекает на поместье (не употребляя однако самого термина), когда говорит о ростовском селе Богородицком, данном какому-то Бориску Воркову. Впервые термин «поместье» в русских актах мы встречаем в одном документе, писанном между 1466 – 1478 годами (в актах литовско-русских – несколько ранее). Когда старые писатели по истории русского права приписывали возникновение поместья времени Ивана III, они ошибались только наполовину: поместье возникло гораздо ранее Ивана III, но, как поместье служилое (в классе военно-служилом), оно возникает лишь во второй половине XV века и развивается под влиянием ряда политических и финансовых причин. С половины XVI века класс помещиков быстро растет, поместьe делается весьма обычным вознаграждением за тягости военной службы, между тем как кормление мало-помалу отступает на задний план: ибо кормление, с одной стороны, с успехом заменяется поместьем, а с другой стороны – населению предоставлена возможность двойнею уплатой податей правительству откупаться от кормленщиков, которые в таких случаях заменялись выборными земскими властями. Старые писатели смутно чувствовали какую то связь между поместьем и кормлением, когда делали крупную юридическую ошибку, смешивая и то и другое: и существо, и объект власти кормленщика и помещика покоятся на совершенно различных основаниях. Так, со второй половины XV в. становятся рядом две формы служилого землевладения: вотчинная и поместная; во второй половине XVI века уже замечается взаимодействие обеих форм. Превращение Московского великого княжения в Московское царство, раствоpeниe кормленщика в помещике и замена его выборной земской властью, и быстрое развитие поместной системы заметно отражаются на вотчинном праве. Именно в Москве слагается понятие о служилой земле и появляется ряд правительственных мероприятий, вся цель которых сводится к тому, чтобы «в службе убытка не было и земля бы из службы не выходила». Здесь под словом «земля» равно разумеется и поместье, и В.; в Московском царстве с вотчины отбывается такая же обязательная служба, как и с поместья, – крупный шаг, который принуждена была сделать В. по направлению к поместью. Правительство предпринимает перетасовку во владении землями, ибо оказались служилые люди, завладевшие многими землями и оскудевшие службой, – «не против государева жалованья (т.е. поместий) и своих (в)отчин в службах бывают». Здесь подчеркивается не только одинаковая обязанность военной службы и с поместья и с вотчины, но и высказывается, по-видимому, намек на желательность, в интересах службы, известного соотношения во владении одним лицом поместной и вотчинной землею. Уже одна возможность держания в одних и тех же руках поместья и вотчины, соединенного с обязательной службой с того и с другого, давала повод к фактическому и, может быть, теоретическому сближению между ними; установилась даже система пожалований из поместья в вотчину, одинаково применимая и к служившим по московскому списку, и к служившим с городов. Оставляя в стороне подробности вопроса о сближены поместья и вотчины, закончившимся указом 23 марта 1714 года, по которому «впредь.... как поместья, так и вотчины именовать равно одно недвижимое имение вотчина», необходимо указать на основные типы вотчинного землевладения; их три: 1) собственно «вотчина»(родовая, старинная) 2) «купля» и 3) «жалованье» (государское данье). Существенная разница между этими тремя типами заключается в правах распоряжения. Права распоряжения вотчинами родовыми ограничивались и государством и вотчичами (особенно сильны были ограничения, налакавшиеся государством, относительно княжеских вотчин). Государство старалось об обращении В. между лицами одной области и одного служилого класса и проводило запрещение отдавать вотчины в монастырь по душе. Вотчичи пользовались правами родового выкупа и родового наследования. Некоторые писатели по истории русского права (см., напр., курс М. Ф. Владимирского-Буданова) намечают эпоху, когда вотчинники вовсе не имели права отчуждать, с получением вознаграждения, вотчины без согласия на то вотчичей. К. А. Неволин совершенно основательно высказался против подобного взгляда, признавая право родового выкупа институтом, выросшим на почве государственной (хотя, прибавим, вовсе не в исключительных интересах поддержания знатных фамилий). Согласно указанному праву, покупатель родовой вотчины в известный срок и по известной цене мог быть принужден продать ее обратно в род по требованию кого-либо из вотчичей. Условия родового выкупа, известного по актам с XVI века, подвергались различным видоизменениям. Отметим коренную перемену, сделанную царем Алексеем Михайловичем: Уложение отменило выкупную таксу, еще недавно узаконенную актом 1621 г., определив выкуп по цене купчих, на практике приводивший порою к невозможности самого выкупа, так как цена вотчины в купчей могла быть означена слишком высокой сравнительно с действительной стоимостью вотчины. Что касается родового наследования вотчин, то законодательство очень тщательно разработало этот вопрос.
