Джей Амбершел - Жить из основы Бытия
Мои родители принимали наркотики. Они также были весьма расслабленны в вопросах воспитания, и я знала много такого, о чем большинство детей даже и не слышали. Но я всегда могла уйти вовнутрь, положиться на это особенное место, которое и было моим настоящим Я, где ничто не могло причинить мне боль.
А затем, став старше, я потеряла это особенное знание. Это произошло столь постепенно, что я даже не могу сказать, когда точно это случилось. Я помню, как, будучи подростком, пыталась вновь уловить это ощущение, но не могла. Когда я смотрела в зеркало, то видела то же, что и другие: внешнее „я“ со всеми изъянами, жертву, кого-то, кому было больно и кому я не доверяла.
Но сейчас мой дар ко мне вернулся, теперь он не полностью скрыт мыслями. У меня вновь есть связь с истинным Я. Я Вижу».
Вскоре после этого я получил письмо, в котором говорилось, что у нее прошло то состояние блаженного кайфа, в котором она пребывала в течение нескольких последних недель. Оставались проблемы с деньгами. Были назначены даты судебных слушаний по вопросам, связанным с разводом. У нее все еще не было ни жилья, ни работы и будущее казалось мрачным. Она писала:
«Сегодня мне было паршиво. По шкале от одного до десяти это несомненно была десятка. Я уже бывала в этом состоянии и знаю, насколько это серьезно. Требовалось принять какие-то решительные меры. Я испытывала такие муки – эмоционально и физически. Я опять хотела умереть.
Я сидела на тротуаре у городской библиотеки, борясь со своими мыслями, волновалась, думая о дне судебного слушания, о встрече с адвокатом, об обязательном психиатрическом тестировании, – все это казалось мне таким бессмысленным и таким непреодолимым. Часть меня знала, что у меня есть инструменты, чтобы победить эту внутреннюю боль, а другая часть меня не позволяла мне ими воспользоваться! Как будто я сплю, мне снится кошмар и я не могу проснуться. О Господи, пожалуйста, проснись!
Я сидела там вся в слезах, а мимо проходили люди. Знаете, как трудно Видеть, когда вы в таком состоянии? Так невероятно трудно. И вдруг это произошло. Я сидела и смотрела Сюда и вдруг (я не преувеличиваю) НЕ УВИДЕЛА ЗДЕСЬ НИКАКОЙ БОЛИ. Я – это не мои мысли! В этом Не-месте нет никакой боли! Я – не моя тревога и не моя паника. Мне ничего не нужно делать – я просто нахожусь Здесь, независимо от того, делаю я что-то или нет! И Здесь я вижу огромную широченную теплоту, и мне больше не хочется умереть. Все-таки это был хороший день. Я благодарна этому прекрасному ужасному времени, которое привело меня Домой».
Через неделю она посетила «Школу для Работы Байрон Кэти» и прошла интенсивный десятидневный семинар, где занимались самоисследованием с целью отделаться от глубоко укоренившихся убеждений или «историй» о так называемом «я» и «мире» (этот ретрит с проживанием рекламируют как школу, которую вы посещаете, чтобы избавляться от знаний). Ей присудили грант. Она приехала туда с идеей о том, что «Работа» (так называлось самоисследование) каким-то образом дополнит Видение, поможет ей вернуться Сюда. К концу ретрита она знала, что они не просто дополняют друг друга, а необъяснимым образом идентичны. Через три дня она одолжила рюкзак и отправилась одна в Центральную Мексику в поисках своей матери, которая жила за границей и с которой была не в ладах уже почти два десятилетия. Когда она вернулась, я получил следующее послание:
«Пап, я нашла ее. Я потрясена тем, как сильно ее люблю. Она так прекрасна. Я не вижу того, что видела раньше. Мне от нее ничего не нужно – она совершенна такая, какая она есть. У меня такое чувство, что это Нигде так удивительно наполнено приятием. Я больше не нахожусь в трансе того, кем я являюсь для других. Я – Ничто, вмещающее все остальное. В Этом я чувствую людей так, как никогда не думала, что смогу их чувствовать, в том числе и их боль. Люди подходят ко мне и рассказывают о своих страданиях, о своем безумии. Почему так много людей приходит ко мне с одним и тем же? Но ведь каждый человек – это мое отражение, каждое слово – указательный знак. С тех пор как ты помог мне Видеть, я побывала в аду и вернулась обратно. В аду – так как жизнь временами становится хуже, вернулась – так как Здесь я нахожу ту тишину и покой, которые охватывают все, – и чем больше ада я испытываю, тем к большему покою я возвращаюсь. Итак, я нашла ее, помирилась с ней и обнаружила, что я помирилась сама с собой. Она думает, что я чокнутая. Ну, если я чокнутая – то я Дома!»
Сейчас, когда я пишу эти строки, моя дочь опять в Денвере, у нее все еще нет ни работы, ни жилья (она живет у подруги). У нее нет никаких конкретных планов, кроме того, что, очевидно, для нее запланировано свыше. Мы подписываем наши письма «Твой задом-наперед папаша», и «Твоя вверхтормашками дочка» и смеемся. Когда мы пишем друг другу, то пишем сами себе, и это всегда такой приятный сюрприз – даже когда сидишь на тротуаре у библиотеки в аду, наполненном слезами.
Ум-привычка
Время от времени мне досаждает и меня забавляет то, что я называю умом-привычкой, который я представляю себе в виде тележки для покупок, заполненной подержанными вещами и прочим хламом из прошлого. Как бомж, я повсюду катаю ее с собой, зная, что это все, что у меня осталось от этого «я», за которого я иногда себя принимаю.
Временами меня приводит в смятение то, насколько этот ум-привычка настойчив, и бывали моменты, когда я ощущал себя подавленным им и так себя бранил за это, что впадал в настоящий ступор отвращения к самому себе – что по сути было старой привычной моделью поведения, к которой я на удивление часто возвращался. А сегодня он проявляется как своего рода болтовня бог знает с кем, мелодрама на автопилоте – такая близкая и знакомая и вместе с тем такая же чуждая моей природе, как тот сериал, который я в настоящее время не смотрю по телевизору.
Он такой невнимательный, этот ум-привычка! Временами он само воплощение забывчивости и впутывает меня в дурацкие ситуации. Погруженный в шквал мыслей, я однажды взял не тот тюбик и выдавил на свою зубную щетку аккуратную полоску крема от геморроя. А недавно, к собственному ужасу и изумлению, я поймал себя на том, что собираюсь помочиться в мусорный бак вместо унитаза – почему, не знаю. И за все эти годы я дважды выходил из столовой на улицу и шел по направлению к корпусу, где находятся камеры, неся в руках тюремный поднос для еды – что здесь равнозначно тому, как если бы вы «на воле» вышли в сомнамбулическом состоянии из ресторана с тарелкой в руках.
Слава Богу, такое случается не часто. Но в моей жизни был долгий период, когда я полностью отождествлял себя с этим умом-привычкой. Тогда с разрушительностью автокатастрофы «я» здесь столкнулось лицом к лицу с миром там, со смертельным сочетанием страха и бравады. Я накапливал убеждения, меня раздували гнев и гордость; я считал себя крутым и беспокоился, что это не совсем так, и все время безмолвно молил о заботе и принятии.
Помню, как ребенком в своей сердцевине я ощущал широко распахнутую пустоту, изобилие, льющееся из таинственного и невидимого фонтана того, кем я был. Но по мере взросления я каким-то ошибочным образом относил ту удивительную пустоту к ментальной структуре под названием «я» и, таким образом, вскоре превратил пустоту в ничтожность. Я принял некое «я» и закрылся от мира, однако пустота все еще была здесь, как гноящаяся рана в самой сердцевине. Пустота стала недостатком, изъяном в созданном мною персонаже, моей личной пропастью. Поистине, я стал ничтожеством.
В 60-х, когда я принимал ЛСД, я вновь мельком увидел ту истинную природу, которую знал в детстве. Первые видения принесли с собой мощный заряд красоты и любви, но позже ЛСД напугал меня до смерти. Я даже перестал курить траву из-за того, что у меня стали случаться неожиданные галлюцинации уже после прекращения действия наркотика, после которых я был весь в поту и совершенно дезориентирован. Я решил, что у меня едет крыша. На протяжении многих лет после этого я бился с самыми элементарными проблемами контролирования, пребывая в ужасе даже от того, что не мог помешать себе слышать, не мог контролировать свое осознавание, самой основой которого считал это свое лелеемое «я». Я становился все более отчаявшимся: выпрашивал, манипулировал и, наконец, стал брать силой все, что, как я думал, заполнит эту расширяющуюся пустоту.
И вот наконец все закончилось. Несомненно, мой арест стал катализатором, необходимым, чтобы подтолкнуть меня в новом направлении. Но еще потребуются годы стачивания моих убеждений, чтобы меня отпустило. Странно, потому что, оглядываясь назад, кажется, что это произошло в мгновение ока: сегодня этот страх так же ощутимо отсутствует, как тогда – присутствовал. И на его месте – этот несдерживаемый энтузиазм, это несравненное любопытство относительно того, Кто Я Есть на самом деле, и преданность этому.
