Бхагван Раджниш - Мастер иррационального
Риндзай сказал:
«Я толковал дхарму основы ума, благодаря которой человек может проникнуть в земное и священное. Но вы ошибаетесь, если считаете, что ваше настоящее и временное, земное и священное может дать имя всему настоящему и временному, земному и священному. Оно не сможет дать имя этому человеку».
«Основа ума» означает не-ум. Лишь основа остается, все остальное исчезает. Чтобы видеть сны, ты должен быть живым. Разве мертвому могут сниться сны? Твоя жизнь является основой всех твоих проекций, всего твоего воображения, всех твоих богов, населяющих небеса и преисподнюю, всех твоих мифологий, теологий и философий.
Дзэн не выходит за пределы основы ума. Он не создает никакой мифологии, никакой системы представлений. Ты просто пребываешь в безмолвии ума, а безмолвный ум и есть не-ум. Ты можешь сказать «не-ум» или «основа ума» — разницы нет никакой, и то и другое означает отсутствие мыслей.
Ум способен описывать вещи как сакральные и мирские, материальные и духовные, астральные и эфирные — он способен давать тысячи названий как реальным, так и нереальным вещам. Но он не может дать имя человеку. Почему? Риндзай указывает на нового человека. Ум не может дать имени такому человеку — человеку Дао, человеку просветления.
Имя — это мысль, но дзэн не допускает мысли, ни сакральной, ни мирской. Дзэн признает лишь чистое осознание, пустое сердце. Ничто не должно отзываться в нем эхом.
Итак, ум, способный создавать великие мифологии… Миллионы людей жили под властью несуществующих богов. Все это игры ума. Он может создать Бога, он может создать дьявола, он может создать все что угодно — только не этого человека. Когда человек просветлен — его уже нет. Разве можно дать имя тому, кого нет? Просветленный человек растворяется в космосе — он не имеет ни границ, ни формы. Как ты можешь дать ему имя?
Итак, процесс, благодаря которому вещам даются имена, есть не что иное, как мышление. Этот процесс не имеет никакой ценности — важна лишь основа ума — не-ум. Все остальное — бессмысленно. Ум может дать тебе все, что ты захочешь. Его возможности, казалось бы, неисчерпаемы, но все это — галлюцинации, обман, миражи. Как только ты подходишь к истине, ум оказывается совершенно бессильным, он не способен дать ей имя.
Истина не имеет имени — она безымянна. Твоя подлинная сущность никогда не была названа — не существует возможности ее назвать. Придя к истине, ты исчезаешь в ней. Тебя больше нет, остается одна истина. Ясность, любовь, сострадание, благородство — все остается, но ты исчезаешь. И если ты исчез, кто будет давать всему этому имя?
Твое исчезновение означает, что дверь во вселенную открыта. Говоря об «исчезновении», я подразумеваю твое растворение в океане истины. Какое имя можно дать этому океану? Ты был маленькой каплей и слился с океаном. Это все, что ты можешь сказать. Маленькая ограниченная капля… Сегодня она, соскользнув с лепестка лотоса, растворилась в океане. Но это не значит, что она умерла — просто она стала слишком большой, чтобы называться «каплей».
Последние слова Риндзая… «Последователи Дао, хватайте и используйте, но никогда не давайте имени — это и есть "тайный принцип"».
Слово «дао» значит не больше, чем слово «будда». То есть, по сути, оно ровным счетом ничего не значит. Лао-цзы был вынужден дать это название, дао, против собственной воли. Оно так же бессмысленно, как и «дхарма» Будды.
За всю свою жизнь Лао-цзы не написал ни строчки. Когда император говорил ему: «Ты должен описать свои переживания. Это останется в веках!», Лао-цзы отвечал: «Ты не понимаешь, о чем просишь. Никто не может написать об этом, никто не может произнести этого. Этим можно жить, это можно любить, в этом можно раствориться, в этом можно воскреснуть, но об этом ничего нельзя сказать. Любые слова будут неверно истолкованы».
Всю свою жизнь Лао-цзы выслушивал от своих учеников: «Ты прожил великую жизнь, исполненную безмолвия, мира и покоя; человечество потеряет слишком много, если ты не напишешь хотя бы маленький трактат, чтобы потомки могли находить дорогу к вершине, определять направление пути».
Лао-цзы отвечал: «Я с удовольствием выполнил бы вашу просьбу, но я не вправе осквернить чистоту переживания. Как только я скажу хоть слово, оно будет осквернено. Слова так малы, а переживание так велико. Простите меня!»
Такова была его позиция. Но в конце жизни он сказал ученикам: «Пришло мое время уйти в Гималаи. Смерть близка, и я хочу встретить и приветствовать ее в подходящем месте». Разве есть место, более подходящее для того, чтобы встретить смерть, чем исполненные тишины Гималаи?
Не только Лао-цзы — многие люди ушли в Гималаи встретить свой последний час. Они исчезли среди вечных снегов. Гималаи обладают какой-то таинственной притягательной силой — благодаря их высоте, благодаря их недоступности (там до сих пор существуют тысячи не оскверненных человеком мест).
Лао-цзы уже попрощался со своими учениками, однако его ждал сюрприз: император расставил стражу на всех дорогах, ведущих из Китая в Гималаи. Он сказал стражникам: «Как только встретите Лао-цзы, направляющегося в Гималаи, задержите его. Обращайтесь с ним почтительно. Но передайте ему мое условие: если он хочет уйти, пусть напишет трактат о своих переживаниях».
Лао-цзы поймали и, со всяческими почестями, препроводили в дом стражника. Стражник сказал ему: «Мне дан строгий приказ: не выпускать тебя за пределы Китая, пока ты не опишешь свой опыт, хотя бы в общих чертах, и вдобавок не укажешь, какие шаги следует предпринять, чтобы обрести такой опыт».
Лао-цзы пришлось написать трактат, он назвал его «Книга Дао». Трактат начинается словами: «Истина не может быть произнесена. Будучи произнесена, она превращается в ложь».
Всем, кто читает этот маленький трактат, дано предупреждение — это только слова, они не способны передать внесловесный опыт. Таков смысл предисловия Лао-цзы: «Меня вынудили писать, и я пишу. Но это не истина. Невозможно почерпнуть истину из книги». Какая честность!
Риндзай говорит: «Последователи Дао, хватайте и используйте — они схватывают основу ума, они схватывают собственную сущность и используют, — но никогда не давайте имени — это и есть "тайный принцип"». Они хватают это, они используют это всю жизнь, но не говорят об этом ни слова.
Ты находишься рядом с мастером, сидишь рядом с ним в глубоком безмолвии. Твое сердце и его сердце бьются в едином ритме, танцуют в гармонии. Ничто не сказано, ничто не произнесено, но все понято. Таков «тайный принцип». Никто не высказал его, но тысячи людей жили им.
Религия — не объяснение. Религия — это переживание. Религию нельзя изучать, ею следует жить. Вот в чем беда всех религий — они превратились в тексты, они превратились в церкви, храмы, синагоги, они создали молитвы, обряды, ритуалы — все, чтобы ублажить толпу. "Религии дают толпе то, что ей нужно. Все что угодно — лишь бы увеличилась паства. Ведь от количества последователей зависит политическое влияние.
Все ваши так называемые религии — я заявляю об этом с полной ответственностью — не что иное, как скрытая политика. Для них религиозность — маска. Под этой маской — чистая политика и больше ничего. Ведь религии должны угождать толпе. Это такая нелепость, такая бессмыслица — угождать толпе, лишь бы увеличить число прихожан.
Мне рассказывали о беседе троих нью-йоркских раввинов. Первый раввин сказал:
— Моя синагога самая продвинутая. Я разрешаю своим прихожанам пить и курить во время проповеди. Не вижу в этом никакого вреда. Такова современная концепция синагоги.
Второй раввин сказал:
— Это пустяки. Я позволяю прихожанам заниматься любовью во время проповеди. Что в этом дурного? Проповедник проповедует, люди занимаются любовью. Бог — это любовь!
Третий раввин сказал:
— Вам все равно далеко до моей синагоги. Моя синагога — последнее слово в религии. Я повесил объявление: на еврейские праздники синагога закрывается!
Учитывая мнение народа… Гурджиев писал: «Если прислушиваешься к народу, никогда не будешь религиозным». Никогда ни к кому не прислушивайся. Ищи свою истину и живи в соответствии с ней, даже если тебе придется идти против всего мира. Не ищи компромиссов. Истинно религиозный человек не знает компромиссов.
Когда Риндзай понял, что его дни сочтены, он надел свой лучший наряд и сел в дзадзэн.
Как много здесь сказано. Риндзай готовится к смерти. Конечно же, он должен был надеть свой лучший наряд и усесться в дзадзэн. Он должен встретить смерть в прекрасной тишине медитации.
Он сказал ученикам: «Когда меня не станет, не разрушайте сокровищницу подлинного глаза закона».
Я уже объяснял вам, в дзэн «глазом закона» называют то, что в Индии принято называть «третьим глазом» — глаз, глядящий вовнутрь. Два глаза смотрят наружу, и это символично, поскольку все во внешнем мире разделено на два. Если есть день, есть ночь; если есть любовь, существует ненависть; если есть дружба, должна быть вражда.
