Геше Роуч - Как работает йога. Исцеление и самоисцеление с помощью йога-сутры

Поначалу я решила, что никто ничего не должен видеть, но потом я села и задумалась о том, как поступил бы мой Учитель — что сделала бы Катрин. Слова Мастера, слова Патанджали, который тысячу лет назад написал ту самую книгу, что лежала сейчас на столе у коменданта, пришли мне на ум, озвученные голосом Учителя:

И они осознают, что

Само их тело есть тюрьма.

В каком-то смысле мы все находимся в тюрьме, от которой лишь смерть может освободить нас. И все прочие тюрьмы, в таком случае, всего лишь некая точка зрения. Здесь я получила замечательную возможность стать сильнее и, вероятно, помочь другим — тем, кто находился рядом, включая пристава, — каждому, кто находился в своей собственной тюрьме. И с этим я улеглась отдыхать на кучу соломы в углу.

Проснувшись, как обычно, до рассвета, я проделала свои обычные утренние практики. Давным-давно поняла я, что неукоснительная ежедневная практика — выше жизненных трудностей, которые вечно возникают, чтобы помешать мне практиковать. Хорошо еще, что в тюрьме было темно, и единственным долетавшим до меня звуком было тихое похрапывание человека в соседней камере. Это означала, что он хотя бы не был мертв.

Закончив, я села поразмышлять. Я думала о коменданте и его больной спине. Я могла бы представлять все происходящее как нечто ужасное, как что-то, что могло стоить жизни Вечному и мне, а могла попытаться увидеть за всем этим нечто большее.

Я задумалась над тем, как наилучшим и наискорейшим образом помочь коменданту и его спине, и мне вдруг стало ясно, что обстоятельства поставили меня как раз в то положение, в котором, с моих же слов, я всегда желала оказаться: возможность помочь кому-то исцелиться при помощи йоги — знания, изложенного в книге Мастера. А потом я поймала себя на мысли, что впервые, подобно моему Учителю, могу ощутить, каково это — быть по ту сторону обучения и смотреть на ученика, вроде меня самой. До меня дошло, что обучение меня самой, такой гордой и упрямой, было куда более сложной задачей, чем вылечить больную спину усталому конторщику. И я принялась за план наших занятий.

Солнце уже было высоко, когда в нашей тюрьме началось хоть какое-то оживление. Первым в проеме входной двери появился высокий юноша, где он и остался стоять, глазея на людей, проходивших мимо по дороге. Десятью минутами позже по дорожке к крыльцу прошел комендант. Юноша резко выпрямился, откозырял и почтительно уступил дорогу старшему по званию.

Комендант махнул рукой в сторону моей камеры:

— Приведите арестованную ко мне.

Молодой охранник с удивлением на лице впервые обнаружил мое присутствие. Он молча отвел меня к коменданту, после чего вышел и закрыл за собой дверь.

— Начнем прямо сейчас, — скомандовал комендант.

Я кивнула:

— Подойдите, пожалуйста, и встаньте тут, — сказала я и ука зала на середину комнаты. Он подошел и встал, и я оглядела его в молчании, в точности, как мой Учитель в первый день моего обучения. И тогда я поняла, что Катрин высматривала, ибо одно то, как комендант стоял, сказало мне все о его жизни.

Его живот, подбородок и вообще кожа были дряблыми, как у человека, который весь день просиживает за столом. Сутулый, с шеей, словно замороженной в одном положении годами напряжения — в попытке угодить начальству, где бы оно ни было. А боль в спине и житейские страдания сделали его когда-то мягкие черты жесткими и избороздили лицо морщинами.

Я словно видела его, как луковицу, слой за слоем… Закрытое тело; теряющие подвижность суставы; внутренние ветры, застревающие в суставах; мысли, стреноживающие внутренние ветры; невзгоды жизни, возмущающие поток мыслей. И в самой середине всего этого — источник его жизни и всех ее событий, каждое из которых вызванное прочими, и ни одно из них он не мог предотвратить сам, поскольку даже не знал, что все это происходит.

Но с чего же начать? Откуда начал бы мой Учитель? Я снова услышала голос Катрин и произнесла вслух слова Мастера, обращаясь к коменданту, своему первому ученику:

Позы приносят чувство благополучия,

Которое непреходяще.

— Позы? Имеются в виду упражнения? — спросил он, — Вот теперь это уже похоже на йогу.

Я улыбнулась.

— Во всяком случае, начнем с этого. А теперь встаньте как можно ровнее…, - и я потратила час на то, чтобы поставить его в собственном теле так, как предположительно ему должно было стоять в нем. Так, как он стоял в нем когда-то, прежде чем привычки не согнули и не искривили его раму. И чтобы он не подумал, что это все, на что я способна, я проделала с ним Поклон Солнцу, который уже через пару минут заставил его отчаянно пыхтеть и отдуваться.

К концу занятия он подошел с видом человека, уже кое-чего достигшего — точно с таким же я, должно быть, заканчивала свой первый день занятий, и я понимала, что он того заслужил. Даже чтобы начать, требуется немало смелости.

— Все это вам нужно проделывать каждое утро в течение ближайшей недели, — сказала я, — это займет всего лишь пять-десять минут. В следующий раз продолжим. Эти позы приведут вашу спину в порядок — в точности, как говорится в книге, — и я утвердительно кивнула в сторону моей книги, которая все так же лежала на столе, — это вылечит спину, и вылечит как следует.

Комендант счастливо кивнул и отправил меня обратно в камеру.

Около полудня того же дня на пороге тюрьмы появился мальчик.

Щуплый и босоногий, одетый только в драные штанишки. В руках у него был поднос, покрытый тряпицей. Он прошел в одну из боковых комнат и вернулся оттуда вместе с молодым охранником. Вдвоем они направились в камеру по соседству с моей, я услышала звук отпираемого засова, а потом увидела, как мальчуган ушел. Пахнуло запахом риса и домашнего хлеба, и я осознала, что мы с Вечным не ели уже пару дней.

Нам не привыкать было к голоду в пути, когда приходилось есть только если удавалось нарвать диких фруктов с деревьев, или если какой-нибудь случайный путник соглашался поделиться остатками своей снеди.

Но запах все равно кружил голову. Я ожидала, когда и мне принесут поесть, и вдруг поняла, что еды может не быть совсем. И в тот же миг из соседней камеры потянулась рука, втолкнувшая маленькую чашку с рисом и фасолью между прутьями решетки.

— Ешь, — раздался шепот за стеной, — Только быстро, и возвращай чашку. И ради всего святого, не дай приставу это увидеть.

Я поспешно проглотила предложенное, отложив большую часть в ладонь, для Вечного, и вытолкнула чашку обратно, как раз перед тем, как тень пристава накрыла входную дверь.

Глава 3. Причина не увиливать

Меня не перестает удивлять, сколь быстро человек привыкает к чему угодно. Дни летели, но я нашла им отличное применение, поддерживая ежедневную практику йоги, размышляя об уроках, преподанных мне Катрин. Поэтому все обстояло так, будто я приняла отшельничество — и, похоже, именно так оно и было. Жизнь за стенами крошечной грязной тюрьмы текла скучно — иногда мог заглянуть какой-нибудь крестьянин, чтобы заявить о покраже коровы, вот и все. Чашки с едой появлялись из-за стены ежедневно, в полном молчании, всякий раз после того, как один из местных мальчишек доставлял поднос в соседнюю камеру. Этой еды едва-едва хватало мне и Вечному, задыхавшемуся от жары, привязанному к чахлому деревцу. Когда-то я коротко обстригла его роскошную шерсть, чтобы помочь ему странствовать под индийским солнцем, но он страдал все равно.

Следующий урок с комендантом был ровно неделю спустя после первого. Он приказал привести меня к нему в комнату, и я попросила его повторить пройденное в прошлый раз. Через пару минут мне стало ясно, что он пропустил три, а то и все четыре дня практики. Я остановила его.

— Вы увиливали от практики, — сказала я твердо, — Мастер говорит в своей книге, которая вон там, на столе, что

Практика должна быть постоянной,

Без пропусков.

— Я не увиливал, — ответил он, тоном, в котором ясно читалось, что он не привык, чтобы его отчитывали. Но я знала, что сейчас должна настоять, иначе он никогда не излечится.

— Увиливали, — повторила я, — Это ясно, как божий день, так же, как если бы вы взглянули в глаза настоящего преступника и смогли увидеть, натворил ли он что-то или нет.

— Я хочу сказать, — комендант откашлялся, — что не увиливал от практики — я нашел необходимым не практиковать в какой-то день.

— День? — я криво улыбнулась и вдруг ощутила резкий укол где-то в сердце — я вспомнила, как Катрин когда-то сказала мне это же слово, с той же кривой улыбкой.

— Ну, допустим… допустим, больше, чем один день, — неохотно согласился он.

— В таком случае вы должны сейчас же отдать мне мою книгу и отпустить меня, — сказала я невозмутимо, — спину вам не вылечить ни за что, если вы не станете практиковать каждый день, хоть понемногу. Сам Мастер говорит: