Андрей Виноградов - Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания
Кто такой Иоанн с Родоса, Епифанию было неведомо, а вот о Филосторгии он, конечно же, знал. Автор «Церковной истории», тот слыл приверженцем арианской ереси, искажавшим факты в угоду своему нечестию, так что писания его отовсюду исчезли. Поговаривали, правда, что целый том Филосторгия хранится в Патриаршей библиотеке, но что уж мечтать о несбыточном…
Епифаний стал судорожно искать в последней тетради имя Филосторгия и на удивление быстро нашёл его: «А Филосторгий, хоть и является пламенным приверженцем ереси Евномия, однако же паче всех обожествил мученика, составив пространное и точное описание его деяний, упомянув о присущем мученику с давних времён благородстве до того, как коснуться его исповеднических подвигов».
Чуть ниже нашлись наконец и мучившие его строки: «Великий Артемий был с Констанцием рядом во всякое время и во всяком деле, как лучший друг, блиставший доблестью и образованием, и горячий поборник веры Христовой. Но письменного упоминания о его родине и роде нам никто не оставил, кроме того, что триблаженный был из знатных и видных граждан. Также написано о нём, что перенести всесвятые мощи Христовых апостолов Андрея, Луки и Тимофея было ему приказано Констанцием, о чём поведает последующий рассказ».
Так значит, это именно Филосторгию, а никому иному, и принадлежит принесённый Иаковом краткий рассказ о перенесении апостольских мощей! Но всё же можно ли доверять еретику?.. Не привнёс ли он и сюда какого лукавства? Ведь в одной древней хронике, датирующей все события строго по пасхалии, Епифаний читал, что мощи святых апостолов перенёс не Констанций, а его отец — святой Константин Великий. Быть может, Филосторгий специально приписал арианину Констанцию великое деяние его отца? Ведь, как сообщает Евсевий Кесарийский, Константин и храм в честь Святых Апостолов построил. Хотя и сам Евсевий тоже был не чужд арианству…
Цепь размышлений Епифания внезапно прервал краткий прерывистый стук. Он вскочил и распахнул дверь, но за ней никого не было. Верно, это проказник-ветер сбросил с высокой сосны над кельей шишку и та покатилась по крыше. Да и кого Епифанию было ждать в такую пору?
На целых два года застряли они с Иаковом в гостеприимном, но полуварварском и полуеретическом Херсоне, хотя поначалу и не думали там задерживаться, так что стали уже потихоньку сами дичать, как вдруг всё вновь разом переменилось. Господь покарал императора Льва Армянина, оскорбившего Его честной Халкинский образ: ночью, на праздник Рождества переодетые клириками заговорщики зарубили василевса во дворцовом храме. На престол они немедленно посадили, вытащив из темницы, ещё находившегося в оковах своего товарища Михаила Заику, который грозился выдать их имена Льву. Михаил иконопочитателей не преследовал, но все споры о вере просто-напросто запретил.
Тут и выпал им случай вернуться в Город. О том, чтобы возвратиться в родную Студийскую обитель, и речи не было, да и другие столичные монастыри захватили еретики. Но всё это покрывала радость от долгожданной встречи с игуменом Феодором. Когда же тот всё-таки вынужден был удалиться из Города, то Епифания вместе с некоторыми другими братьями благословил остаться в столице — для укрепления верных. Поселились они в запустевшей Каллистратовой обители: у неё, конечно, был настоятель-иконоборец, однако из-за отсутствия братии он ошивался в патриархии и в монастырь носу не казал. Жили они на пожертвования доброхотов, да немного промышляли кто каким умел ремеслом.
Так обстояли дела до воцарения Михайлова сына Феофила. А как начал этот лютый зверь новое гонение на почитающих святые образы, так снова пришлось бежать им из столицы, теперь — на Вифинский Олимп, где в разбросанных над пропастями монастырях можно было спрятаться от императорских ищеек. Обойдя обители в Синаосе, Пандиме и Дагуте, Епифаний остановился, наконец, в монастыре на Авксентиевой горе, под началом игумена-тёзки. После смерти последнего братия захотела избрать Епифания в настоятели, но он отговорился, ссылаясь на предстоящие ему путешествия. Впрочем, стен обители он почти не покидал, а для общения с миром ему служил Иаков, уходивший по монастырским делам в Город, причём порой и на несколько месяцев. Вот и теперь он куда-то пропал, хотя вроде бы обещался вернуться к празднику…
Стоя у распахнутой двери, Епифаний и не заметил, как продрог. Вернувшись внутрь кельи, он продолжил читать «Мученичество святого Артемия»: «Когда случилось оказаться ему в земле одрисов, где император Адриан основал город и дал этому месту своё имя, узнал он от одного из епископов, что тела Христовых апостолов Андрея и Луки лежат в Ахее: Андрея — в Патрах, а Луки — в Фивах Беотийских. И вот, когда услышал это император Констанций, то громко воскликнул и говорит присутствующим: «Позовите ко мне Артемия». А когда тот быстро прибыл, сказал: «Радуюсь я вместе с тобой, о самый боголюбивый из всех мужей». Тот ему в ответ: «И ты радуйся, о император, обо мне всегда, и пусть никогда не коснётся тебя что-либо неприятное». А император: «Найдёшь ли ты, о лучший из моих друзей, что-то лучше обретения тел Христовых апостолов?» Великий Артемий: «Кто и откуда, о владыка, явил нам сегодня это сокровище?» Констанций: «Епископ Ахеи, что надзирает ныне в Патрах. Но ступай, о лучший из мужей, и поскорей устрой их приход в Константинополь». Услышав это от императора, великий Артемий отправился в путь к апостолам, чтобы перенести их всесвятые мощи в Константинополь».
К сожалению, в мученичестве ничего не рассказывалось о том, как именно Артемий обрёл и перенёс святые мощи, ибо дальше читался лишь краткий пересказ Филосторгия: «Писатель истории говорит о Констанции и мученике следующее. О Констанции он сообщает, что тот ревновал и радел о делах божественных, хоть и склонялся к арианской ереси, увлечённый в неё нечестивым и безбожнейшим Евсевием, епископом Никомидийским. Поскольку он и во многом другом был умерен и весьма заботился о благообразии и крайне стремился к целомудрию и в образе жизни и в прочих делах, то он выказывал величайшую заботу и о церквях, стараясь в рвении об этом далеко превзойти своего отца. И Великую церковь построил он в отцовском городе, близ сената, начав постройку от самого низа и основания. И отцовский гроб почитая, воздвиг он на его месте величайший храм и, перенеся из Ахеи апостола Андрея, как я сказал выше, положил там, а также перенёс евангелиста Луку из той же Ахеи и Тимофея из Эфеса, что в Ионии».
Ниже загадочный Иоанн Родосский упоминал награду Артемию в виде должности дуки Египта, а затем сразу переходил к описанию его мученичества. Что-то не нравилось здесь Епифанию, ох как не нравилось… И дело было даже не в Филосторгии: тот, понятное дело, был еретик, но вряд ли придумал бы целое перенесение мощей. Да и Артемий вроде бы жил именно при Констанции. Но что-то было здесь не так…
Сквозь промасленный пергамен на окне пробивался слабый луч зимнего вифинского солнца. Ветер тихо качал верхушки сосен. Епифаний откинулся в своем кресле и глубоко задумался.
Ещё в Городе, поселившись в Каллистратовой обители, написал он на основе древних источников и своих путевых заметок житие Первозванного ученика Христова. Так и не справившись с согласованием евангелистов, решил он просто-напросто продолжить рассказ о деяниях апостолов Андрея и Матфия в Синопе, бывшего в древности Городом людоедов. Труд свой, вкупе с житием Богородицы, послал он игумену Феодору, жившему тогда на Принцевых островах, и получил от него благословение переделать житие: убрать апокрифические и не относящиеся к апостолу места и дописать начало, а повествование о Богоматери переписать целиком.
Выполнить этот наказ Епифаний смог только здесь, обретя долгожданный покой на Олимпе. Житие Богородицы, слишком ещё сырое, он решил покуда отложить, а взялся за апостола Андрея. По Новому Завету и церковным писателям дописал-таки он палестинскую историю апостола до его прибытия в Синопу. А вот конец жития решил он дополнить рассказом о перенесении мощей святого из Патр в Константинополь. Тут-то и пригодился ему неутомимый Иаков, делавший в Городе выписки из нужных книг. Жаль, нет его здесь рядом, а то, глядишь, и посоветовал бы что дельное.
Вообще, жизнь на Олимпе была не слишком лёгкой, и даже не из-за суровых зим. Уж больно разношёрстой была братия обители, состоявшая преимущественно из монахов-беглецов разного возраста, происхождения и образования. Большая часть их ничего не читала, а если и читала, то разве что откровения лже-Мефодия Патарского, и все наперебой обсуждали скорый конец света: главное разногласие среди них было в том, антихрист ли император Феофил или только его предтеча.
Учёных монахов было мало. Чуть ли не единственным душевным утешением было общение с братом Синетом, тоже студитом и знатоком церковных писаний. Епифаний с удовольствием слушал его рассуждения о мнимых и подлинных расхождениях между Отцами, а тот охотно внимал его рассказам о дальних странах. Недавно же, услышав об интересе Епифания к великомученику Артемию, он передал ему две книги: собрание чудес святого и, как ни удивительно, «Праздничные послания» святителя Афанасия Великого. «Там, — говорил Синет, — помнится, была речь о каком-то дуке Египта по имени Артемий».
