Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне.Книга 1
По равнине океана
Мы домой, друзья, плывем;
Там за облаком тумана
Нам откроют вечный дом.
Скоро стихнет буря в море,
И мы якорь бросим вскоре…
По равнине океана
Мы домой, друзья, плывем;
Там за облаком тумана
Нам откроют вечный дом…
Любила молодежь вечерами в хорошую погоду кататься на лодках по реке Самарке. Отправлялись во главе с регентом Петром Ивановичем Кузнецовым и, сняв несколько лодок, тихо плавали при лунном сиянии по реке, пели гимны и, то приближаясь к берегу, то отдаляясь, наслаждались чудной природой. На душе у всех было спокойно и радостно. Грех, грязь мира были чужды юным сердцам. Когда разразилась гроза, когда закрыли молитвенный дом, молодежь уже не думала об этих прогулках. Да, верно написал Соломон: «Всему свое время».
Пришло время тяжелых испытаний. А буря крепчала, и не было, кажется, видно никакого проблеска впереди. Атеисты прямо ставили вопрос, что с религией нужно покончить, что верующим нет места в обществе, что жить по Христу несовременно.
Казалось, пришло то время, о чем писал Лева раньше, когда нужно собираться группами по два-три человека и мудро трудиться для Христа, но этого не произошло. Молодежь по-прежнему жаждала общения друг с другом, и туда, где собирались двое или трое, приходили все остальные. В итоге было человек двадцать-тридцать.
Дух горел, слова «осторожно», «тише», казались Леве и его близким друзьям чуть ли не предательством. Они решили теперь, поскольку нет собраний, все время использовать на посещение семей верующих, больных и престарелых. Группой, человек по тридцать, они ходили по городу.
Как бы кто испуган ни был, но все радовались этим посещениям. Молодые братья и сестры входили в дом, громко пели, читали Евангелие. Лева был один из тех, кто преуспевал в этом деле, отдавая этому все свободное время. Правда, певец он был очень плохой, но зато мог почитать Евангелие, побеседовать. У некоторых верующих, особенно тех, кто жил на окраинах города, были во дворах сады, и пришедшая молодежь, располагалась там, открыто пели, проповедовали. Такое общение молодежи друг с другом, а также посещение верующих дало еще больший подъем духа, и не чувствовалось остро отсутствие молитвенного дома. Но это только для молодежи. Пожилые братья и сестры, которые десятилетиями посещали собрания в молитвенном доме, имели там большие благословения, особенно тосковали и скорбели о его закрытии. Конечно, их духовная жизнь продолжалась. В своих домах они читали Слово Божие среди детей, родственников и приходящих, совершали молитвы и моления, но все-таки это было совсем не то, что общение в Господнем доме. Всем стало ясно, что Церковь Божия, создаваясь в домашних церквах, нуждается в полном единении, так как мы одно тело во Христе. Но продолжались обыски, допросы, и верующим дали понять, что искать помещение для молитвенного дома или оформлять вновь разогнанную общину, нет никаких надежд. Казалось, Церковь Христа — Тело Его было поругано, умерщвлено и навек положено в могилу небытия. И не приходится скрывать, что у некоторых верующих было такое состояние, как у учеников после похорон распятого Христа, — все кончено, привален тяжелый камень, стоит стража, все…
Как и у них, в то время появлялось желание разбежаться, прекратить все, верить только в душе, лишь бы не страдать. Церковь Божия вступила в долину тени смертной.
Из ссылок и из Соловков приходили добрые письма, но чувствовалось, что братьям очень нелегко. Тяжело страдала Валя Алексеева в ужасном климате Уила, здоровье ее резко ухудшилось. Миша Краснов, Петя Фомин писали из Соловков, что работают на лесоповале, целый день в воде под дождем, ноги не просыхают, тело покрылось фурункулами. Как-то вечером сидел Лева за столом, задумавшись. На сердце было грустно, но в то же время огонь жертвы горел в его душе. Он невольно вспоминал прошлые дни работы молодежи, когда было столько возможностей. Он вспоминал те большие вокально-музыкальные собрания, концерты, которые забирали много сил, времени. Правильно ли все это было? Ведь несмотря на то, что было много посетителей, покаяний-то не было, спасенных душ не было. И духовный уровень молодежи был невысок. Что-то нужно было иное. Он достал старые журналы и, просматривая их, нашел статью в пятом номере «Братского листка» за 1907 год, которая заставила его еще глубже задуматься. В ней он прочел: «Из многих мест России поступают известия о том, что хоры при многих общинах верующих устраивают публичные концерты с одобрения общин. Этими концертами увлекаются и опытные члены общин.
По поводу этих концертов возникает много вопросов. Прежде всего, какая цель этих концертов? Цель всего того, что делают христиане должна быть одна — прославить Господа! Как можно концертом прославить Господа? Конечно, только через обращение душ. Можно привести факты, указывающие на то, что во время собрании, после горячей проповеди и вдохновенной молитвы, пение производит сильное впечатление на сердца и окончательно расплавляет их, содействуя их обращению. Поэтому мы не только не отвергаем стройного пения, как элемента духовных собраний, но готовы всячески содействовать развитию и усовершенствованию хоров при собраниях».
Далее Лева читал, что когда увлекаются концертами, нет горячих молитв, и сами концерты не дают плодов покаяния. Автор писал: «Значение концертов-хоров сомнительного характера. Между тем на эти концерты и прочее тратится так много энергии и времени. Мы вообще ничего не имели бы против такой траты времени, если бы наша страна в настоящее время представляла ликующий Сион, если бы кругом не было бы пучины греха и несчастья. Тогда бы мы одобрили бы такие концерты как элемент разнообразия. Но когда мы знаем, что в городе Баку тюрьмы переполнены арестантами, к которым никто не придет и не скажет им слово о Спасителе Христе, когда мы знаем, что в том же городе в больницах стонут больные, гостиницы и дома оглашаются звуками разврата — когда мы знаем, что туда никто не придет, чтобы занести словечко об Иисусе, никто не приносит светлой вести, а те, которые могли бы сделать это, проводят время в приятных упражнениях голосовых связок, то нам до глубины души становится жаль потерянного времени.
Нам невольно представляется картина, вообразите: Господь придет сейчас, во время нашего концерта, не скажет ли Он вам: «Я был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня» (Мтф. 25:43); а проводили это время на концертах… Как вы будете себя чувствовать? Если в общинах есть молодые силы, свободные и незанятые, то, конечно, они могут заниматься хоровым пением, но увлекаться этим до концертов в наше время не должно. Дорогие братья! Если у вас есть время, составляйте специальные кружки и дружины для посещения тюрем, больниц, бедных семейств, где бы вы могли сеять Слово Божие. Поверьте, одна протянутая рука сочувствия и помощи, одна молитва на коленях среди ужасов греха и страдания принесет для Господа больше плода, чем тысяча концертов. Она создает чудный концерт ангелов Божиих, радующихся о грешниках кающихся. И вы будете участниками этих Божиих концертов».
Лева не отвергал ни стройного пения, ни оркестров, ни тех или иных духовных постановок, но ему становилось все более ясно, что соль не в этом, что нужно было в те годы направить силы и время на духовную работу среди не знающих Господа. Ему невольно вспомнился гимн, который любил петь В. П. Степанов:
Где же, о, где вы, носители света?
Дети чертога и вечного дня.
Мы вас зовем и не слышим ответа,
Иль вы уснули, молчанье храня?
Нас покрывают лохмотья порока,
Нищи, убоги, мы помощи ждем.
Дней остается теперь уж немного.
Близится, близится страшный конец.
Взор наш тускнеет, и мучит тревога.
Где вы, о, где вы, спешите скорей!
В то же время Лева сознавал, как мало они сами работали над Словом Божиим. Много слышали проповедей, но теперь они кончились, а так мало навыков над личным углублением в Писание! Ему вспомнились рассказы о студенческом христианском движении, которое не отвергало ни хорового пения, ни лекций, ни концертов, но в основу было положено серьезное изучение Евангелия в кружках. Это способствовало глубокому познанию и духовному уровню, который он видел как в Петре Ивановиче Чекмареве, так и в своей маме. Но теперь все эти возможности ушли. Приближалась долина тени смертной…
16 сентября 1929 года он записал в своем дневнике следующее; «Утро, 9 часов. Небо оделось серым покрывалось мрачных осенних туч. Все хмурится. Брызгает мелкий дождик. И сердце как будто плачет о чем-то утерянном, дорогом. Слышатся звуки падающих капель с еще зеленеющих деревьев? Как жить? Все стараются скрыть перед окружающими, что они верующие. Вот какой компромисс! Не хочу оправдываться в этой постыдной действительности. Да, в моей жизни было стремление — жить как христианин. Но я, кажется, тоже иду на уступки. На курсах, где я учусь, никто не знает, что я христианин. Еще немного, и пусть все слышат, пусть все знают, что я последователь Презираемого, Поруганного. Другие как хотят… Болит сердце, так жить не могу. Вот мы пели:
