Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне.Книга 1
Не имеют права, — сказал Лева. — Ведь этот дом построен на трудовые деньги еще до революции, и он так дорог нам. Вот у православных, там собирают подписи, что население желает, чтобы закрыли церковь, и там закрывают. А ведь у нас ни один член общины не подпишется, что молитвенный дом не нужен.
— Это так, — сказал Яков Варфоломеевич, — но к нам они хотят подобрать другие ключи. Я уже ходил узнавать, говорят, что наш молитвенный дом не церковное здание, а обыкновенное, жилое, которое представляет из себя обычный дом. А так как в городе недостаток жилплощади, то решили его отобрать под жилье.
— Что же будем делать? — спросил, вздохнув, Лева.
Будем молиться, — ответил Яков Варфоломеевич. — Я вот общине-то не сообщил это сразу, боюсь, будет паника, а говорю отдельным братьям и сестрам, так что передай это твоей маме. Завтра я пойду к опытному адвокату, наймем его, пусть выступает за нас на суде. Когда вы пойдете? — спросил Лева.
— Завтра к шести часам, когда он придет с работы.
— Я пойду с вами.
— Ну, что же, приходи, пойдем вместе.
На следующий день они оба были у адвоката. Это был грузный большой старик. Вся его комната была переполнена книгами. На полках виднелись тома законов Российской империи. Он принял Якова Варфоломеевича очень приветливо. И когда тот изложил суть своего дела и просьбу, чтобы адвокат выступил на суде, юрист сразу же согласился.
— Это совершенно несправедливо — отнимать у вас молитвенный дом. Мне еще в старое время приходилось выступать на процессах в защиту сектантов. И мы добивались справедливости. Сектантов освобождали, молитвенные дома оставляли. А тем более теперь, когда свобода совести и свобода антирелигиозной пропаганды… Я уверен в том, что никакой несправедливости быть не может.
Он успокоил Якова Варфоломеевича и Леву, обещал подробно ознакомиться с делом и выступить на суде.
Лето приближалось к концу, стояли жаркие ясные дни. Зрели в садах яблоки, поспевали на полях хлеба. Солнце светило ярко с безоблачного неба одинаково для всех. А над верующей общиной евангельских христиан в Самаре нависли черные свинцовые тучи. Настал день суда. Тот, кто не молился, тот, кто не посещал церковь, молитвенный дом и не испытал глубоких духовных переживаний в общении с верующими, тот не знает и никогда не поймет, что значит для верующего человека лишиться Дома Божия. Еще Давид в древности писал: «Возрадовался я, когда сказали мне: пойдем в дом Божий»…
Лишиться радости богослужения, славословия Богу, совместных молитв — большое лишение для верующего человека.
Лева был на этом суде. Рассматривалось дело также и о молоканском молитвенном доме. Судья, судебные заседатели — все, казалось, также добродушные люди. Все происходило чинно, по закону, по порядку. Выступил адвокат. Леве не забыть его речи. Он нарисовал красочные картины страданий и гонений сектантов в царской России, доказал, что сектанты, в том числе и баптисты, и молокане, были лишены возможности возводить какие-либо здания в особом церковном стиле. Они не могли уделять архитектуре особого внимания и строили свои молитвенные дома по обычному жилому типу, стараясь всячески приспособить их для богослужения. Он доказал, что эти дома в Самаре возведены верующими для богослужебных целей и никак не могут рассматриваться, как жилой фонд. Он ясно, на основании законов доказал, что эти дома, отошедшие в собственность государства, по закону предоставляются государством обществу верующих для их богослужения.
Суд удалился на совещание. Народ, переполнявший зал суда, с трепетом, молясь в душе, ожидал решения. Неужели советский суд, вопреки здравому смыслу, конституции, допустит беззаконие, неужели у верующих отберут их молитвенные дома?
Суд вышел и объявил, что он не пришел ни к какому решению. А сейчас члены суда выезжают на место осматривать все молитвенные дома.
К зданию суда были поданы легковые автомашины (в то время это было редкостью), и суд в полном составе выехал на Крестьянскую улицу, дом N 173, чтобы осмотреть молитвенный дом баптистов, и на Садовую улицу, чтобы осмотреть дом молокан.
Верующие разошлись. Было сказано, что о решении суда будет объявлено особо. Некоторые надеялись: Бог не без милости. Если даже суд постановит отобрать, то высшие инстанции отменят несправедливое решение. Но многие думали иначе. Они видели, что воинствующие безбожники, сознавая, что никакие их диспуты и лекции не помогают, что их идеологическая борьба не приносит никаких плодов (Иудушка нашелся только один — Зуйков), примут другие меры, чтобы разгромить верующих. Арестами ревностных братьев и сестер они обезглавили общины; отбирая молитвенных дома, они прекращали там богослужения. Потоками лжи и клеветы действовали через печать на народ, чтобы он кричал: «Распни Его, распни».
Лева тоже не надеялся на хороший исход. И он с Клавдией Кабановой, не дожидаясь результата, решил вывезти из молитвенного дома библиотеку. Все эти книги, журналы в основном не уцелели. Последовали обыски за обысками; их отбирали вместе с другой литературой у верующих. Были годы, когда каждый листочек, где говорилось о Христе, Евангелии, Библии, «Гусли», сборники духовных песнопений отбирались, как страшная зараза, и уничтожались. Один Бог знает, сколько скорбей пережили верующие!
Руководящие братья отнеслись к этому беспечно. Ничего не вывезли. Это было последнее субботнее собрание. Последний раз молодежь громко пела, и юные сердца с кафедры возвещали Христа. А наутро все было кончено. На двери висел замок. Верующие приходили и уходили с грустной вестью, что молитвенный дом отобрали для жилья.
Все книги, песнопения хоров, все материалы Волго-Камского союза были куда-то вывезены и, видимо, уничтожены. Самое печальное и страшное было то, что рукописи по исследованию Слова Божия — труд всеми любимого пресвитера Всеволода Ивановича Петрова был также изъят из несгораемого шкафа, где его хранили братья. Лева видел, как груды этих рукописей лежали на столе, когда их забирали. Несколько лет писал их Всеволод Иванович. Там были его проповеди и записи, и разборы книг Библии. Петр Иванович Чекмарев все собирался это издать, но, увы! Так и не издал до революции и после революции тоже, а в эту страшную пору они погибли.
И когда все это произошло, когда многие братья и сестры оглянулись и посмотрели, как они творили дело Божие, в каком положении находилось наше братство, они поняли, что это было допущено Богом.
В те годы свободы проповеди Евангелия, съездов не хватало благовестников, потому что не было средств содержать их, не издавалось достаточно литературы по той же причине. Когда назначались съезды, многие братья не находили времени для них, так как были заняты своими посевами, мельницами, ведением хозяйства. В свое время погибло большое хозяйство Мазаева. (Сколько бы он мог на эти миллионы сделать для дела Божия!). Но вот наступили годы нэпа и некоторые братья опять занялись хозяйством; не было времени служить Господу, на дело Его бросали крохи денег, средств.
Господь видел, Господь знал. В духовном отношении, как писал потом П. И. Чекмарев, Он усмотрел, что было заложено много гнилых бревен в Его постройку.
1929 год — год великого перелома в стране, и многие братья завопили, когда остались ни с чем. О, если бы наши средства, наши мешки пшеницы да на дело Божие! Но, увы! Все пропало. И сами они переживали величайшие скорби, чтобы быть очищенными и переплавленными в это грозу. Это уроки истории. К сожалению, эти уроки истории, коим скорбями надлежит войти в Царствие Божие, некоторые забывают и теперь. Забывают, что христианину, имеющему пропитание и одежду, надлежит довольствоваться этим. Стремятся приобретать одно и другое, ради чего оставляют собрания, не отдают себя жертвенно на великое дело евангелизации.
Закрытие общины, последующие обыски, аресты тяжело отразились на состоянии верующих. Многие замкнулись в своих семьях, перестали общаться друг с другом.
Глава 20. Путь в бурю
«Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною: Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня».
Пс. 22:4
Обычно летом и осенью верующая молодежь Самары любила бывать на природе. В воскресенье, между утренним и вечерним собраниями, бежали на Волгу и на «Пчелке», пароходе, который перевозил пассажиров через реку, переезжали на зеленый, песчаный берег, где можно было свободно отдыхать.
Несколько лет тому назад не только молодежь, но и вся община с пресвитером и проповедниками, старушками и старичками, ездили на Волгу и проводили день на природе, славя Господа и принимая пищу в простоте и веселии сердца. Верующие выезжали целыми семьями, с детьми, большими и маленькими, и все находили удовольствие, отдыхая у воды. Для самых маленьких детей организовывались игры: на веревочке вешали конфеты, потом завязывали глаза и предлагали малышу найти конфету. Его успех радовал всех окружающих. Более взрослые дети устраивали бега в мешках наперегонки. Некоторые падали, наиболее ловкие достигали цели. Взрослая молодежь устраивала игры в мяч или в горелки. Сестры устраивали на траве импровизированные столы, раскладывали на них угощения. Хористы пели, пожилые братья беседовали. Все это делалось с молитвой, чинно. Прежде чем принимать пищу, устраивали маленькое собрание, читали Слово Божие. Когда возвращались из-за Волги на пароходе открыто, громко пели:
