Анна Ильинская - Страницы жизни шамординской схимоахини Серафимы
По — видимому, здесь упомянуто мирское имя отца Мелхиседека, которому отец Никон отказал в праве носить мантийное наречение…
Она устояла в этом искушении, с Божьей помощью и молитвами своих великих духовников. Покой от отца Мелхиседека она обрела, только когда тот женился.
* * *Сохранился «Дневник» очевидца закрытия Оптиной пустыни [6]. Им была Анна Александровна Соколова — Исакова, мать Льва Бруни, в тайном монашестве Анна, которая день за днем расписала трагическую весну и лето 1923 года. «У нас совершается много знамений, — параллельно ей записывает мать Нектария, — купола обновляются, со Святого Креста кровь потекла, богохульники в массе не вразумляются и Господь посылает казни свои»…
6(19) июня выселили архимандрита Исаакия 2–го, бригадира упраздненной артели, членов которой, правда, зарегистрировали в отделе труда козельского исполкома. Уходя, он сказал: «Отец Никон, мы уходим, а ты останься. Благословляю тебя служить и принимать людей на исповедь». Казанский храм оставили действующим при условии, чтобы монахи не проживали в ограде, а лишь холили на службу. Правда, вместе с отцом Никоном осталось еще несколько братьев: иеродиакон Серафим (Гущин), о. Аифал (Панаев) [7], о. Тихон (Лебедев). Они ежедневно совершали литургию, на которую в будние дни собиралось по 5—10 причастников, по воскресеньям до 60–80.
25 мая поеиком Абрамов целый день присматривал себе помещение в скиту, но, слава Богу, поселился на племхозе, а в скит запретили заходить посторонним. Через два дня состоялась раздача вещей из хибарки изгнанного старца отца Нектария. Духовные дети постарались спасти как можно больше старческих святынь. В большинстве своем они хранятся сегодня где‑то на квартирах; не исключено, что многое погибло; кое‑что возвращено в Оптину, например, вышитая на полотне Икона Божией Матери Троеручица. Сегодня она висит в изголовье мощей старца Нектария. Возвращена из Ташкента духовными детьми не-1 давно скончавшегося архимандрита Бориса (Холчева), автора жизнеописания старца Нектария.
Очевидно, именно в этот промежуток времени отец Никон покрыл рясофором (так было принято в Шамордино) свою духовную дочь Ирину, сохранив за ней прежнее имя, и она стала инокиней. Произошло это в Казанском соборе, единственно действующем теперь в монастыре.
И вот 5(18) августа 1923 года, накануне Преображения Господня последовало известие, грому с небес подобное. Не допускающим возражения тоном власть объявила, что утром Казанский храм будет закрыт, навсегда, бесповоротно. Вволю наплакавшись, оптинцы отслужили всенощное бдение, а после полуночи Обедню, где в последний раз причастились Святых Тайн, приложились к кресту и выслушали отпуст «Христос истинный Бог наш». Если бы этим людям сказали, что в следующий раз Евхаристия свершится в Оптиной через 65 лет, они бы не поверили. Такое просто не уложилось бы в их сознании: жить без церкви? А как же тогда причащаться? Жить, не причащаясь? А зачем же тогда жить? «Не надо ждать или искать чудес, — говорил им старец Нектарий. — У нас одно чудо: Божественная Литургия. Это величайшее чудо, к нему нужно приникать…»
Ровно в 6 утра Казанский собор был заколочен досками и опечатан. Записи очевидца сохранили фамилии исполнителей: Сварнаков, Лапшинов, начальник милиции Палагин.
* * *Отцу Никону удалось задержаться в Оптиной еще на год. Как и некоторым другим членам бывшего товарищества, ему разрешили не уходить до полной ликвидации дел артели и сдачи всего имущества музею. Вместе с ним до конца оставались иеродиакон Серафим (Гущин) и послушник Илья (Жирнов) [8], о. Александр (Дегтев), канонарх отец Василий. Ежедневно в одной из башен они служили всенощное бдение; здесь и жили в келии при иконной лавочке. Отец Никон был полон решимости не покидать монастырь до последней возможности, и Господь помог ему.
В то время в Козельске жила шамординская монахиня мать Амвросия [9], и с нею несколько сестер. Так образовалась маленькая девичья обшинка, в которую входили и сестры Бобковы, которые по — прежнему трудились в больнице: Настя; санитаркой, Ирина прачкой. Их пока не трогали, поэтому все собрания происходили в больничной кухне.
Духовником общинки стал отец Никон. Как капитан тонущего корабля, стоял он на зыбком мостике своего обезумевшего времени и молился о всех выброшенных за борт, чтобы им спастись. На вопрос, помнит ли она Никона Оптинского, одна из свидетельниц описываемых событий, Нина Константиновна Бруни, в девичестве Бальмонт, ответила: «Конечно, помню. Это самый молодой старец был. Он был окружен роем монашек…» Не жалея ни сил, ни времени, он принимал исповеди, облегчал скорби, давал советы и наставления, совершал доступные в тех условиях требы. В России распяли Господа, и удивительно ли, что гонят верных Ему? «Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир» (Ин. 15, 18–19), — сказал Господь апостолам на заре эры, а получилось, оптинской общинке после девятнадцати веков христианской истории…
В кухне служили всенощные бдения, сюда приходили духовные дети из Козельска и многочисленные богомольцы, по — прежнему съезжавшиеся к старческим могилкам со всех концов России: народная тропа в Оптину не желала зарастать.
Особенное внимание Батюшка обращал на неоставление молитвы, вопреки всему, ибо Бог смотрит не на внешние условия жизни, а на сердце человеческое, и монах везде остается монахом, что бы с ним ни случилось.
— Исполняйте свои молитвенные правила, — настаивал он, — если нельзя почему‑либо все правило исполнить, то хотя бы половину, хоть некоторую часть исполните, ни Одного дня не оставайтесь без молитвы. Знайте, что если будете опускать правило, если оставите молитву, то незаметно дойдете до такого состояния, что при желании молиться, при сильной потребности обратиться к Богу, не сможете этого сделать, сердце останется холодным и черствым, и будете стоять, как чурка. Молитвою испрашивается помощь Божия, привлекается Божие благословение. Будет человек призывать благословение, и придет оно к нему…
Прошел еще год, и наступил июнь 1924 года. Отцу Никону настойчиво рекомендовано выселиться с музейной территории, и после вечернего бдения на кухне он произносит прощальную проповедь, которая сохранилась в записи одной из его духовных дочерей.
— Многие из вас скорбят, что мне приходится уйти, но ведь внешние условия жизни нашей не так важны, все это тоньше паутины, а главное в деле духовном — спасение своей души. Ведь духовный отец нужен для чего? Чтобы при помощи его шествовать и достигать Царства Небесного. А сколько было примеров, что некоторые имели возможность часто бывать у старца, даже жительствовали рядом с ним и оставались бесплодными, а которые изредка удостаивались слышать его наставление, преуспевали…
Духовные чада, не скрываясь, плакали.
— Вот, чудесненькие, ведь я монах, — утешал их отец Никон, — я давал обет терпеть всякое озлобление, укоризну, поношение, изгнание, и если это сбывается, то радоваться подобает. Прошу ваших святых молитв, а вас всех вручаю покрову Царицы Небесной…
Когда Батюшка стал собираться, неожиданно сказал на прощание:
— Помню я, когда я еще был Николаем, батюшка о. Варсонофий сказал надо мною такие слова: «Господи! Спаси сего раба Твоего! Буди ему Помощник! Защити его, когда он не будет иметь ни крова, ни приюта!» Аминь.
Так закончилась последняя Оптинская всенощная. И было отцу Никону от роду 36 лет.
* * *В Козельске отец Никон нанял квартиру с отцом Кириллом (Зленко) [10], с которым в юности послушничали в скиту под руководством старца Варсонофия. Оба стали служить в Успенском соборе, где пели на клиросе. О. Никон часто навещал о. Нектария и причащал опального старца. Здесь, в Холмищах, плотно зашторив окна, они творили вместе всенощное бдение, а когда старец был нездоров, о. Никон читал акафист «Целительнице».
По просьбе Батюшки он переписывал для него разные молитвенные правила. Дело в том, что люди все‑таки приходили к опальному старцу и допытывались: как молиться? Уже подросло поколение с серьезными пробелами в религиозном воспитании. Батюшка указывал на каноны, «Пятисотницу», «Богородице Дево» и другие молитвы, но поскольку шел седьмой год советской власти, с богослужебными текстами было плохо, предложить богомольцу зачастую было нечего. И вот о. Никон выручал, переписывал все необходимое.
В Козельске он окормлял уцелевших шамординских монахинь и паломников, которых во множестве присылал ему о. Нектарий, так как самому старцу исповедовать было запрещено, сельсовет пристально следил за этим. Один из посланных им к о. Никону богомольцев сегодня живет в Москве.
В описываемое время ему было 20 ле г. Юноша написал письмо старцу Анатолию, но конверт вернулся нераспечатанным с пометкой «за смертью адресата». Тогда он поехал в Козельск, где узнал, что Оптина разорена. Причастился в Георгиевском храме, где еще служили многие оптинские. Настоятель о. Макарий (Чельцов) [11] показал ему дорогу на Холмищи, и вот городской житель, никогда на такие расстояния не ходивший, идет пешком к о. Нектарию. Стемнело, переночевал где‑то и снова в путь.
