Г. Беневич - Мать Мария (1891-1945). Духовная биография и творчество
***
В заключение я хотел бы выразить свою признательность всем тем, без кого появление этой работы было бы невозможно: А. Н. Шустову, одному из первых исследователей матери Марии в России, щедро делившемуся со мною своими знаниями; Институту Открытое Общество, поддержавшему меня на начальном этапе, Высшей Религиозно–философской Школе (Институту) и лично ее ректору Н. А. Печерской, поддержавшей данную работу; А. М. Шуфрину (доктору философии Принстонской Теологической Семинарии), в горячих спорах с которым рождались многие ее идеи; покойному профессору СПб ГУКИ Э. В. Соколову – руководителю моей диссертационной работы, посвященной творчеству матери Марии; иеромонаху Валентину (Саламахе) за его критические замечания и поддержку; о. Сергию Гаккелю, поделившемуся со мной материалами из архива матери Марии; братьям и сестрам монастыря св. Иоанна Крестителя (Эссекс, Англия), познакомившим меня с рядом художественных произведений матери Марии; А. Семанову, помогавшему мне в поиске необходимой литературы; моей жене, О. А. Поповой – первому критику и читателю этой работы; Б. В. Останину – редактору этого издания; иеромонаху Григорию (Лурье), открывшему для меня православное богословие. Я хотел бы с благодарностью вспомнить и недавно скончавшегося поэта В. Б. Кривулина, бывшего моим первым проводником в мире поэзии и культуры.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Поэма "Духов День"
терцины
песня первая
У человека двойственен состав, –
Двух разных он миров пересеченье –
Небесной вечности и праха сплав.
Он искры Божьей в тварной тьме свеченье,
Меж адом и спасеньем он порог.
И справедливо было изреченье
О нем: он червь, он раб, он царь, он Бог.
В рожденном, в каждом, кто б он ни был, явлен
Мир, крепко стянутый в один комок.
В ничтожном самом вечный Дух прославлен
И в малом; искуситель древний, змей,
Стопою Девы навсегда раздавлен.
Я говорю лишь о судьбе своей,
Неведомой, ничтожной и незримой.
Но знаю я, – Бог отражался в ней.
Вал выбросит из глубины родимой
На берег рыбу и умчится прочь.
Прилив отхлынет. Жаждою томима,
Она дышать не может. Ждет, чтоб ночь
Валы сгрудила, чтоб законы суши
Мог океан великий превозмочь.
Вот на скалу он вал за валом рушит,
Прибрежным страшно. Рыба спасена,
И воздух берега ее не душит,
И влагою своей поит волна.
Судьба моя. Мертвящими годами
Без влаги животворной спит она.
Но только хлынет океаном пламя,
Но только прокатится гулкий зов
И вестники покажутся меж нами, –
Она оставит свой привычный кров
И ринется навстречу, все забудет…
Однажды плыли рыбаки на лов.
Их на воде нагнал Учитель. Люди
Дивились. Петр навстречу по водам
Пошел к Нему, не сомневаясь в чуде.
И так же, как ему, дано и нам.
Мы не потонем, если будем верить,
Вода – дорога гладкая ногам.
Но надо выбрать раз. Потом не мерить,
Не сомневаться, как бы не пропасть.
Пошел – иди. Пошла – иду. Ощерит
Тут под ногами бездна злую пасть.
Пошла – иду. А дальше в воле Божьей
Моя судьба. И Он имеет власть
Легко промчать на крыльях в бездорожье,
Иль неподвижностью навек сковать,
Прогнать, приблизить к Своему подножью.
И я вместила много; трижды – мать –
Рождала в жизнь, и дважды в смерть рождала.
А хоронить детей, как умирать.
Копала землю и стихи писала.
С моим народом вместе шла на бунт,
В восстании всеобщем восставала.
В моей душе неукротимый гунн
Не знал ни заповеди, ни запрета,
И дни мои, – коней степных табун, –
Невзнузданных, носились. К краю света,
На запад солнца привели меня, –
И имя было мне – Елизавета.
На взгляд все ясно. Други и родня
Законы дней моих могли б измерить, –
Спокойнее живется день от дня.
Лишь иногда приотворялись двери,
Лишь иногда звала меня труба.
Не знала я, в какую правду верить.
Ничтожна я. Великая судьба
Сплетается с моей душой ничтожной.
В себе сильна. Сама в себе слаба.
И шла я часто по дороге ложной,
И часто возвращалась я назад
И падала средь пыли придорожной.
Никто не мог помочь, ни друг, ни брат, –
Когда томил иного счастья вестник.
Он не сулил ни счастья, ни наград,
Он не учил ни мастерству, ни песням,
Он говорил мне:"Лишь закрой глаза,
Прислушиваясь к океанской бездне.
Ты только часть, а целое – гроза,
Ты только камень, а праща незрима,
Ты гроздь, которую поит лоза.
Ты только прах, но крылья херувима
Огнем насыщены и рядом, тут.
Не допусти, чтоб он промчался мимо.
Лишь подожди, наверное дадут
Тебе крестом отмеченные латы
И в мир иной ворота отопрут:
Иди, слепая, и не требуй платы.
Тебя не проводит ни брат, ни друг.
И я тебе лишь знак, а не вожатый".
Упала я, – крест распростертых рук
Был образом великим погребенья.
Шлем воина – меня венчал клобук.
Какое после было откровенье,
И именем Египтянки зачем
Меня назвали? Нет, не удаленье,
А приближенность новая ко всем.
И не волчцы пустыни, и не скалы, –
Средь площадей ношу мой черный шлем.
Я много вижу. Я везде бывала.
Я знаю честь, я знаю и плевки,
И клеветы губительное жало,
И шепот, и враждебные кивки.
А дальше поведет меня дорога
При всех владыках мира в Соловки.
Мы все стоим у нового порога,
Его переступить не всем дано, –
Испуганных, отпавших будет много.
В цепи порвется лишь одно звено,
И цепь испорчена. Тут оборвалась
Былая жизнь. Льют новое вино
Не в старые мехи. Когда усталость
Кого нибудь среди борьбы скует,
То у врага лишь торжество, не жалость,
В его победных песнях запоет.
Ни уставать, ни падать не дано нам.
Как пчелы майские, весенний мед
Мы собираем по расцветшим склонам.
В земле лежал костяк еще вчера
От кожи, жил и плоти обнаженным.
Еще вчера, – давнишняя пора.
Я отошла на сотни лет сегодня.
Пшеничный колос туг. Палит жара.
Благоприятно лето мне Господне.
И серп жнеца сегодня наострен.
Размах косы и шире и свободней.
Пади на землю, урожай времен,
В бессмертный урожай опять воскресни,
Людской пролитой кровью напоен.
Давнишний друг, иного мира вестник,
Пытает и в мои глаза глядит:
"Поймешь ли ты сегодняшние песни
И примешь мира измененный вид?
Твой челн от берега давно отчалил,
А новый берег все еще закрыт.
В который раз ты изберешь печали
Изгнанья, но теперь среди своих
Замкнулся круг, и ты опять в начале".
Но вестника вопрос еще не стих,
А я уже ответ мой твердый знала,
Уверенный, как вымеренный стих.
От тех печалей сердце не устало.
И я хочу всей кровию истечь
За то, что некогда средь неба увидала.
Спустился обоюдоострый меч,
Тот, памятный, разивший сердце Девы.
И должен он не плоть людей рассечь,
Крестом вонзиться. От Него налево
Разбойник похуливший виден мне.
Весь трепетный, без ярости и гнева,
Сосредоточенный в своей вине.
Да, знаю я, что меч крестом вонзится.
Вторым крещеньем окрестит в огне.
Печатью многие отметит лица.
Я чую приближенье белых крыл
Твоих, Твоих, сверкающая Птица.
Ты, Дух живой среди костей и жил,
В ответ Тебе вздохнет душа народа,
Который долго телом мертвым был.
Не человечья, а Твоя свобода
Живое в красоте преобразит
В преддверии последнего Исхода.
И пусть страданье мне еще грозит, –
Перед страданьем я склоняюсь долу,
Когда меня своим мечом разит
Утешитель, животворящий Голубь.
Песня вторая
Звериное чутье иль дар пророка,
Но только не от разума учет
Дает нам чуять приближенье срока,
Какой Давид сегодня отсечет
У Голиафа голову, сначала
Державных лат отбросивши почет?
И челн какой, сорвавшись от причала,
От пристани отпрянувши кормой,
Навстречу буре кинется? Встречала
Я много знаков. Скромен разум мой.
И если в чем упорствовать я буду,
Так уж не в том, что вычислить самой
Мне удалось. Лишь в приближеньи к чуду,
В том, что идет всему наперекор,
Искать священных знаков не забуду.
Как памятно. Какой то косогор,
Вдали стреноженная кляча бродит.
И облака, как груда белых гор,
И ветер шалый бьется на свободе,
Клонит траву. Иль в мире этом есть