Алексей Лебедев - Эпоха гонений на христиан и утверждение христианства в греко-римском мире при Константине Великом
______________________
* Указ дошел до нас в двух редакциях: у Лактанция (De mort. persec, cap. 34) и Евсевия (Церк. ист. VIII, 17). Разница между обеими редакциями очень незначительна. Нет сомнения, что латинский текст у Лактанция есть подлинный текст указа.
** Lactant. Op. cit. Cap. 33; Евсев. Op. cit. С. 16 и 17.
*** Кейм полагает, что церковные писатели умышленно хотели изобразить Галерия как нового Антиоха — Галерия, изведавшего на себе суд Божий, но о болезни Галерия говорят Лактанций и Евсевий, писавшие независимо друг от друга. Тот же Кейм не находит выражения чувства раскаяния в указе Галерия, а напротив, выражение императорской надменности, но с этим никто не согласится (Keim. Ubertritt Constantins des Gr. гит Christenthum. Zurich, 1862. S. 14).
**** Эту мысль Кейм (Op. cit. S. 15) выражает очень энергично:"Римское государственное право и порядки (Recht und Ordnung) должны были стать жертвой упорства (Hartnackigkeit) христиан".
***** Keim. Op. cit. S. 15, 80.
****** Сохранился на греческом языке у Евсевия, IX, 1. Этот список не точная копия указа: он представляет перифраз указа, впрочем, весьма близкий к тексту последнего. Евсевий полагает, что рассматриваемый список публиковал не сам Максимин, ненавистник христиан, а один важный государственный сановник Савин, даже против воли Максимина, но трудно представить себе самоволие государственного сановника в таком важном деле. Евсевий, нужно полагать, высказывает свое мнение по данному вопросу на том основании, что Максимин впоследствии осмелился возобновить гонение на христиан (Евсев. IX, 2–4), хотя и ненадолго.
******* В таком смысле выражение"народ"понимает известный Цельс. См. его слова в начале настоящего исследования, в отделе"О причинах гонений".
******** Keim. Op. cit. S. 16.
______________________
Что же значат таинственные слова указа, о каких мы говорим? По нашему мнению, они представляют собой обычную римско–юридическую формулу, ни к чему христиан не обязывающую и ничего важного в действительности не значащую. Римляне отличались религиозной толерантностью. Это нам уже известно. Они признавали права на гражданство за всяким религиозным культом, но лишь постольку, поскольку он принадлежит известной нации и поскольку он ведет свое начало от времен древних, от времен незапамятных, от времен отдаленнейших предков. Никаким новым религиям закон не покровительствовал (отсюда гонения на христиан и манихеев). Но вот в царствование Галерия сделано отступление от основных принципов римского законодательства. Правительство сочло себя вынужденным дать толерантность такой религии, которая не принадлежала никакому народу, была вовсе не древней (всем было известно, с какой исторической эпохи началась религия христиан); христианство было, говоря теперешним языком, религией космополитической и притом же новой (nova religio — так называли язычники христианство). Факт совершился. Рим сдался, он сделал уступку христианам; христианская религия признана дозволенной (licita). Следовало юридически оформить государственную санкцию. И вот являются в указе Галерия все те неопределенные и даже, на наш взгляд, странные условия, на которых христианству дается толерантность. В нем говорится о христианах, что"они снова должны сделаться христианами", т. е. представлять из себя таких же приверженцев предполагаемого древнего культа, какими были последователи всех других религий в Римской империи, им дается право держаться лишь древних учреждений и правил — instituta veterum, — хотя самому правительству неизвестно было ничего определенного об этих instituta veterum (указ выражается: forsitan); объявляется покровительство тем из христиан, которые держатся культа своего"собственного народа"(τοΰ ξϑνους), — неизвестно какого народа, так как правительство, без сомнения, хорошо знало, что христианство не есть религия определенной национальности. Если раз решено было дать христианину права religionis licitae, христианству, которое не было культом какого‑либо известного народа, и не было культом древних, то правительство, хотя и понимало существенную разницу между христианством и другими существовавшими тогда религиями, однако же для благовидности старается облечь свой законодательный толерантный акт касательно христиан в такую юридическую формулу, которая оправдывала бы в его собственных глазах допущенную перемену в положении христиан. Отсюда и произошли все те странные и непонятные с первого взгляда условия, при которых христианство объявлялось религией дозволенной. Если же законодатель, Галерий, с заметным неудовольствием говорит о склонности христиан к новшествам и разделениям (pro arbitrio suo, atque ut iisdem erat libitum, ita sibimet leges facerent), то правительство в этом случае не выражает какой‑либо особенной заботливости о сохранении христианства в чистоте и неповрежденности, о соблюдении древнехристианских правил христианами, а опять‑таки высказывает свой исконный юридический взгляд, что оно покровительствует лишь древним, освященным давностью религиям. Правда, быть может, в этом случае правительство не выпускало из виду и в самом деле единения христиан в религиозном отношении, поскольку религиозное единение их могло гарантировать спокойствие и мир в среде христианского общества, что для правительства было, без сомнения, желательно, но могло ли языческое правительство серьезно надеяться, что ему удастся достигнуть этой цели, правительство, не понимавшее должным образом христианских идеалов? Те условия и ограничения, при которых давались Галерием христианству права religionis licitae, пусть эти условия и ограничения фиктивные, могли, однако же, на практике мешать благосостоянию христиан. Какой‑нибудь слишком исполнительный проконсул или префект, истолковав указ в неблагоприятном смысле для христиан данной местности, мог причинить им вред, поставить затруднения для свободы христианской религии. Это возможно. Но было ли что‑либо подобное на практике, неизвестно. Напротив, известно, что указ Галерия сейчас же по своем издании принес счастье и благоденствие христианам. Евсевий рисует самую восторженную картину того, что последовало за изданием указа Галерия. Этот историк рассказывает, что темницы тотчас отворились, и заключенные в них христиане свободно возвращались в свои дома; рудокопни, на которых было так много даровых работников — христиан, сосланных сюда за исповедание христианства, опустели. Эти последние лица торжественно возвращались на родину, с пением и ликованием проходили по городам и весям, радость светилась в их глазах. Повсюду христиане беспрепятственно стали собираться для богослужения; это были многолюдные собрания, каких давно не было видно. Историк при виде этого зрелища замечает, что всем казалось,"как будто из недр ночного мрака воссиял некий свет". Так было, по словам Евсевия,"по всей Азии и по всем областям ее"(IX, 1). Ни из чего не видно, чтобы освобождаемых христиан освобождавшие их начальники старались допрашивать: хотят ли они быть христианами в том смысле, в каком были христианами их предки (instituta, quae primum parentes eorundem constituerant)? Будут ли они держаться каких‑то instituta veterum? Тождественна ли их вера с верой их"собственного народа"(τοΰ ξϑνους)? До всех этих утонченных вопросов никому не было никакого дела. Христиан освобождали от принудительных работ и из темниц — без всяких условий, допросов, расспросов, справок и ограничений. Подчиненный императору штат чиновников освобождал христиан из заключения, дозволял свободу христианского богослужения, не принимая на себя никаких других забот, и считал себя вполне исполнившим веления верховной власти. Из тех сообщений, какие дает Евсевий относительно времени, последовавшего за изданием Галериева указа, ясно открывается, что языческое начальство даже спешило как можно скорее привести в исполнение изданное верховное распоряжение (IX, 1). Поспешность, с какой старались распространять действие указа на христиан, свидетельствует, что указ принят и понят всеми в самом благоприятном для христиан смысле. Общество языческое было весьма довольно благоприятным для христиан законодательным актом Галерия."Даже прежние убийцы наши, — говорит Евсевий о язычниках, — видя это неожиданное чудо, радовались о случившемся"(Ibid.). Христиане, со своей стороны, видели в узаконении Галерия залог благоденствия общественного."Когда этот мир, — замечает Евсевий, — подобно свету солнца, взошел из недр темной ночи и озарил всех, дела в Римской империи опять установились, начали совершаться в согласии и тишине, и римляне снова соединились чувствами взаимного благорасположения своих предков"*. Как отразился указ Галерия на общем положении дел христианства, в каких отношениях изменилось это положение к лучшему в сравнении с прежними временами, какое установилось status quo под влиянием законодательной меры этого императора, как воспользовались христиане объявленной толерантностью, — об этом нельзя ничего сказать решительного, а можно лишь гадать; потому что прежде чем указ Галерия 311 года произвел должное действие и оправдал себя долговременным опытом, он должен был потерять значение, — через два года явился знаменитый Миланский эдикт Константина Великого. Свет Луны уступил место свету Солнца.
