Джед МакКенна - Духовная война

Этот пассаж оставил в кильватере несколько мгновений тишины.

— Но, может быть, это всё, чем хотят заниматься эти люди, – предположил немолодой человек по имени Генри, торопясь намазать эту свинью губной помадой, – быть духовными лежебоками. Ходить на работу, растить семью, зависнуть перед телевизором или что-нибудь в этом роде. Это не ад, это просто жизнь.

— Согласен, – согласился я. – Никто не пинает двери, вытаскивая людей из постели. Вы все приходили сюда, чтобы встретиться с Брэтт. Она не выискивала вас и не заманивала сюда, ведь так? Вы приходили к ней, прося этого сами, верно?

Генри кивнул, согласившись, остальные тоже закивали.

— Разве Брэтт когда-нибудь говорила о том, какая здоровская штука – просветление? Как оно может решить все ваши проблемы, наполнить вас любовью, покоем и счастьем, возвысит вашу душу, позволит превзойти человеческий уровень и даже смерть, даст вам особые способности, что-нибудь соблазнительное наподобие этого?

Никто не ответил. Это ещё один важный момент, который следует прояснить.

— Она когда-нибудь пыталась вас на что-либо уговорить? Убедить вас в чём-то, кроме как в том, чтобы думать самим, смотреть и видеть самостоятельно? Была ли она как гладко стелющий продавец, или целующий детей политик, который обещает, насколько лучше будет жизнь, если вы купитесь на его специальный духовный брэнд? Разве она осуществляла схему «быстрого благословения»? Разве она поддерживала какое-то учение? Разве она озаряла вас своей энергией шакти?

По трибунам прошёл небольшой смех, потому что всё, что я говорил, было так непохоже на Брэтт. Я подождал пока эти вопросы повисят в воздухе. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то подумал, что мы здесь собрались, чтобы попрощаться с каким-то любимым членом правления тюрьмы, ещё одним членом легиона лизоблюдов и подхалимов Майи, проповедником приятности, покорности, довольства – гипнагогии. Гипнагогия определяется как «фактор, вызывающий сон». Майа выпустила армию гипнагогов в мир, чтобы вызвать и удерживать состояние сна. Прекрасно. Я не спорю с этим. Я просто не хочу, чтобы сегодня здесь думали, что такой была Брэтт.

— Большинство из вас знают, что я испытываю довольно сильное презрение к духовному рынку. Порнографическая пародия на человеческое желание знать истину, кажется так я его называл. Вы понимаете, кого и что я имею в виду под этим?

Все закивали и заворчали, в основном соглашаясь.

— Кто-нибудь из вас думает, что это применимо к Брэтт? Разве она устанавливала распорядок? Пыталась разбогатеть? Строила организацию? Публиковала рекламу или блог? Ездила в туры? Разве хотела она быть популярной? Разве хотела она, чтобы в вас отражался её имидж духовно превосходящего существа? Разве она когда-либо даже улыбалась? Чёрт, разве она когда-либо была милой?

Все были очень внимательны. Они знали, что сейчас говорится что-то очень важное, что-то близкое к страшному краю.

— Разве она когда-либо требовала денег? Пыталась вам что-нибудь продать? Пригласить вас на круиз или ритрит на берегу? Разве она когда-нибудь наряжалась, принимала титул, или духовное имя? Разве она когда-нибудь заявляла о своём учении или о линии учения? Разве она когда-нибудь произнесла хоть слово на японском или санскрите? Разве она выключала свет на собраниях? Или включала музыку? Или зажигала свечи? Начинала с молитвы или медитации? Что-нибудь в этом роде?

В ответ лишь лёгкий смешок. Это важный момент, как и перечисление всех учителей и авторов. На сегодня у нас запланировано хорошее шоу, но ничто из этого не имеет смысла, если эти люди уйдут отсюда, смешивая Брэтт с миром духовной проституции.

— Брэтт была реальной – сказал я, – а это такая редкая вещь, что её очень легко не узнать при встрече. Ей не был присущ неистовый темперамент. Тот тихий, задумчивый человек, которого некоторые из вас видели на последнем собрании, ближе походил на то, как она была далека от всего этого. Очень непросто говорить о пробуждении, и ей пришлось стать другим человеком, который смог бы это сделать. Она прекратила встречи, когда поняла, что каждый раз во время наших с ней бесед я говорил правду – что между учителем и учениками совсем нет связи. Совсем. У нас нет того, что вам нужно, и вы не хотите того, что у нас есть. Брэтт не хотела в это верить, но в конце концов она не могла не увидеть, что это было правдой, и тогда она прекратила встречи. У меня есть другие причины продолжать это учительство, но у неё их не было.

— И теперь, с помощью Далай Ламы, я отвечу на тот вопрос, который задавал. Вопрос такой: зачем вы здесь? Чего вы хотите?

Я достал лист бумаги из заднего кармана, развернул его и прочёл одну из цитат, которые нацарапал на нём заранее.

— При конечном анализе, сказал Далай Лама, каждый человек надеется просто на покой ума.

Я свернул бумажку и убрал её.

— Кто-нибудь не согласен?

Никто.

— Я тоже, – сказал я. – Чего вы хотите? Покоя ума. Вот так просто. И вы приходили сюда, ища покоя ума у Брэтт, но она думала, что вы пришли сюда за абсолютно противоположным. Она была разрушителем, возбудителем, метафизическим анархистом. Её делом было крушить и сжигать. Она была иконоборцем, революционером. Она думала, вы желаете войны, а вы всё время хотели мира. Я согласен с Далай Ламой – покой ума, духовная гармония — это то, чего в реальности ищут практически все искатели везде и во все времена. Всё обретает совершенный смысл, если посмотреть с такой точки зрения. Почему все ищут, но никто не находит? Потому что они ищут не истину, рост или изменения, они ищут покоя ума. Всё остальное – просто маскарад.

— А что плохого в покое ума? – спросил Джастин.

— Ничего, – ответил я, – просто это не сочетается с таким человеком, как Брэтт. – Или как вы, – сказал он.

— Или как я, да. Лично я, думая о покое ума, содрогаюсь от отвращения. Для меня это лишь причудливый способ сказать, что люди просто хотят продолжать жевать свою жвачку и пастись с опущенной головой в окружении товарищей по стаду – неосознанные, незаинтересованные, неживые. Для такого человека, как я или Брэтт, покой ума — это враг. Это самое худшее на свете. Это корова, это сокамерник, это безволосый эмбрион, который по-прежнему вставлен в матрицу. Я имею в виду покой ума. – Я сложил пистолет из пальцев и вышиб себе мозги. – В чём смысл?

Это их немного взволновало.

— Не обижайтесь, здесь определённо нет вашей вины. Это универсальная динамика искателей. Вы можете пойти практически к любому духовному учителю или члену духовенства, и они помогут вам найти покой ума. Брэтт была тем, кто не понимал этого. Она не просто не знала, что вы хотите покоя ума, для неё это желание было непостижимым. Даже если бы вы сказали ей об этом напрямую, она не смогла бы уложить это в своей в голове. Она приравняла бы покой ума со сном, а это означало бы, что вы приходите к ней и просите её усыпить вас. Вот здесь и разрыв между нами. Так же, как вам не понятно, что мы думаем, что вы приходите сюда, чтобы сжечь свою жизнь, так и мы не понимаем, что вы приходите сюда, прося усыпить вас.

Я дал сигнал на перерыв, и все стали подниматься и потягиваться. Через пятнадцать минут все вернулись на свои места и несколько минут беспорядочно болтали между собой. Спустя некоторое время я представил Лизу. Она вышла, держа в руках свой ежедневник, явно чувствуя неудобство и смущённость. Ей и вправду было непонятно, что она – духовный неофит – преуспела там, где легионы духовных ветеранов потерпели неудачу. Она согласилась выступить. Я не старался её убедить. Она поняла, что я пытался ей показать, что ей предстоит ещё много сделать, и она решила, что будет это делать, и что рассказ своей истории, стоя перед этими людьми, может помочь ей в этом.

Она открыла ежедневник, достала фотографию и передала её кому-то в первом ряду, чтобы пустить по кругу. Тяжёлую историю ей придётся рассказать. Она начала медленно, зажато, в манере болезненной эмоциональной исповеди, опустив глаза, мягким, колеблющимся голосом, но потом нашла тихий, сердечный ритм, и история потекла. Я вышел, чтобы своим присутствием не усложнять ей задачу. Двадцать минут спустя, находясь на прилегающем поле, я услышал громкие продолжительные аплодисменты, и понял, что она справилась.

Брэтт и я никогда не срывали аплодисментов.

29. Эпитафия другу.

Лёжа головой на твоих коленях, камерадо, я продолжу своё признание – то, что я начал говорить тебе там, на открытом воздухе: знаю, я беспокоен, и беспокою других, знаю, мои слова – орудия, полные опасности, полные смерти, (поистине я реальный солдат, а не тот со штыком, и не артиллерист с красными нашивками), ибо я противостою покою, безопасности и всем установленным законам, чтобы нарушить их; я более решителен, потому что все отвергли меня, чем я мог бы быть, если все соглашались бы со мной; я не замечаю, и никогда не замечал, ни опыта, ни осторожности, ни большинства, а так же насмешек; и угроза, что называется адом, лишь мелочь или ничто для меня, и соблазн, что называется раем, лишь мелочь или ничто для меня.