Романо Гвардини - Господь
Но что вызывает борьбу? Что приносит «меч»? «Подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил, и от радости о нем идет, и продает все, что имеет, и покупает поле то. Еще: подобно Царство Небесное купцу, ищущему хороших жемчужин, который, найдя одну драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел, и купил ее» (Мф 13.44-46).
Человек, находящийся в поле, ограничен своим маленьким миром: своей телегой, плугом, своим домом и тем, что в нем есть живого. Все идет своим чередом, самодостаточно и внушает покой. И вдруг человек натыкается на ящик с золотом. В его мир входит другая реальность и потрясает его, и обесценивает прежний мир. Тогда человек ощущает потребность отдать «все», чтобы приобрести то, что здесь сверкнуло... У купца свое дело - купля и продажа, определяемые соотношением выгоды и честности, влечением к приобретению и стремлением сохранить приобретенное. Но вот он видит жемчужину, и ее несравненная ценность нарушает все его расчеты. Все, чем он владеет, кажется теперь мизерным, и он «все» отдает, чтобы приобрести жемчужину.
Следовательно, борьбу порождает не какое-либо предписание закона, а то, что становится видимой реальностью, превосходящей все существовавшее раньше в мире; жемчужина начинает сиять как ни с чем несравнимая ценность. И не та, что просто больше и драгоценнее в количественном смысле, когда новое - лишь очередная ступень лестницы, восходящей в пределах мира в необозримую даль, но выше, чем «все». То, откуда приходит потрясение «жемчужиной» и «сокровищем», идет наперекор всем установкам мира. Это относится как ко дворцу, так и к хижине, как к мимолетной связи, так и к великой любви, как к подневольному труду, так и к творчеству. Воссияла драгоценность «совсем иного» порядка, ощущается призыв к славе Царствия Божия - вот что вызывает борьбу.
Фрагменты, о которых мы здесь говорим, следует понимать прежде всего, исходя из того момента, когда они были написаны, ибо тогда еще существовала возможность пришествия Царства Божия в его пророческой полноте. Поэтому «следование» за Христом имеет еще и особый смысл - оно означает буквально войти с Ним в новое творение. Сначала дело еще обстоит так, что всех, «имеющих уши слышать», Он желает взять с Собой в грядущее. Поэтому Он требует от них отбросить все, что мешает: вещи, человеческие связи, оковы собственного «я» - чтобы стать свободными и открытыми для будущего. Но этим вопрос для нас не исчерпывается, так как Царство в этом смысле так и не пришло. Израиль его не принял; полнота времен не получила возможности излиться в бесконечное мгновение. Теперь Царство на все время этого мира остается в состоянии приближения. К каждому обращено требование принять в себя эту тревогу, и дать Царству возможность подойти вплотную.
О том, что это означает для каждого человека, нельзя сказать общими словами. Для того, кто призван «оставить» жену и детей, отказаться от брака, это и есть путь следования за Христом. Для того же, кто призван к браку, путь следования - брак, и ученики испытывают понятный страх перед требованием связать себя на всю жизнь (Мф 19.10). Христианский брак означает нечто совсем иное, чем естественная половая связь, и он, как и христианская девственность, основывается на жертве. Поэтому и тут Царство Божие может прийти только, если человек в евангельском смысле «ненавидит» другого и себя самого как падших вместе с природой. Для того, кто призван к бедности, следование заключается в отказе от обладания имуществом, для другого же - в праведном обладании им; но если человек не обманывает себя, то обладать по- христиански воистину нелегко. «Иметь, как не иметь», по слову апостола Павла (1 Кор 7.29-31) - не просто сделать это благочестивым украшением комфортабельной жизни, но осуществить действительно - можно только, хорошо зная врага, подстерегающего нас во всем, что мы имеем, и опираясь на ту же силу самопреодоления, которая необходима для отказа от имущества. .. И так - во всех частностях. Невозможно думать о Боге, как должен думать христианин, и в то же время отдавать свой ум и сердце своим занятиям, заботам и удовольствиям. Сначала нужно научиться отличать добрые мысли от злых, правые поступки от неправых, но скоро мы заметим, что этого недостаточно, чтобы дать место Богу, приходится потеснить также и благие и прекрасные вещи. Невозможно претворять в жизнь любовь в Христовом смысле и в то же время ориентироваться в своих поступках на наши естественные понятия чести и бесчестия, самоуважения и гражданского почета. Нужно, напротив, осознать, какими неискупленными, эгоистичными, по-настоящему неистинными часто бывают эти понятия.
Что делает все это таким трудным? Наша привязанность к вещам и людям, наша склонность к самоутверждению, но и этим еще не все сказано. Гораздо хуже то, что мы, в сущности, по- настоящему не знаем, за что надо отдать все это. Разумом, может быть, и «знаем» - слышали об этом или читали - сердцем же нет. Внутреннее чувство не воспринимает этого. Корням жизни это чуждо. Отдавать не так трудно, если знаешь, почему отдаешь. Не потому, что хотелось бы знать, какая от этого будет выгода, но потому, что с ценностью можно расстаться, когда можешь получить другую, более высокую. Но нужно это почувствовать. Эта более высшая ценность может заключаться в самой щедрости отдачи. Но сначала надо ощутить, что щедрость в самом деле прекрасна. И тут нам на помощь приходят слова «сокровище» и «жемчужина». Когда передо мной лежит золото, уже нетрудно отдать дом и домашнюю утварь, - но золото нужно увидеть. Когда мне обещают жемчужину, я могу все отдать за нее, — но она должна действительно сверкать передо мной. Я должен отдать вещи, существующие с нами и вокруг нас за «иное». Но вещи и люди близки мне, подчиняют меня себе, - тогда как иное остается для моих чувств нереальным! Как могу я отдать великолепие мира ради какой-то тени?
Как нам двигаться вперед? Прежде всего со словами: «Верую, Господи! помоги моему неверию» (Мф 9.24). Ведь мы все же что-то предчувствуем относительно жемчужины и сокровища, - поэтому нужно обратиться к Господу славы и просить Его показать их нам. Он это может. Он может помочь нашему сердцу постичь бесконечную красоту Царства Божия так, что в нас пробудится желание. Он может сделать так, что золото сокровища засияет перед нами и станет ясно, что имеет настоящую ценность: Он или мирские вещи. Значит, мы должны просить. Вновь и вновь мы должны теснить тьму, чтобы высвободить из нее свет. Все время мы должны просить, чтобы Бог коснулся нашего сердца. Во всем, что мы делаем, всегда должно присутствовать чуткое внимание, направленное «в ту сторону». Это то моление, которое «никогда не прекращается» и непременно бывает услышано.
Но и это еще не все. Нельзя сначала полностью познать слова Божий, и лишь потом действовать в соответствии с ними: здесь познание и действие слиты. Сначала познается немногое. Если человек действует в соответствии с этим немногим, то познание возрастает, и это углубленное познание вдохновляет нас на более значимые действия. Какой-то блеск жемчужины мы все же уже смутно различаем. Мы несомненно начинаем чувствовать, что то, что Христос называет «любовью» драгоценнее тех поступков, которые движимы общепринятыми представлениями или нашим личным чувством. Так не попытаться ли принять всерьез то немногое, что мы понимаем? Например, на нанесенную нам обиду реагировать не произвольным чувством и не согласно общим представлениям о чести, но по духу Христову? Осмелиться на любовь, которая суверенна и творит из собственной полноты? Прощать от всего сердца, как Христос, так искренне, как мы только можем?
Если мы будем так поступать, то станем лучше понимать суть дела, - вернее, мы тогда только и станем понимать ее правильно, ибо то, что связано с бытием, становится отчетливым только через действие. И тогда жемчужина засияет. А в следующий раз мы будем в состоянии сделать больше: легче выпустить из рук, с большим великодушием «продать», честнее «возненавидеть». Что? Нашу похоть, наше вожделение, нашу непроизвольность чувств, наше самодовольство -все мерила чести и права, кажущиеся неоспоримыми.
Мы глубже проникнем в новый порядок вещей; этопринесет нам новое познание, а из него проистечет новое дело...
Мы, конечно, уже начинаем чувствовать, что трудиться в деле Божием означает нечто иное, чем заниматься каким-то земным делом. Последнее определяется волей к самосохранению, или потребностью в творчестве, или желанием служить своей задаче и времени, - тогда как первое определяется согласием отдаться на волю Божьего Промысла, чтобы Бог содействовал этим Новому Творению. Нельзя ли с этого и начать? Ведь нечто из этого великого, о чем здесь идет речь, уже зримо, - так нельзя ли принять это в свой дух и сделать стимулом для своего труда? Например, тогда, когда результатов не видно и появляется искушение отнестись к делу легкомысленно? Или когда что-либо кажется миру неразумным, в то время «как этого требует внутренний голос?» Тогда как раз и проявилось то взаимовлияние, при котором из действия вытекает познание, рождающее в свою очередь более плодотворное действие.
