Джон Стотт - Нагорная проповедь Христианская контркультура
Известный перевод «не повторяйте всуе» (АВ), таким образом, может ввести в заблуждение, пока не станет ясным, что акцент делается скорее на слове «всуе», нежели на слове «повторение». Иисус не мог запрещать любое повторение, так как Он Сам повторял Свою молитву, а именно, в Гефсимании, когда Он «отошел опять и помолился в третий раз, сказав то же слово» (Мф. 26:44). Он одобряет упорство и даже настойчивость в молитве; осуждает Он многословие, когда «говорят не думая» (АГ). Понять это поможет выражение «нагромождение пустых фраз» (ПНВ). Речь идет о молитве, слова которой не имеют смысла, когда участвуют только губы, а ум и сердце бездействуют. В том же стихе 7 battalogia объясняется как polulugia, то есть «многословие», поток механических и бессмысленных слов.
Как же мы должны применять сегодня это запрещение нашего Господа? Возможно, оно распространяется на бездумное пользование четками, когда лишь перебираются бусины и повторяются слова, что скорее рассеивает, нежели концентрирует ум. Применимо ли это также к литургическим формам богослужения? Возможно, ибо использование определенных форм молитвы позволяет приближаться к Богу губами, а сердце при этом остается далеко от Него. Но и в импровизированной молитве можно использовать «пустые фразы» и употреблять религиозные шаблоны, мысленно блуждая при этом. Подводя итоги, можно сказать, что Иисус запрещает народу Своему любую устную молитву, если в нее не включены ум и сердце.
Следующие слова показывают, насколько нелепа такая молитва: «ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны». НАБ: «Они воображают, что чем больше они говорят, то тем больше вероятность быть услышанным». Какая ложь! Что же это за Бог, на Которого производит впечатление в основном техника молитв и количество слов и времени, затраченных на нее?
«Не уподобляйтесь им», — говорит Иисус (ст. 8). Почему? Потому что Бог, в Которого верят христиане, не таков. То есть мы не должны делать, как они, потому что не должны так же, как они, думать. Наоборот, «знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него». Он не невежда, чтобы нам давать Ему указания, и не колеблющийся, чтобы нам нужно было убеждать Его. Он наш Отец — Отец, любящий детей Своих и знающий все их нужды. Если же это так, может спросить кто–нибудь, то какой толк в молитве? Пусть на ваш вопрос ответит Кальвин: «Верующие молятся не затем, чтобы информировать Бога о чем–то, Ему неизвестном, или чтобы убедить Его выполнить Свой долг, или заставить Его исполнить то, что Он бы делал с неохотой. Наоборот, они молятся, чтобы, встретившись с Ним, укрепиться в своей вере, размышляя об обетованиях Его, чтобы освободиться от забот своих, возложив их на Него; одним словом, чтобы они могли сказать, что лишь от Него одного они надеются и ожидают для себя и для других всяческих благ»[155]. Лютер сказал об этом еще более сжато: «В своих молитвах… мы наставляем самих себя более, чем Его»[156].
2. Молитва христиан
Если молитва фарисеев была лицемерной, а язычников — механической, тогда молитва христиан должна быть действительной, искренней и осмысленной. Иисус хочет, чтобы наш ум и сердце участвовали в том, что мы говорим. Тогда молитва видна в своем Истинном свете — не как бессмысленное повторение слов, не как средство к прославлению самих себя, но Как истинное общение с Отцом нашим Небесным.
Так называемая «Молитва Господня» была дана Иисусом как образец подлинной христианской молитвы. По Матфею, Он дал ее как образец для подражания («молитесь же так»), по Луке — как речевой оборот (Лк. 11:2: «Когда молитесь, говорите…»). Мы же можем пользоваться ею и как написанной молитвой, и как образцом для создания своей собственной.
Существенная разница между молитвами фарисеев, язычников и христиан состоит в том, какому Богу мы молимся. Возможно, иные боги любят механические распевы; но не живой и истинный Бог, явленный Иисусом Христом. Иисус сказал нам обращаться к Нему (буквально) «Отче наш на небесах». Это подразумевает, во–первых, что Он — Личность, так же, как я — это «Я». Возможно, что Он, по известному выражению К. С. Льюиса, «сверхличность», но наверняка не меньше личности. Одна из причин, по которой современные радикальные теологи отвергают попытки реконструировать учение о Боге, состоит в том, что они отрицают Его способность к личностному самовыражению. Концепция о Боге как об «основе нашего (человеческого) бытия» попросту не согласуется с понятием о Его божественном отцовстве. Бог такая же личность, как и мы, даже более этого. Во–вторых, Он является любящим. Он не людоед–великан, пугающий нас ужасной жестокостью, и не такой отец, о котором мы иногда читаем или слышим — самовластный, хулиган, пьяница, — но Он Сам является воплощением идеала отцовства в Своей любящей заботе о детях Своих. В–третьих, Он могуществен. Он не только добр, но и велик. Слова «на небесах» обозначают не столько место Его пребывания, сколько Его власть и силу Его повеления как Создателя и Правителя всех вещей. Таким образом соединяет Он отцовскую любовь с небесной властью: Его любовь повелевает, а власть Его в состоянии исполнить.
Заповедуя нам обращаться к Богу как к «нашему Отцу на небесах», Иисус заботится не о протоколе (обучая нас правильному этикету в обращении с Божеством), но об истине (чтобы мы предстали пред Ним в верном умонастроении). Мы поступим весьма мудро, если, прежде чем молиться, проведем некоторое время, вспоминая о том, кто Он. Лишь тогда придем мы к нашему любящему Отцу Небесному с подобающим смирением, преданностью и упованием.
После того как мы сориентируемся по отношению к Богу и вспомним, что Бог наш — это личностный, любяший, сильный Отец, содержание наших молитв кардинально изменится двояким образом. Во–первых, приоритет будет отдан Божьему («имя Твое, Царствие Твое… воля Твоя…»). Во–вторых, наши собственные нужды, хоть и отодвинутые на второе место, будут все же поочередно Ему представлены. («Дай нам… прости нам., избавь нас…»). Каждый знает, что молитва Господня состоит из этих двух частей, первая часть касается славы Божьей, а вторая — нужд человека, но, как мне кажется, Кальвин был прав, когда впервые предположил, что здесь существует параллель с Десятью заповедями[157]. Ибо они тоже разделены на две части и выражают тот же приоритет: первая скрижаль раскрывает наши обязанности по отношению к Богу, а вторая — обязанности наши по отношению к ближнему.
Первые три просьбы в молитве Господней выражают нашу заботу о славе Божьей, которая связана с Его именем, властью и волей. Если бы Бог был, по нашим понятиям, некоей безличностной силой, то, конечно, у Него бы не было ни личного имени, ни власти, ни воли — ничего того, о чем бы следовало заботиться. А если бы мы думали о Нем как об «основной части самих себя» или об «основе нашего бытия», было бы невозможно разграничить Его заботы и наши. Но если Он в действительности «Отец наш на небесах», личностный Бог любви и силы, полностью явленный Иисусом Христом, Творец всего, заботящийся о Своих созданиях и об искупленных Им детях, лишь тогда, и только тогда, становится возможным (и даже необходимым) дать Его заботам приоритет и думать прежде о Его имени, Его Царстве и Его воле.
Имя Бога не складывается из букв «б», «о» и «г». То же относится к личности, носящей имя, к ее характеру и деятельности. Поэтому «имя» Бога — это Сам Бог, каким Он является по сути Своей и в Своих проявлениях. Его имя «свято» уже тем, что оно отделено и возвышено над всяким другим именем. Но мы молимся о том, чтобы оно «святилось», то есть, чтобы с ним «обращались, как со святым», потому что мы пламенно желаем, чтобы Ему, то есть Тому, Кому это имя принадлежит, воздавалась подобающая честь в наших собственных жизнях, в церкви и в мире.
Царство Бога — это Его закон. А так как Он является святым, то Он уже и Царь, абсолютно суверенно царствующий над природой и историей. Однако когда пришел Иисус, Он объявил о наступлении нового и особого царского закона Божьего, в котором отражены все благословения спасения и требования подчинения, заключенные в божественном законе. Молиться о «пришествии» этого Царства — значит молиться о том, чтобы оно возрастало, когда через свидетельство церкви люди подчиняются Иисусу, и чтобы вскоре, после того как Иисус возвратится в славе — властвовать и царствовать, оно наступило окончательно.
Воля Божья «благая, угодная и совершенная» (Рим. 12:2), ибо это воля «Отца нашего на небесах», бесконечного в знании, любви и силе. Поэтому глупо противиться ей, гораздо умнее стремиться ее познавать, желать и исполнять. Итак, Его имя свято, Он является Царем, а воля Его исполняется «на небесах». Иисус призывает нас молиться о том, чтобы эта жизнь на земле, по возможности, приблизилась к жизни на небесах. Ибо выражение «и на земле, как на небе», похоже, в одинаковой степени относится к освящению имени Божьего, распространению Царства Его и исполнению Его воли.
