Александра Давид-Неэль - Магия и тайна Тибета
Мой путь проходил мимо монастыря в Патуре, и мне показалось интересным сравнить его с монастырями, виденными в Сиккиме. Один из духовных чиновников пригласил нас на прекрасный обед, – проходил он в темноватом холле, в компании нескольких монахов. Ничто здесь, кроме высоких, массивных зданий, не показалось мне совершенно новым. Тем не менее я поняла, что ламаизм, который я наблюдала в Сиккиме, лишь бледная тень того буддизма, который существовал в Тибете. У меня было смутное представление о том, что за Гималаями лежит совершенно дикая страна, но теперь я стала осознавать: а ведь наоборот, здесь встречаются по-настоящему цивилизованные люди.
Среди многочисленных происшествий в пути – переправа через вспухшую от дождей и тающего снега реку Чи; перебраться через нее ни за что не удалось бы, не приди мне на помощь местные жители: они переводили наших лошадей одну за другой на тот берег.
За деревней под названием Кума, среди пустынной земли шла длинная дорога. Опираясь на описание пути, данное нашими слугами, хорошо знавшими его, я надеялась сделать удобный привал у термальных источников, принять горячую ванну и уснуть на теплой земле. Но внезапная буря заставила нас поспешить устроиться на ночлег, так и не добравшись до вожделенного рая. Сначала нас атаковал град, затем стал падать такой сильный снег, что мы вскоре оказались засыпаны по самые колени. Протекавший рядом с нашим лагерем ручей переполнился и залил нас. Мне пришлось провести ночь без сна и стоя почти все время на единственном небольшом островке под моей палаткой, не залитом грязной водой. Вот во что превратились мои мечты о приятном сне.
Наконец за поворотом дороги – я остановилась, увидев человека, валявшегося в пыли (он был пьян), – перед моими глазами неожиданно открылся великолепный вид. В синих сумерках вдали стоял огромный монастырь Ташилхунпо: множество белых зданий, увенчанных золотыми крышами, отражавшими последние лучи заходящего солнца. Цель моя достигнута.
Странная мысль пришла мне в голову. Вместо того чтобы искать пристанища в какой-нибудь гостинице в городе, я послала слугу к ламе, который отвечал за развлечения гостей монахов или учеников из местной провинции Кхам. Как женщине-иностранке, незнакомой с ним, пробудить его интерес к себе и с какой стати рассчитывать на поддержку? Не задавая себе таких вопросов, я действовала по наитию, и с превосходным результатом.
Высокий чиновник послал трапа, чтобы заказать мне две комнаты в единственном доме рядом с монастырем; там я и устроилась.
На следующий же день по протоколу начался опрос тех, кто собирался встретиться с таши-ламой. Мне пришлось детально описать мою родную страну, и расспрашивавшие были удовлетворены, услышав, что я родилась в месте под названием Париж.
Какой Париж? На юге от Лхасы есть селение под названием Пхагри, произносится Пари. Я объяснила, что «мой Париж» находится несколько дальше от столицы Тибета и расположен западнее, но настаивала, что из Тибета можно добраться до моей страны не пересекая моря и, следовательно, я не пхилинг (чужая). Само слово «пхилинг» буквально означает «континент за морем».
Долго находясь поблизости от Шигадзе, я утратила всякую возможность оставаться неузнанной, более того, тот факт, что я жила отшельницей, сделал меня известной в стране. Незамедлительно появились любопытствующие, и мать таши-ламы пригласила меня в гости. Мне удалось заглянуть во все углы монастыря, и, чтобы отплатить за оказанное мне гостеприимство, я предлагала чай нескольким тысячам монахов, живущих там.
Прошло много-много лет, столько произошло изменений с тех пор, как я посетила многие ламаистские обители и даже жила в них, притупилась острота восприятия, но, когда я осматривала Ташилхунпо, меня глубоко трогала каждая мелочь, попадавшаяся на глаза.
В храмах, залах и дворцах верховных священнослужителей царила варварская роскошь. Ни одно описание не передаст его настоящего великолепия. Золото, серебро, бирюза, нефрит в изобилии использовались для украшения алтарей, надгробий, для дверных орнаментов, ритуальных принадлежностей и еще при изготовлении домашней утвари, которой пользовались богатые ламы. Можно ли сказать, что я пришла в восторг от этой пышности? Нет, это не совсем верно и по-детски, – я восприняла ее как работу могущественных гигантов, чей мозг еще не развился до конца.
Этот первый контакт с Тибетом даже повлиял бы на меня не совсем благоприятным образом, но передо мной везде представало свойственное ему спокойное одиночество, и я знала, что оно скрывает мудрецов-аскетов, способных держать в повиновении вульгарность, присутствующую во всем этом великолепии в глазах масс.
Таши-лама, очень любезный со мной и бесконечно внимательный всякий раз, как я навещала его, отлично знал, где находится мой Париж, и произносил слово «Франция» на прекрасном французском языке. Мое рвение к изучению ламаизма очень нравилось ему, и он охотно помогал мне в исследованиях, как только мог. Почему бы мне не остаться в Тибете, спрашивал он меня.
И вправду – почему? Желание это не покидало меня, но я знала, что преподобному великому ламе, как ни велико его значение и уважение к нему в стране, не хватит власти, чтобы получить для меня разрешение жить в Тибете.
Тем не менее, будь я в тот момент так же свободна от всех обязательств, как во время путешествия в Лхасу, сделала попытку воспользоваться защитой, им предоставляемой, и поселиться в каком-нибудь уединенном месте. Но я не предвидела, что такое предложение последует. Мой багаж, записи, коллекции фотонегативов (и почему мы считаем эти вещи такими важными?) остались либо у друзей в Индии, либо в моем отшельническом жилище в горах. Но сколько мне еще предстояло изучить, какие огромные перестройки мировоззрения претерпеть, прежде чем через несколько лет радостно бродить в дебрях Тибета.
В Шигадзе я познакомилась с учителями таши– ламы – преподавателем светских наук и учителем, посвятившим его в мистические учения. Встретилась также с созерцательным мистиком, духовным наставником таши-ламы, высоко ценимым и уважаемым, – если верить историям, что о нем рассказывают, он окончил жизнь совершенно чудесным образом[33]. Там, в Шигадзе, как раз заканчивали строительство храма, который таши-лама собирался посвятить будущему Будде Майтрейе, властителю бесконечной страсти. Огромную статую поставили в зале с галереями, позволявшими верующим обходить ее вокруг на первом этаже, на уровне ступней, и постепенно подниматься по галереям на второй, третий и четвертый этаж, сначала до пояса, потом до плеч и до головы. Двадцать ожерелий из драгоценных камней, уложенных в громадный узор, украшали гигантского Майтрейю. Ожерелья изготовили из драгоценностей, пожертвованных дамами из высшей знати Цанга во главе с матерью таши-ламы, которая добавила к приношениям все свои драгоценности.
Восхитительные дни, проведенные мной во дворцах таши-ламы в Шигадзе и его окрестностях. Мне приходилось беседовать с людьми абсолютно разными по характеру. Новизна виденного и слышанного, особая психологическая атмосфера этих мест очаровали меня – благословенное редкое время.
Наконец ужасный момент настал: взяв с собой книги, записки, подарки и одеяние окончившего учение ламы, подаренное мне таши-ламой в качестве диплома почетного доктора университета Ташилхунпо, я покинула Шигадзе, грустно оглядываясь на громаду монастыря, пока он не скрылся с глаз за поворотом дороги, там, где я впервые увидела его.
Мой путь лежал в Нартанг, цель – посетить самый большую типографию в Тибете. Деревянные пластины, которые используются для печати различных религиозных книг – невероятное количество, – занимали целое здание, где их хранили на стеллажах, установленных рядами. Печатники, по локти в чернилах, сидели на полу и работали; в других комнатах монахи резали бумагу по размерам, требуемым для книг. Никто не спешил – вволю болтали, попивали чай с маслом. Какой контраст с нервным возбуждением и суетой в наших типографиях.
Из Нартанга я стала искать жилище гомчена, который был так добр, что прислал мне приглашение посетить его. Своего затворника я нашла в безлюдном месте, на горе у озера Моте-Тонг. Его жилище представляло собой просторную пещеру; к ней прибавляли одну комнату за другой, пока она не стала походить на небольшой форт.
Нынешний гомчен унаследовал пещеру от своего учителя, который в свое время тоже стал преемником своего духовного отца – знаменитого волшебника. Дары преданных трем поколениям лам-магов собрались в множество предметов, создающих в пещере удобства и позволяющих проводить там жизнь весьма приятно, конечно с точки зрения тибетца, рожденного в дикости и привыкшего с юности жить в учениках у отшельника. Так обстояли дела с моим хозяином. Никогда не бывал он ни в Лхасе, ни в Шигадзе, не путешествовал по Тибету и ничего не знал о мире за пределами своей пещеры. Учитель его прожил там более тридцати лет, а когда он умер, за этими стенами укрылся нынешний хозяин.
