Николай Покровский - Евангелие в памятниках иконографии

а) в греческом храме на кафедре сидит Григорий Богослов, окруженный монахами;

б) начало литургии, или «миром Господу помолимся» (копия с натуры);

в) малый вход;

г) священник, молящийся в алтаре с воздетыми руками, диакон, архангелы Михаил и Гавриил с надписями: έφη Μιχαήλ ό άρχων σοφία καί ό Γαβριήλ πρόσχω-μεν; вверху Христос благословляющий, с надписью: ό Δεσπότηζ εφη ειρήνη πασιν[1848];

д) чтение Евангелия: священник стоит перед престолом, от которого восходит к небу огонь (εκαστοζ Χόγοζ του άγιου ευαγγελίου, ώζ πυρ εγένετο καί εφθασεν μέχρι του ούρανοΰ); арх. Михаил ввергает дьявола в огонь (είζ τό εξώτερον πυρ);

е) великий вход: священника поддерживают ангелы; ж) священник, объятый пламенем, стоит перед престолом с воздетыми руками, позади него диакон (πυρόζ φλόξ επεσεν έπι τόν Ιερέα, καί έγένετο ό ιερεύζ φλογοπυροζ από τηζ κορυφής εωζ των ονύχων αΰτου); вверху Христос в виде Отрока; з) священник раздает евхаристию; и) ангелы возносят к Богу церковные приношения (έκκλησίαζ άπαρχαί έιζ τόν ουρανόν άνερχόμεναι), представленные в виде Отрока Христа. Сравнив эти изображения со стенописями Предтеченской церкви, мы видим, что те и другие, несмотря на отличия в частностях, имеют один и тот же характер; в некоторых пунктах их сходство доходит до полного тождества основной мысли и форм. Нам неизвестно, применялись ли эти изображения в стенных росписях греческих храмов, на основании которых возможно было бы прочно поставить вопрос о взаимоотношении искусств греческого и русского касательно этой серии изображений; теперь же мы можем лишь констатировать старшинство единственного греческого памятника, сходного с русскими не только со стороны идеи и основных форм, но отчасти и по букве надписей, в чем необходимо видеть ясный признак одного и того же литературного источника, положенного в основу изображений. Ученый, издатель греческого памятника Анжело-Май изъясняет их отчасти на основании сочинений греческих литургистов Софрония Иерусалимского, Феодора Андидского и др., отчасти на основании личных теоретических соображений; изъяснение это имеет серьезные основания, но ему недостает документальной точности: автору неизвестен тот литературный памятник, который, представляя свод некоторых толкований греческих литургистов, дополненный неизвестным автором, и послужил канвой для изображений. Это — изъяснение литургии, приписываемое св. Григорию Богослову. Оно встречается во многих списках XVI и XVII вв.[1849] в двух редакциях — краткой и пространной — и св. Григорию не принадлежит[1850]. Из двух мнений о происхождении этого памятника мы отдаем предпочтение тому, которое признает его переводом с греческого[1851], т. е. допускаем, что собирателем отрывков греческих литургистов и систематизатором их был грек. Если категорическое решение этого вопроса пока невозможно, то, во всяком случае, существование греческих списков этого толкования подтверждается выдержками из него при указанных изображениях у Анжело-Мая в том самом духе и порядке, как и в списках русских. Руководствуясь этим памятником письменности, мы можем изъяснить сполна ряд рассматриваемых стенописей. Изображение св. Григория на троне среди духовенства находит свое изъяснение в начальных словах памятника: «…собрашася св. отцы к великому Григорию Богослову и реша ему: отче, укажи нам о св. тайне и о бож литургии. И отвеща им Святый и рече: слышите отцы святии, да скажу вам, что есть св. и бож. литургия». Следующее изображение (а) поставлено не на своем месте[1852]; оно означает возглашение диакона: «елицы оглашеннии изыдите»; памятник письменности объясняет: «егда рекут «елицы оглашеннии изыдите», тогда станет в дверех церковных дьявол, имея в зубех стрелу остру, очи поострени огненни и страшно скрежещет зубы своими на стоящих в церкви. Егда рекут «да никто от оглашенных», тогда ангел слетит с небеси, емлет беса и вержет в огнь вечный, речет ему: что зде стоиши окаянне, не имея одеяния брачна». К следующему изображению (б) может быть отнесено замечание толкования: «егда поют приидите возврадуемся, видех ангела пред церковными дверми». Малый вход (в) оставлен нашим живописцем без символического добавления; в греческом — ангелы поддерживают священника, то же и в нашем литературном источнике: «егда идет иерей на выход, тогда ангел Господень слетит на святителя (= иерея), емлет его за десную руку и ведет во св. алтарь к св. трапезе»[1853]. В изображении чтения апостола (г) обращает на себя внимание фигура ап. Павла; о ней говорится в изъяснении: «егда начнут чести апостол, слушайте, как учит ап. Павел»[1854]. В изображении чтения Евангелия (д) замечателен пламень огненный и огненные херувимы; изъяснение в памятнике письменности: «егда чтет диакон Евангелие, Сын Божий невидимо приходит… в той бо час отверзается покров церковный, и словеса евангельская до небес доходят». Присутствие ангелов в изображениях херувимской песни (е, ж, з) согласно со словами изъяснения: «егда начнут пети «иже херувимы», стойте со страхом, преклонше лица на землю и молитеся… тогда бо ангели и архангели, херувими и серафими невидимо присутствуют с иереем, закрывающе крилами лица своя… И абие видех два ангела, како слетеста и крилома своима осениста иерея и несоста святая к жертвеннику». Изображение «достойно и праведно есть» (и) вполне ясно само по себе, и изъяснения его в памятниках письменности нет. Изображению «победную песнь» (к) соответствует изъяснение: «егда речет иерей «победную песнь», тогда… видех покров церковный отверст и небо являющееся и пламень огнен грядущ и по пламени множество ангел и по ангелех видех лица добролепыя… бе бо вещания, яко пламень горящ, и огненни ангелы сташа окрест алтаря, и шестокрилатии лица сташа окрест св. трапезы. И отроча младо посреде их и пламень огнен нападе на иерея». Изображение «святая святым» (л) находит свое изъяснение в словах: «егда рекут «св. святым», тогда видех ангела, имуща нож, и отроча на руку его, и закла его, и источи кровь его в св. чашу, и тело его режуще, кладуще горе на хлеб, и бысть хлеб тело Господа нашего Иисуса Христа»[1855]. Причащение мирян достойных (м) соответствует словам изъяснения: «и сошедшеся достойнии людие приимаху св. тело и кровь». В изъяснении отмечено также возношение св. даров ангелами на небо: оно изображено в греческом памятнике Анжело-Мая; в русских стенописях, насколько нам известно, его нет. Сопоставление это с очевидностью показывает, что наше изображение литургии вполне сходно с изъяснением литургии, приписываемым Григорию Богослову; последнее полнее по содержанию и, несомненно, древнее, чем первое, а потому в вопросе об их взаимоотношении руководящее значение должно быть присвоено памятнику письменности. Представители искусства пользовались этим замысловатым по символической концепции и удобновыразимым в живописи памятником. Здесь уже совершенно опущены иконографические формы византийской евхаристии и их связь с установлением таинства Христом, и все внимание сосредоточено на символике отдельных действий литургии. Особенно рельефно оттеняется здесь мысль о пресуществлении хлеба и вина в тело и кровь Христа. В тех же русских стенописях мысль эта выражается еще в особых изображениях сарацинского царя Амфилога, видевшего в церкви, как священник Младенца Христа заклал; мальчика жидовина, видевшего в церкви раздробленное отроча в руках св. Василия; другого мальчика, скрывшего частицу евхаристии, над которой явился огненный столп и в нем прекрасный Отрок Христос[1856]. С полной вероятностью возможно допустить, что особенный интерес к этим изображениям и соответствующим им сказаниям вызван был крайностями протестантизма.

Тайная вечеря в произведениях западного искусства до эпохи Джотто не представляет почти ничего оригинального. В некоторых памятниках западных видим точное повторение той же схемы, что и в памятниках византийских, как, например, в лонгобардском манускрипте бодлейяновой библиотеки ΧΙ-ΧΙΙ вв.[1857]: стол-сигма, на нем хлебы, чаша, два сосуда с рыбой. За столом сидят Иисус Христос, двенадцать апостолов и среди них Иуда; он простирает руку к Христу (?). Однако такие изображения на Западе должны быть отнесены к числу редких. В огромном большинстве их Иуда занимает совсем иное положение: так как он в момент совершения тайной вечери не принадлежал уже внутренне к малому стаду Христову и был отщепенцем, то художники выделяют его из ряда других апостолов; они помещают его по сю сторону стола-сигмы, и это есть первый и главнейший признак его выделения. Значительное число памятников этого рода указано Доббертом[1858]. Но если значение этой иконографической подробности вполне ясно, то остается еще вопрос: на Западе или в Византии впервые появилась она; возможно ли считать ее признаком западного происхождения того или другого памятника, как полагают Добберт и Питра?[1859] На памятниках византийских, уже разобранных нами, она не встречается, но мы ее видим на ахенском антипендии[1860], где Иуда стоит по сю сторону стола и принимает кусок из рук Спасителя, во фресках Урбана[1861], где Иуда возлежит и принимает также хлеб от Христа, в мозаиках Монреале[1862] и на вратах беневентских[1863]. Все эти памятники в целом имеют характер византийский[1864]; но до сих пор не доказано, что они изготовлены непосредственно византийцами; быть может, в них следует видеть лишь подражание произведениям Византии со стороны западных художников, произведение византийское по духу и характеру техники, а не по исполнению. Отсюда было бы возможно, ввиду постоянного повторения изолированного положения Иуды на памятниках западных, признать и в поименованных памятниках след западного отступления от византийских прототипов. Отступление это не принадлежит к числу крупных. В нем лишь с полной определенностью выражены византийские попытки выделения Иуды, замеченные нами в лобковской псалтыри и Евангелии императорской публичной библиотеки № 21. Отделяя таким образом Иуду от прочих апостолов, западные художники иногда лишают его нимба или наделяют его черным нимбом, в отличие от золотого нимба прочих апостолов. Черты эти мы видели и в памятниках византийских (Ев. № 74, копт. Ев.) и позднегреческих[1865]. В латинском Евангелии мюнхенской библиотеки (cod. cum piet. 52, cod. lat. 15903), в латинской Библии XIV в., принадлежащей той же библиотеке (№ 835), — черный демон входит в уста Иуды: наглядное выражение слов ев. Иоанна: «и после сего куска вошел в него сатана» (Ин. XIII, 27; ср. Лк. XXII, 3). Византийское искусство этой подробности не знает, но она известна нам по позднейшим греческим стенописям[1866]. Следующую особенность западных изображений, по которой всегда возможно отличить их от византийских, составляет прямоугольный стол. Первые по древности примеры этого рода относятся к XII в. Вместе с тем становится обычной и та видоизмененная схема изображения, первый пример которой дан в кембриджском кодексе VIII в.[1867] Коль скоро древнее понятие о столе было заменено новым, то и размещение участвующих в вечере должно было измениться: за столом-сигмой первое место находилось с левой стороны; за столом прямоугольным оно — посередине. И действительно, теперь художники стали изображать Христа на главном среднем месте[1868], а по сторонам — апостолов; Иуда удерживает свое отдельное место по сю сторону стола. Кроме памятников, описанных Доббертом, укажем еще на миниатюры рукописей XII–XIII вв., изданные Бастаром[1869], Лякруа[1870] и Р. де Флери[1871]; французскую Библию национальной библиотеки № 1б7, старопечатный кодекс той же библиотеки № 26. В памятниках XI–XIII вв. тайная вечеря принимает иногда характер литургический, таковы: эмалевый ящик, изданный Кайе[1872], и миниатюра рукописи национальной библиотеки № 9561 (л. 164): в храмине — престол квадратный с хлебами, украшенными крестами. Христос, стоя за престолом, подает апостолам — правой рукой св. хлеб, левой чашу (на ящике кубышку); над головой Христа Св. Дух. Это один из фактов, доказывающих, что на Западе даже и в XIII в. причащение под обоими видами было делом обычным; в противном случае миниатюрист-богослов не допустил бы столь явного протеста против существующей литургической практики. В памятниках XV в., когда на Западе уже установилась новая практика причащения, таких изображений нет: на столе лежат облатки, чаша в руках Христа; но она не передается апостолам (рук. нац. библ. № fr. 828, fol. 192), а иногда Христос причащает одними облатками стоящих на коленях апостолов (триптих ват. музея). Замечательные варианты: в одной из миниатюр рукописи национальной библиотеки № 9561 (л. 34 об.) тайная вечеря сопоставлена с изображением пира Иосифа с братьями; на лиможской эмали 1557 г., изданной Соммераром[1873], на столе агнец, как в некоторых миниатюрах наших лицевых Страстей; в Библии бедных[1874] вечеря сопоставлена с манной и Мелхиседеком, встречающим Авраама; присоединены здесь по обычаю и пророки — Давид (пс. LXXVII, 25: «хлеб ангельский яде человек»), Исаия (LV, 2: «послушайте мене и снесте балагая»), Соломон (Притч. IX, 5: «приидите, ядите мой хлеб и пийте вино») и Сирах (= Соломон: Прем. XVI, 20: «хлеб с небесе послал еси им, всякое услаждение в себе имеющий»). Все эти варианты, впрочем, мало подвинули вперед художественную обработку сюжета. Заслуга эта принадлежит знаменитым художникам Западной Европы и преимущественно — школы тосканской XIV–XV вв.; назовем Джотто (церковь Мария дель Арена в Падуе, картина в церкви Св. Креста во Флоренции), Николо Петри (фреска в рефектории Св. Креста во Флоренции), Спинелло Аретино (картина в берлинском музее), Лоренцо Шберти (врата флорент. ваптистерия), Фьезоле (картина в церкви Annunziata во Флоренции, фреска в S. Marco во Флоренции), Козимо Розелли (фреска в Сикстинской капелле в Риме), Доменико Гирландайо (рефекторий Ognisanti во Флоренции, foresteria в S. Marco), Луку Синьорелли (картина во флорент. Академии), Леонардо да Винчи (Maria delle Grazie в Милане), Бернардино Луини (рефекторий S. Maria degli Angeli в Лугано), Андреа дель Сарто (рефекторий S. Salvi во Флоренции), Рафаэля (ватик. ложи); немецких художников — А. Дюрера (гравюра), Гольбейна (карт, базельского музея)[1875], нидерландца Поурбуса-младшего (лувр. галер. № 392)и проч.