Николай Покровский - Евангелие в памятниках иконографии

126 Хиландарское изображение небесной литургии (по Дидрону)

Совершитель литургии есть тот Иерей но чину Мелхиседекову, о котором говорит ап. Павел. Присутствие Бога Отца на картине выражает мысль о Его соизволении на искупление людей, неоднократно подтвержденную в Новом завете (Ин. IV, 34; X, 18; Лк. XXII, 29; Деян. II, 23; Евр. X, 7–9 и др.). Изображение Св. Духа означает Его участие в искуплении (Евр. IX, 14), как виновника освящения человека, по силе заслуг Христа, Духа животворящего и укрепляющего внутреннего человека (Рим. VIII, 11, 16; Еф. III, 16). Ангелы, воспевающие песнь аллилуйя (= изображение в яросл. Христорожд. церкви) и стоящие перед престолом с кадильницами, отмечены в Апокалипсисе (Апок. V, VIII, 1–5; XIX, 1–6). Элементы эти сгруппированы в херувимской песни, также в заменяющем ее песнопении преждеосвященной литургии «Ныне силы небесныя с нами невидимо служат», в молитве херувимской песни «Никтоже достоин» и некоторых других. На основании этих последних источников и создана наша картина. Но между появлением самих источников и появлением картины лежит значительный промежуток времени. Первые становятся известными в V–VIII вв.[1839], а изображение явилось гораздо позднее. Так говорят и наличность памятников и некоторые детали изображения, как изображение Бога Отца, неизвестное в древнейших стенописях, и изображение Христа в архиерейских одеждах.

Изображения русские XVII–XVIII вв. стоят выше греческих в отношении разнообразия форм и широты замысла. Некоторые из них, как изображение в ярославской Ильинской церкви, сходны с греческими; но, ограничивая объем композиции одной только частью литургии — великим входом, русское изображение представляет этот вход в двух видах: в одном действующими лицами являются Христос и ангелы, в другом обыкновенные церковнослужители, хотя и здесь присутствуют три вселенских учителя, Бог Отец и чины ангельские. Обстановочное изображение там и здесь — русский пятиглавый храм[1840]. В других стенописях излагаются все важнейшие моменты литургии, причем служащими лицами являются Христос, ангелы и обыкновенные священники и диаконы; таково изображение в ярославском Успенском соборе[1841]. Более обычно изображение литургии с участием трех вселенских учителей·. Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста или одного Григория Богослова. Первоначальный мотив изображения дан во фреске церкви в Болотове, в алтарной апсиде: престол багряного цвета, на нем дискос или потир; по сторонам его два ангела с рипидами и орарями, на которых написано «о агиос»; возле ангелов два святителя в крестчатых фелонях, в омофорах, украшенных черными крестами, с развернутыми свитками; в одном из свитков (налево) написано: «Господи Боже наш, живый на высоких, на смиренньм призираяй»; в другом: «изрядно о Пресвятей» и проч. Первый из этих святителей, как видно из текста указанной молитвы в свитке[1842], есть Иоанн Златоуст, второй — Василий Великий. В московском Успенском соборе возле престола, на котором находится дискос с лежащим на нем Младенцем Иисусом, изображены три святителя; а вместе с ними, как и в волотовской церкви, раздаяние св. хлеба и чаши по обычному византийскому переводу. Василий Великий и Иоанн Златоуст — составители литургий. Предание, известное по памятникам русской письменности[1843], причисляет к ним также и Григория Богослова — отсюда их появление в изображении литургии в алтаре. На шитом воздухе[1844] Псково-Святогорского монастыря, подаренном, как видно из надписи на нем, М.И. Ординым-Нащокиным: треглавый русский храм и в нем престол с дискосом, в котором находится Христос; сверху сходит на дискос Св. Дух. По сторонам престола два ангела с рипидами и три вселенских учителя с присоединением к ним особенно чтимого в русской церкви св. Николая. Надпись говорит, что это есть «служба св. отец». Но все эти памятники дают лишь зародыш той грандиозной композиции литургии, которая появляется в русских храмах во второй половине XVII в.: в алтарных стенописях передаются все важнейшие моменты литургии, притом с символическими толкованиями, приписываемыми Григорию Богослову, введенному поэтому и в композицию. Из всех известных нам памятников этого рода[1845] остановимся на стенных изображениях ярославской церкви Иоанна Предтечи[1846]. Ряд их открывает собой Григорий Богослов, в саккосе и омофоре, на троне; его окружают св. епископы и диаконы. Действие происходит в русском пятиглавом храме. Надпись объясняет содержание изображения: «о св. литургии от св. отец св. Григорий вопрошен бысть… О св. литургии ответ дан бысть». Итак, сцена представляет собой беседу Григория Богослова с епископами о литургии; его ответы расположены в виде отдельных изображений по окружности апсиды: а) диакон в стихаре, с орарем стоит перед царскими вратами; возле него молящийся народ; на заднем плане ангел поражает дьявола; надпись: «егда диакон возглашает, диавол зубы скрежетание (= скрежещет); тогда ангел Господень снидет с неба, ввержет его в огнь неугасимый»; б) священник у престола; вокруг него ангелы, диакон и народ; вверху в облаках Св. Троица и ангелы; надпись: «егда диакон предстоит в пении «благослови душе моя Господа», тогда Христос людем благодать и мир подает любящим Его»; в) малый вход: диакон идет с Евангелием, за ним священник; по сторонам молящийся народ; вверху Спаситель на троне, среди ангелов; надпись: «возношение Евангелия»; г) чтение апостола; позади чтеца стоит ап. Павел; вверху Св. Троица; надпись: «(Христос Бог) мир подавает, в премудрости всех утверждает»; д) чтение Евангелия: диакон перед престолом (!) читает Евангелие; народ слушает; вверху Св. Троица, ангелы и огненные херувимы; надпись: «егда диакон св. Евангелие читает, тогда из уст его пламень огненный исхождает»; е) херувимская песнь: возле престола — ангелы с рипидами, священник, диакон и народ; вверху Св. Троица и херувимы; ж) всякое ныне житейское: диакон выносит из алтаря дискос на голове; по сторонам два ангела с рипидами; за ним священник с потиром, поддерживаемый двумя ангелами; вверху Св. Троица и херувимы; з) яко да царя: Спаситель в митре-короне, саккосе и омофоре, на возвышенном троне; по сторонам ангелы в святительских одеждах и шапках, коленопреклоненный народ; вверху Св. Троица; и) достойно и праведно есть: Св. Троица и ангелы на облаках, внизу коленопреклоненный народ; к) победную песнь поюще: священник и диакон стоят перед престолом; на престоле потир, в котором стоит Отрок Иисус; по сторонам народ; вверху Бог Отец; л) святая святым: возле престола священник, диакон и народ; на престоле чаша, в которой лежит Отрок — Христос; сверху слетает ангел с ножом в руке и касается им груди Христа; вверху Бог Отец; м) со страхом Божиим: священник причащает народ посредством лжицы, вверху Св. Троица и парящие ангелы. В целом ряде изображений с надписями, отчасти стихотворными, русский художник предлагает здесь символическое изъяснение литургии. Теоретическая основа этого изъяснения восходит к отдаленной эпохе византийской литургической литературы; но византийские художники не перевели этих толкований на образный язык иконографии, по крайней мере никаких следов этого перевода не сохранилось. Художники позднейшей эпохи греческого искусства оставили нам один памятник этого рода: миниатюры греческой рукописи 1600 г., происходящей из церкви Успения Преев. Богородицы в Иосафатовой долине и хранящейся в ватиканской библиотеке[1847]. Здесь девять отдельных изображений:

а) в греческом храме на кафедре сидит Григорий Богослов, окруженный монахами;

б) начало литургии, или «миром Господу помолимся» (копия с натуры);

в) малый вход;

г) священник, молящийся в алтаре с воздетыми руками, диакон, архангелы Михаил и Гавриил с надписями: έφη Μιχαήλ ό άρχων σοφία καί ό Γαβριήλ πρόσχω-μεν; вверху Христос благословляющий, с надписью: ό Δεσπότηζ εφη ειρήνη πασιν[1848];

д) чтение Евангелия: священник стоит перед престолом, от которого восходит к небу огонь (εκαστοζ Χόγοζ του άγιου ευαγγελίου, ώζ πυρ εγένετο καί εφθασεν μέχρι του ούρανοΰ); арх. Михаил ввергает дьявола в огонь (είζ τό εξώτερον πυρ);

е) великий вход: священника поддерживают ангелы; ж) священник, объятый пламенем, стоит перед престолом с воздетыми руками, позади него диакон (πυρόζ φλόξ επεσεν έπι τόν Ιερέα, καί έγένετο ό ιερεύζ φλογοπυροζ από τηζ κορυφής εωζ των ονύχων αΰτου); вверху Христос в виде Отрока; з) священник раздает евхаристию; и) ангелы возносят к Богу церковные приношения (έκκλησίαζ άπαρχαί έιζ τόν ουρανόν άνερχόμεναι), представленные в виде Отрока Христа. Сравнив эти изображения со стенописями Предтеченской церкви, мы видим, что те и другие, несмотря на отличия в частностях, имеют один и тот же характер; в некоторых пунктах их сходство доходит до полного тождества основной мысли и форм. Нам неизвестно, применялись ли эти изображения в стенных росписях греческих храмов, на основании которых возможно было бы прочно поставить вопрос о взаимоотношении искусств греческого и русского касательно этой серии изображений; теперь же мы можем лишь констатировать старшинство единственного греческого памятника, сходного с русскими не только со стороны идеи и основных форм, но отчасти и по букве надписей, в чем необходимо видеть ясный признак одного и того же литературного источника, положенного в основу изображений. Ученый, издатель греческого памятника Анжело-Май изъясняет их отчасти на основании сочинений греческих литургистов Софрония Иерусалимского, Феодора Андидского и др., отчасти на основании личных теоретических соображений; изъяснение это имеет серьезные основания, но ему недостает документальной точности: автору неизвестен тот литературный памятник, который, представляя свод некоторых толкований греческих литургистов, дополненный неизвестным автором, и послужил канвой для изображений. Это — изъяснение литургии, приписываемое св. Григорию Богослову. Оно встречается во многих списках XVI и XVII вв.[1849] в двух редакциях — краткой и пространной — и св. Григорию не принадлежит[1850]. Из двух мнений о происхождении этого памятника мы отдаем предпочтение тому, которое признает его переводом с греческого[1851], т. е. допускаем, что собирателем отрывков греческих литургистов и систематизатором их был грек. Если категорическое решение этого вопроса пока невозможно, то, во всяком случае, существование греческих списков этого толкования подтверждается выдержками из него при указанных изображениях у Анжело-Мая в том самом духе и порядке, как и в списках русских. Руководствуясь этим памятником письменности, мы можем изъяснить сполна ряд рассматриваемых стенописей. Изображение св. Григория на троне среди духовенства находит свое изъяснение в начальных словах памятника: «…собрашася св. отцы к великому Григорию Богослову и реша ему: отче, укажи нам о св. тайне и о бож литургии. И отвеща им Святый и рече: слышите отцы святии, да скажу вам, что есть св. и бож. литургия». Следующее изображение (а) поставлено не на своем месте[1852]; оно означает возглашение диакона: «елицы оглашеннии изыдите»; памятник письменности объясняет: «егда рекут «елицы оглашеннии изыдите», тогда станет в дверех церковных дьявол, имея в зубех стрелу остру, очи поострени огненни и страшно скрежещет зубы своими на стоящих в церкви. Егда рекут «да никто от оглашенных», тогда ангел слетит с небеси, емлет беса и вержет в огнь вечный, речет ему: что зде стоиши окаянне, не имея одеяния брачна». К следующему изображению (б) может быть отнесено замечание толкования: «егда поют приидите возврадуемся, видех ангела пред церковными дверми». Малый вход (в) оставлен нашим живописцем без символического добавления; в греческом — ангелы поддерживают священника, то же и в нашем литературном источнике: «егда идет иерей на выход, тогда ангел Господень слетит на святителя (= иерея), емлет его за десную руку и ведет во св. алтарь к св. трапезе»[1853]. В изображении чтения апостола (г) обращает на себя внимание фигура ап. Павла; о ней говорится в изъяснении: «егда начнут чести апостол, слушайте, как учит ап. Павел»[1854]. В изображении чтения Евангелия (д) замечателен пламень огненный и огненные херувимы; изъяснение в памятнике письменности: «егда чтет диакон Евангелие, Сын Божий невидимо приходит… в той бо час отверзается покров церковный, и словеса евангельская до небес доходят». Присутствие ангелов в изображениях херувимской песни (е, ж, з) согласно со словами изъяснения: «егда начнут пети «иже херувимы», стойте со страхом, преклонше лица на землю и молитеся… тогда бо ангели и архангели, херувими и серафими невидимо присутствуют с иереем, закрывающе крилами лица своя… И абие видех два ангела, како слетеста и крилома своима осениста иерея и несоста святая к жертвеннику». Изображение «достойно и праведно есть» (и) вполне ясно само по себе, и изъяснения его в памятниках письменности нет. Изображению «победную песнь» (к) соответствует изъяснение: «егда речет иерей «победную песнь», тогда… видех покров церковный отверст и небо являющееся и пламень огнен грядущ и по пламени множество ангел и по ангелех видех лица добролепыя… бе бо вещания, яко пламень горящ, и огненни ангелы сташа окрест алтаря, и шестокрилатии лица сташа окрест св. трапезы. И отроча младо посреде их и пламень огнен нападе на иерея». Изображение «святая святым» (л) находит свое изъяснение в словах: «егда рекут «св. святым», тогда видех ангела, имуща нож, и отроча на руку его, и закла его, и источи кровь его в св. чашу, и тело его режуще, кладуще горе на хлеб, и бысть хлеб тело Господа нашего Иисуса Христа»[1855]. Причащение мирян достойных (м) соответствует словам изъяснения: «и сошедшеся достойнии людие приимаху св. тело и кровь». В изъяснении отмечено также возношение св. даров ангелами на небо: оно изображено в греческом памятнике Анжело-Мая; в русских стенописях, насколько нам известно, его нет. Сопоставление это с очевидностью показывает, что наше изображение литургии вполне сходно с изъяснением литургии, приписываемым Григорию Богослову; последнее полнее по содержанию и, несомненно, древнее, чем первое, а потому в вопросе об их взаимоотношении руководящее значение должно быть присвоено памятнику письменности. Представители искусства пользовались этим замысловатым по символической концепции и удобновыразимым в живописи памятником. Здесь уже совершенно опущены иконографические формы византийской евхаристии и их связь с установлением таинства Христом, и все внимание сосредоточено на символике отдельных действий литургии. Особенно рельефно оттеняется здесь мысль о пресуществлении хлеба и вина в тело и кровь Христа. В тех же русских стенописях мысль эта выражается еще в особых изображениях сарацинского царя Амфилога, видевшего в церкви, как священник Младенца Христа заклал; мальчика жидовина, видевшего в церкви раздробленное отроча в руках св. Василия; другого мальчика, скрывшего частицу евхаристии, над которой явился огненный столп и в нем прекрасный Отрок Христос[1856]. С полной вероятностью возможно допустить, что особенный интерес к этим изображениям и соответствующим им сказаниям вызван был крайностями протестантизма.