Ирина Голаева - Повесть об одинокой птице
– Кажется, да.
После этого Борис Николаевич никогда ее ни о чем не расспрашивал первый, если только она сама не начинала разговор. С этого времени они стали видеться еще реже.
Она ощущала, что между ними всеми протянулась незримая нить, и боль на одном ее конце тут же отзывалась на другом. Для себя она решила, пока не будет явным ее счастье, оберегать его, ведь оно, как и сама жизнь, может оказаться таким хрупким.
Она не пропускала ни одного собрания. Все вроде было по-прежнему, а вроде и нет. Она смотрела на молодые семейные пары, которые вместе с детьми чинно шли на богослужение, и ее сердце болело. Она словно знала, что никогда не сможет иметь такого счастья. А свое счастье она связывала с ним и с Богом. Она любила их. Любила нежно и преданно. Но если Бог молчал на все ее мольбы о нем, то он постоянно противился ее разговорам о Боге. Он так и не мог примириться с несоответствием между религиозными постулатами и тем, что видели его глаза. А она пыталась объяснить.
– Ты разве видишь тепло? Нет. Разве видишь воздух? Тоже нет. Но ты можешь чувствовать тепло, и ты дышишь воздухом. Так и Бог. Ты не видишь Его своими физическими глазами, но можешь видеть через то, как Он являет себя в этом мире. Этот мир полон Богом. Все сотворено Им.
– Но тебя и меня родили обыкновенные люди. Мужчина и женщина. Где был Бог в процессе зачатия? – не сдавался он.
– Он дал тебе жизнь.
– Нет! Жизнь мне дали родители. Но Бог, с твоих же слов, постоянно хочет отнять ее у меня.
– С чего ты это взял?
– Но Он же отправляет не поверивших в Него в ад?!
– А может, они сами туда попадают из-за своего неверия?
– А какой параметр веры должен быть, чтобы там не оказаться?
Она замолчала. Она действительно не знала ответа на этот вопрос, который ее тоже постоянно мучил. С кафедры она слышала, что достаточно только уверовать во Христа, принять водное крещение и пребывать в церкви, в общении святых, чтобы быть спасенным. Если ты рожден свыше, то ты уже записан на Небесах. Чем больше она слышала эти слова, тем больше у нее возникало вопросов. А что значит родиться свыше? Кто такие святые, и как пребывать в общении с ними? Сперва она считала, что святые – это верующие в церкви. Но почему-то пребывать с ними в общении стало для нее тягостно. У нее до сих пор собирались иногда на дому, а пока все ожидали ведущего брата, сестры обсуждали вопросы земного бытия, касавшиеся кухонных изысков, детей, каких-то приобретений. Самым духовным в этих общениях было обсуждение общецерковных событий и самих членов церкви. Она несколько раз пробовала повернуть разговор в иное русло, но это было никому не интересно. На нее удивленно поднимали глаза и пожимали плечами, ссылаясь на то, что не сестринское дело вникать в духовные понятия, а если есть вопрос, его надо задать старшим братьям. Но и братьям были не интересны ее вопросы. И разговоры все равно сводились на прежние рельсы. А когда в ее жизни вдруг появился он, на эти собрания она стала ходить скорее по обязанности, чем по зову души. Когда брат в сотый раз говорил, что Бог есть любовь и все должны любить друг друга, как Он заповедовал, она тоскливо посматривала в окно. Сестры сонно кивали. Молились за обычные нужды, а она уже давно не молилась вместе со всеми – после того как один брат сказал ей по окончании собрания, что ее молитва была не от Духа Божьего. «Почему?» – удивленно спросила она. «Молись Господу, и Он тебе откроет», – ушел от ответа брат. Ее сильно оскорбили эти слова. Теперь во время молитвы она стояла молча и смотрела в окно, на фонарный столб. Она чувствовала, что он где-то рядом, но не придет, пока у нее проходит это собрание, «шабаш», по его выражению. А приходил он к ней теперь часто. Они могли часами сидеть за столом, говоря обо всем. Он был таким же начитанным и эрудированным, как Борис Николаевич. Она иногда проводила параллели между ними и удивлялась, до чего же они похожи, и в то же время разные. Ей было интересно слушать его размышления. Иногда она пыталась с ним спорить, но это всегда выходило слабо. Они пребывали в ничьей. Каждый – со своим. Чем дальше она с ним общалась, тем более по-иному начинала видеть церковь. Раньше ей нравилось там все. А теперь она ловила себя на мысли, что ей скучно на проповеди. Даже те места Писания, которые толковали ей братья, она видела по-иному. Как-то само собой так получилось, что она тихо отошла от всех церковных дел. Да, видно, и ее мало кто стремился привлечь. После случая с братом Виталием вокруг нее образовалось незримое кольцо отчуждения. Ее чурались. Иногда ей хотелось подойти к ним и спросить: «Почему вы сторонитесь меня? В чем моя вина? Чем я согрешила против вас?» Но она не решалась. Да и как сказать о том, что, может быть, только кажется ей, а все на самом деле по-другому? Она вообще стала бояться своих мыслей и никому их не высказывала, да и некому было. Он только и ждал от нее нечто подобное, чтобы продолжать бунтовать против Бога и церкви. А она этого не хотела. Она видела, что в нем идет борьба. Он сам мучается от своего неверия. И этим он так становился похожим на своего дядю! Только Борис Николаевич не говорил о Боге с такой дерзостью. Он, скорее, был в благоговении перед Ним, и ее это всегда поражало. Такого благоговения она не встречала даже в церкви. Там разговоры о Боге были скорее обыденной темой. Только иногда проскальзывала нотка благоговения пред Богом, но тут же заглушалась уверенными словами о том, что Бог рядом и хранит их во всем.
И вот после стольких ее усилий привести его в церковь, он однажды сдался. Они поехали вместе, заранее встретившись на остановке. Был морозный день. Пар клубами валил изо рта. Выйдя из автобуса, они не спеша пошли в сторону библиотеки. По дороге их кто-то обогнал, нечаянно задев его. Этот кто-то обернулся, и она узнала брата Виталия. Тот криво улыбнулся, смерив их обоих прищуренным взглядом. Это не предвещало ничего хорошего для нее. Она смущенно выдернула руку из его руки и пошла рядом. Он удивленно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Она почувствовала, что сделала что-то не так, и сказала ему:
– Так надо. Здесь не принято незамужним ходить за руку с братьями.
– Но ты же ходишь? – лукаво улыбаясь, сказал он.
Она опустила голову. Только сейчас она ясно поняла, насколько далеко зашли их отношения. И от этого откровения у нее перехватило дыхание. Она даже остановилась, чтобы расстегнуть ворот пальто.
– Тебе помочь? – спросил он. Но она от него отшатнулась. Вокруг становилось все больше и больше знакомых лиц. Люди уже с нескрываемым любопытством рассматривали ее спутника. Она ловила удивленные взгляды, и по мере того как они подходили все ближе и ближе, на сердце у нее становилось все тяжелее и тяжелее. Только сейчас она вдруг отчетливо поняла, что сделала ошибку, придя вместе с ним, но было уже поздно. Они вошли в помещение.
Она показала ему место, где он может сесть, а сама пошла в сестринскую, чтобы повязать косынку. Незаметно она села в другом зале. Ища ее, он стал оглядываться по сторонам. Только теперь он заметил, что рядом одни мужчины. Женщины, видимо, находились отдельно, в другом зале. Сначала он не мог понять, где же этот второй зал, но потом увидел, что он сбоку. Там действительно сидели женщины в косынках. Чтобы держать в поле зрения этот зал, он пересел на другую сторону, стараясь найти ее глазами среди множества женских лиц. Она видела его. Видела, как он пересел, и теперь взглядом ищет ее. Она пригнулась за широкой спиной сестры, сидевшей впереди. Он ее не заметил. Началось служение.
Стали петь христианские гимны. Ему дали потрепанный сборник. Первый гимн был про Христа, который призывает душу прийти к Нему. Он не пел, но внимательно прочитал текст, перевернул страницу, другую… После общего пения к небольшой кафедре вышел один из братьев и стал проповедовать о муках, которые испытывает человек, живущий в мире и не знающий Господа. За ним вышел другой, долго читал евангельский отрывок, а потом его пересказывал. Она сидела за спиной дородной сестры и кусала губы. Как назло, все проповеди были слабые и, конечно же, не могли тронуть его сердца. Она украдкой посмотрела на него. Его лицо расцветало прямо на глазах. «Может, все-таки Бог тронул его сердце?» – забрезжила в ней слабая надежда. По его лицу она не могла понять, был он доволен или злорадствовал. На себе она ловила косые взгляды. За спиной послышалось слабое перешептывание и смешки. Она чувствовала, что это о ней. «Ну и пусть! Они же ничего не знают. У нас все целомудренно. Только за руку держимся», – пыталась мысленно убедить себя она. Но никто кроме нее самой ее не слышал. А сердце в груди предательски колотилось, и казалось, что все сидящие рядом слышат его биение. Никогда после смерти папы не было ей так страшно и тревожно. Казалось, что незримо решается ее судьба. И это было не обычное воскресное собрание, а зал суда, где сидели одни судьи, и никто не хотел защитить ее. Она была совершенно одна. И даже он словно стоял в стороне, как свидетель, и не заступался за нее. Вот-вот, и ей зачитают окончательный приговор… В эту минуту она очнулась. Вышел брат Юрий и стал призывать к покаянию те души, которые впервые пришли сюда. Внимательно посмотрел в его сторону. Но он не делал никаких движений, чтобы обнаружить свое страстное желание покаяться. Его лицо было радостно, но раскаяния в нем не наблюдалось. Юрий еще раз произнес свой призыв. С другой стороны мужской половины встал худорослый мужчина и прошел вперед. Юрий обрадовался этой душе и, подождав еще немного, начал молиться за него. Больше кающихся грешников не нашлось. Собрание спело еще один гимн, все благословили друг друга, и Пастор объявил, что богослужение окончено. Она встала и быстро вышла из зала. Но он все не выходил. Попрощавшись с сестрами, она взволновано посмотрела в сторону братской половины. Его все не было. Предчувствуя что-то недоброе, она осторожно заглянула в дверь. Он стоял в окружении нескольких братьев, среди которых она заметила брата Петра, Юрия и других. Они о чем-то страстно с ним спорили. Она боялась подойти ближе, но в то же время ее очень тянуло туда. Вдруг она с ужасом отметила про себя, что на фоне степенных, самодовольных братьев он выглядел как Христос в окружении фарисеев. Эта картина настолько ее поразила, что она передернула плечами. До нее долетали слова – закон, смерть, буква, жизнь. Он что-то им доказывал, жестикулируя, ему явно не хватало пространства. Братья же с удивлением и насмешкой смотрели на него, сдерживая себя, чтобы не потерять умиротворенный вид.
