Ирина Голаева - Повесть об одинокой птице
Тетя Маруся засмеялась и замахала на него рукой.
– После обеда можно сходить на речку. Здесь недалеко. Я бы пошел сейчас, но боюсь, не успею дочитать вот это, – и он потряс толстым журналом.
– Я с удовольствием! – воскликнула она.
После завтрака Борис Николаевич погрузился в чтение, тетя Маруся занялась приготовлением обеда, а она, погуляв по саду, поднялась к себе наверх. Окно было по-прежнему открыто. Она взяла свою маленькую дорожную Библию и, примостившись на подоконнике, стала читать. Ласковый, теплый ветер приятно обдувал ее лицо. Иногда, оторвав взгляд от строк, она смотрела вдаль, погружаясь в прочитанное. Она не заметила, как дверь в комнату распахнулась.
– Мама, ты здесь? – послышался незнакомый, резкий голос, и тут же осекся.
Она обернулась к двери. Солнечный свет пронизал ее пышные светлорусые волосы, распущенные по плечам, а налетевший ветерок слегка разметал их. Она подняла свои серьезные голубые глаза, и тут их взгляды встретились. На какое-то мгновение оба застыли в глубоком и волнующем оцепенении.
– Здравствуйте, – произнес он.
Она, смущенно поправляя юбку, слезла с подоконника и тихо ответила:
– Доброе утро.
Он снял сумку с плеча, и она еще раз посмотрела на него.
Перед ней стоял высокий, стройный юноша. У него были почти черные глаза и темные вьющиеся волосы. В чертах его лица просматривалось нечто орлиное, он, словно хищная птица, стремительно и внезапно налетел на нее.
– Извините, наверное, это ваша комната? – смущенно сказала она, ища предлог выйти. – Я приехала вчера с Борисом Николаевичем.
– Так вы та самая баптистка, его знакомая? – напрямую спросил он.
Она смутилась еще больше. Никто ее так не называл – баптисткой. Это как-то коробило слух. Ее словно ударили по щеке. Непроизвольно она даже коснулась своей щеки рукой, молча кивнула и направилась к дверям.
– Не уходи. Оставайся здесь. Я пойду сам, – резко сказал он и стал спускаться по лестнице. Ступеньки тяжело заскрипели. Было слышно, что он вышел из дома. Оттуда через открытое окно донесся радостный оклик тети Маруси.
– Сынок, приехал!
Она поняла: это как раз и был тот самый сын тети Маруси. Она посмотрела на полную корзинку помятых листов, один из которых читала вчера. Ей вспомнились слова: «Жизнь – это борьба». Она улыбнулась. И, сама не зная почему, вдруг закружилась по комнате.
За обедом собрались все. Юноша оказался разговорчивым и действительно очень начитанным. Он почти на равных, и даже как-то нападая, заспорил с Борисом Николаевичем. Они были с ним чем-то похожи, но в то же время – совершенно разные. Она украдкой наблюдала за ним, и ей нравилась его молодая решительность.
После обеда все пошли гулять. Она шла позади, а он продолжал о чем-то увлеченно говорить с Борисом Николаевичем. Она не понимала темы разговора, но ей не было скучно. Она просто шла за ними и думала о своем. Когда они дошли до реки, то обернулись, видимо, вспомнив о ней. Она опять поймала на себе его взгляд. Сильный жар прошел по ее телу, даже закружилась голова. Он смотрел и смотрел на нее, а она на него. Борис Николаевич кашлянул и вывел их из этого оцепенения. Она вздрогнула. Ей стало неловко. Борис Николаевич предложил ей руку – спуск был довольно крутым. Они медленно спускались вдвоем, а он быстро сбежал и уже ждал их внизу.
– Ты не устала? – вдруг спросил он ее.
Она вздрогнула и мотнула головой. «Как быстро он перешел на ты, – подумалось ей, – ведь мы еще совершенно не знаем друг друга».
И тут рядом с собой услышала опять его четкий голос:
– Здесь дико и красиво, не правда ли?
– Да, красиво, – протянула она, и их глаза опять встретились.
Она снова почувствовала прилив крови к щекам. Он смотрел на нее как-то совершенно иначе, чем обычно смотрят люди. В его глазах было что-то большее, и это большее пугало ее. Его взгляд словно парализовал ее. И она ощущала себя совершенно беззащитной перед ним. Неизвестно почему, но в ее сердце что-то происходило, что-то начинало разгораться, неизвестное ей раньше тепло стало растекаться по телу. И она не могла противиться ему. Она покорилась…
Вчера он решил навестить мать, да к тому же несколько деньков погостить на даче у дяди Бориса, где ему очень нравилось. С детства мама часто брала его туда. Там было вольно, тихо. Отец не появлялся там никогда. Накануне они опять поругались, и ему некуда было ехать, кроме как на эту дачу. Не найдя мать на кухне, он поднялся наверх, в свою комнату. Он ожидал увидеть там что угодно, кроме того, что увидел.
На подоконнике, купаясь в солнечных лучах, сидела молодая девушка и читала книгу. Пораженный, он остановился как вкопанный. Это было больше, чем сон, это была действительность. Она посмотрела на него своими умными лучистыми глазами, и он оказался в них. Так она вошла в его жизнь. И он понял, что это именно Она.
Почти всю неделю они пробыли на даче. Она не пошла в церковь. Ее мобильный телефон давно разрядился, и никто не мог дозвониться до нее. Борис Николаевич уехал в город. А им не хотелось. Она жила в его комнате, под крышей, а он спал в гостиной на стареньком диване. Днем они или бродили по саду, или, примостившись на подоконнике, подолгу говорили. Они сразу нашли общий язык, хотя были очень разные. Им обоим казалось, что они давно знали друг друга, а встретились только сейчас. Его все больше и больше поражала она. А ее все сильнее и сильнее влекло к нему. Им было хорошо.
Вскоре они вернулись в город. Она дала ему свой номер телефона. Он неделю не звонил, и она начала уже переживать. Но вот он позвонил, и к ней вернулась радость.
Они стали встречаться.
Она рассказала ему о себе. О своем отце, матери, потом о церкви.
– Как ты можешь верить в эту чушь? – сказал ей он.
Она встрепенулась.
– Это не чушь. Бог есть.
– Ну, допустим, что есть. Но как тогда ты объяснишь несправедливость, болезни, голод, войны, которые царят на земле? Если Бог такой всемогущий, почему тогда Он все это допускает?
– Но ведь это творит не Бог, а люди. Разве Богу нужны роботы? У человека – свободная воля, и эту волю он пускает или на добро, или на зло. За это он и будет отвечать.
– Перед кем отвечать?
– Перед Богом.
– Религия оболванивает людей. Посмотришь на этих попов, на их жирные лица, и ни за что не захочешь идти туда.
– А я и не хожу к попам.
– Да какая разница! Власть – она всегда портит людей. Думаешь, твои пасторы – другие? Да точно такие же! Я им не верю!
– Ты так говоришь, потому что не знаешь их. Я тоже так, может, думала раньше, когда не пришла и не увидела сама, своими глазами. Что тебе мешает прийти? Чего ты боишься?
– Я не боюсь, – встрепенулся он.
– Ну, тогда давай вместе сходим. Я верю, что когда ты все увидишь сам, своими глазами, твое мнение переменится.
Он заглянул в ее оживленные, такие близкие и доверчивые глаза. Ему захотелось коснуться ее разгоревшегося лица. Он обо всем забыл и просто кивнул головой.
– Ну вот и хорошо! В следующее воскресенье пойдем вместе.
И она воодушевленно улыбнулась ему. От радости у него закружилась голова. Но он не подал и вида. Ему хотелось быть рядом с ней одновременно близким и далеким.
– Только я тебе ничего не обещаю, ладно? И не надо меня тянуть к алтарю. Или как там у вас это называется… – смущенно ответил он.
Она улыбнулась.
Он сам удивлялся себе. Всегда такой невозмутимый, резкий, даже холодный, находясь с ней рядом, он робел, и торосы его льда таяли. Что было в ней такого? Он часто задавал себе этот вопрос и не мог найти ответ.
У него были друзья и даже так называемые подруги, но она была другая. Какая-то светлая и чистая. Рядом с нею он чувствовал себя по-иному. Ее теплота, ее доверчивость, эта наивность и чистота словно освещали и его кипучую душу. Много изведав и нигде не найдя покоя и удовлетворенности, он в первый раз ощутил себя счастливым. И это было совершенно другое счастье. Его раздражало в ней только одно – ее вера в Бога. Бог в его изощренном уме был неким символом Всего Мирового – и плохого, и хорошего. Но если в этом мире было место плохому, то сам факт этого заставлял сомневаться в божественной справедливости, а следовательно, в существовании Бога. Он видел, что Бог – та преграда, которая стоит между ним и ею. Понимая религию как необходимость для больных и умственно недалеких людей, он внутренне бунтовал. Еще в религию уходят одинокие люди. Но зачем уходить ей, если теперь у нее есть он? Почему-то он все уже решил и за себя, и за нее, только еще не знал, как это сказать. Тепло ее руки, которая была рядом, будоражило его чувства. Ему хотелось уже не просто коснуться ее лица, а поцеловать. Будучи неробким от природы, с ней он робел и не позволял своим чувствам вырваться наружу.
– Давай я тебя провожу, – предложил он. Она в знак согласия кивнула. Ей тоже было очень хорошо сейчас. От него веяло силой, уверенностью. С ним она себя чувствовала как когда-то с отцом – защищенной. Вот он словно случайно коснулся ее ладони, зацепив тонкие пальцы. Она не отдернула, и он крепко сжал ее пальцы в своей горячей руке. В первый раз их руки соединились.
