Владимир Бибихин - Узнай себя
31.8.1989
Коммунизм отдал себя в наем идее, чья чистогане терпела леса, сытости, женщин. Разум сведения леса, якобы для новых городов, для освоения полей, был уже вторичный, подыскан задним числом для раннего недовольства лесом- зачем шумит, о чем. Не нашлось терпения к тому что подсказывают сами вещи. Русский гнозис.
8.9.1989
Мы земные существа, когда поем и плачем, нам делается легче, хотя ничего в нашем состоянии от этого вроде бы не меняется. Подумай о злых: они хотят мучить, жечь, чтобы восстановить какую‑то жуткую гротескную правду, — собственно, сделать услугу человеку, вернуть его от сна к яви Так волк режет больного оленя.
21.9.1989
Ты стоял смотрел среди выстуженной поляны на полную луну, пытаешься понять Россию. Она такая от несказанной тоски. Потом ты понял что дело не в том чтобы ее понять, скажем, отмыслив от нее бандитов и хулиганов. Дело в том чтобы здесь сейчас в ней глядеть на луну и проходить через все, через что проходит человек в таком случае. И точно так же: что бы где ты ни говорил, думай только о деле, слова — дела. Не спрашивай разрешения: дескать, Россия такая, так сложилась и потому она не разрешит то, другое. Раньше чем разрешит — то, что есть, уже есть. Только кажется что все запугано. Одергиваешь и проверяешь себя прежде всего ты сам. Узнай себя.
13.10.1989
Самая хитрая ловушка — возмутиться состоянием соплеменников и начать их обличать, воспитывать. Пусть кажешься себе беспочвенным, но не страшись оторваться, быть один. Нацию все равно будут потом судить только по одиночкам.
21.10.1989
Земля балансирует на краю. Человек тайком давит, жмет, испытывает терпение: бог, мы тебе прищемили хвост, неужели не больно? Прищемим еще. Странно, громилы такие страшные, а ведь они громят только потому что крепко верят фантомам мира. Мы, робкие, на самом деле смелее, потому что им не верим. Они бунтуют против оскорбительного бога тирана, но кто им велел сначала в такого поверить. Громила давит и давит, ему кажется что уже он разваливает стены своей тюрьмы. Так звезды взорвавшись яростно жгут всё, восставшие демоны, ярясь. И впустую. Им той же мерой мерится. Тогда они смирнеют, терпеливо несут службу. Мудрость просыпается в них и расширяет их до границ мира Замершие, хотят они только слушать и слушать вечность.
28.10.1989
Ты назвал бы время «интересным», как седой трагичный старик назвал бы интересными подаренные ему игрушки, куклы, паровозики, да и не просто подаренные, а «дай дедушка пока твои книжки и твои документы и твои письма и твои фото».
29.10.1989
Что редко можно видеть, так это стыда у продавщиц, они забавно смотрят на человеческое стадо, просиживают целый день в лени и беседах. Ждут иностранца. Не просто всякого: ближние иностранцы, скупающие последние часы, еще не то; ждут хорошего, верного, наивного, богатого иностранца, воспитанного, уверенного в своих намерениях купить, твердого. К своему, загнанному, некрасивому только равнодушие в лучшем случае. Впрочем, никто не знает, что делается на дне сердца. — Всё сделано из тонкого железа и наспех. Испытывают терпение Бориса и Глеба. Но ведь Борис и Глеб молились даровать им мученичество от брата и такого же христианина как они. Так сказать, игра в поддавки. Опасная вещь.
16.11.1989
Тебе снится отрывок из радиопередачи: «…А по ним с грохотом пройдут стрелковые подразделения Православной церкви Советского Союза».
3.2.1990
Опасная пустота сейчас открылась перед человеком, нет цели, она будет обязательно заполнена. Вина не власти, а человека, который привык ждать, брать смысл, вещи. Может быть это происходит не только у нас, а вообще в воздухе. В Париже Аверинцев для журнала Юнеско говорил о новом человеке, сверхгедонисте и механическом: новый секс так не похож на страсти наших родителей, как машина на лошадь.
Может ли торговый интерес заполнить пустоту? Природа не любит пустоты. Ты увидел эту пустоту, и всё, достаточно. Рассуждать об этом нечего.
15.2.1990
Много лжи, подстановки. Люди несут как обезумевшие от страха и ярости. Честнее быть нигде, глядеть на яркое солнце или ясную луну, луну на спокойном небе, солнце между близкими кромками облаков с северо–запада, из которых вдруг густой снег. Правда Скандинавии. Честнее — так рыхло распасться. Спать, чтобы выспаться от дел до пустоты и страшного Прокофьева. Виктория Токарева меня подвела, подрисовала. Цветаева — нет. Но она очень недалекая, из‑за этого треплет крылья. Слишком много зависимости от последнего раздражения. Утром, вместо протрезвления после сна, тебе мерещится манящий шлейф бога. Какой он красивый! как до него далеко! как он быстро движется! как не приседает к людям!
12.3.1990
«Всё уносилось прочь, осталась светящаяся точка (или восклицательный знак)». По–моему, это и верно замечено, и точно и необычно сказано («восклицательный знак»). «Но что толку!» Так все настоящие встречи: от них нет толку, но они единственное, что остается от жизни и что связывает с жизнью. Она по существу состоит из таких ускользающих моментов. Они настоящий опыт. Нет смысла его «обозначать»; это не получится, это дано одному здесь и теперь, никто в мире этого не знал и никогда не объяснит, тут настоящие моменты истории человечества Раньше такие вещи назывались мистическим опытом. Это редкий дар, требующий в ответ большого труда, «Мир как есть». Я это называл такостью мира, она необъяснима, несомненно только одно, что она именно такая. Бессмысленная она или не бессмысленная, это второй вопрос, косвенно относящийся к делу. Дело здесь в неповторимости события, которое хочет через нас быть и будет, если только у нас хватит сил его вынести (во всех смыслах).
В такого рода ощущениях бессмысленностью дело не ограничивается, за ней, глубже нее встает тот самый «мир как есть», покой, ясность. Если конечно человек умеет вынести панику от бессмысленности. Сомнительно, что он может жить только в рамках придуманного им смысла. Скорее наоборот, В тех рамках нечем дышать, или хуже. — Такие моменты похожи на точки, где как бы пришита или вернее начинает ткаться какая‑то ткань. Истории? спасения? То, что человеку при этом тяжело, значит только, что ему повезло нести (вынести) мир.
10.5.1990
Эта юная, истерзанная, трагическая душа, как она отдает, каким огнем сгорает, сколько терпит, как несет на себе мир. Когда ты думаешь о том крае Москвы, тебе кажется что она держит его. «Город держится семью праведниками». Это жаргон, фольклор для тех кто плохо видит. Невидимые вещи невидимы; праведник невидим; он невидимо и спасает.
Читай, думай, пиши; ладно, плачь, но в слезах еще ложь, хотя они нужны тоже для лучика правды потом. На востоке в треть неба двойная, тройная, четверная полная радуга, темный фон; на западном яростное солнце бьет сквозь холодные тучи. Земля приподнялась, наклонилась, словно смирилась перед небесным знаком. Человеку стыдно за бескрылость, медленность ног, мысли, языка, невозможность броситься к другому и с ним вырваться из тела. Но пусть бессилие, косность. Так, на их фоне, как в деревянной рамке, яснее совершается то, что не забыть, чему сравнения нет: праздник неба, огонь в послушном теле, костер, который обожжет, убьет, согреет, спасет. Только думай, пиши, молись; больше ничто, никто не придет, не поможет. С удивлением посмотри на костыли, рецепты, колючую проволоку, капканы. Как птице вырваться из клетки? Будь готов ко всему. Прошлое было, будущего нет; есть хрупкое сейчас, полное этими вещами, чудом, ужасом, жутью, вестью, — дающими свободу.
18.7.1990
Ходить здесь с экскурсией — неблагодарное занятие,
Ведь у каждого в Эрмитаже должно быть что‑то свое,
Картина, скульптура… или ваза — неважно,
Сказала экскурсовод и дала нам 10 минут — Найти это свое.
Я смотрела на «Мадонну Литу» Леонардо,
Дыханием вечной красоты веяло от ее чистого лица,
А потом подошла к «Скорчившемуся мальчику»
Микеланджело. Это и есть мое в этом музее.
Я не могла отойти от маленькой фигурки.
Как во сне, доносились слова экскурсоводов
О великом Микеланджело, о шедеврах искусства…
А мне хотелось погладить мраморные кудри
И обнять за плечи… чтоб не было так больно.
Загнанное тринадцатилетнее существо, когда счет идет уже на минуты, когда страшно, жутко, прикасается к другому, страдающему, загнанному так же; скрыться некуда, они выслежены, опознаны, будут добиты; этим прикосновением обреченных они спасены, Бог взглянул на них, окаймил невидимой радугой, миру в этой месте быть, — тому же, обещание которого ты увидел тогда, двадцать четвертого мал, на повороте (левом) под стрелку, с Университетского на Ленинский. Пусть не мне.
18.7.1990
Ты перечитываешь, всё на месте, этот текст, который имеет место, в нем можно расположиться, просторно, надолго. Написавший его не имеет места, у него нет дома, хуже, у него два недома, для мучения, для терзания при виде, при взгляде, при встрече. «Лисы имеют норы, а Сын Человеческий не имеет где голову приклонить». Автор этого текста не имеет себе нигде никакого места, текст имеет место и вмещает, будет вмещать — в конце концов, ты за это ручаешься.
