С. А. Федченков - Святой Ириней Лионский. Его жизнь и литературная деятельность
«Это учение, Флорин, как бы сказать снисходительнее, не есть учение здравой мысли, это учение не согласно с Церковью и верующих в него повергает в величайшее нечестие. Этого учения никогда не смели проповедовать даже еретики, находившиеся вне Церкви. Этого учения не предавали тебе бывшие до нас пресвитеры, которые обращались с самими апостолами. Я был еще отроком, когда видел тебя в Нижней Азии у Поликарпа: тогда ты был знаменит при дворе царя и старался снискать его благоволение (Поликарпа). — Тогдашнее (τά τότε) я помню тверже, чем недавнее; ибо что мы узнали в детстве, то укрепляется вместе с душой и укореняется в ней. Так, я мог бы описать даже место, где сидел и разговаривал блаженный Поликарп; могу изобразить его походку, образ его жизни и внешний вид, его беседы к народу, как он рассказывал о своем общении с Иоанном и с прочими самовидцами Господа, как он припоминал слова их и пересказывал, что слышал о них о Господе, Его чудесах и учении. Так как он слышал все от самовидцев жизни Слова, то он рассказывал согласно с Писанием. По Божией милости ко мне, я и тогда еще внимательно слушал Поликарпа и записывал слова его не на бумаге, но в моем сердце, — и по милости Божией всегда сохраняю их в свежей памяти. Могу засвидетельствовать перед Богом, что если бы этот блаженный и апостольский старец услышал что-нибудь подобное (твоему заблуждению), то воскликнул бы и, заградив свой слух, по привычке своей сказал бы: “Благий Боже, до какого времени сохранил Ты меня, что я должен перенесть это!” Потом ушел бы из того места, где сидя или стоя слышал такие речи».
В этом отрывке для нас важны, собственно, два момента: упоминание о встрече с Флорином и воспоминания Иринея о Поликарпе. Для правильного решения вопроса о значении нового основания для хронологии мы должны уделить тому и другому равное внимание и рассматривать их в связи друг с другом. В противном случае рискуем придти к односторонним выводам.
Упоминание о встрече с Флорином заключается в следующих словах: «Я был еще отроком, когда видел тебя в Нижней Азии у Поликарпа: тогда ты был знаменит при дворе царя и старался снискать благоволение его (Поликарпа) [έδον γάρ σε, παΐς εηώνέντή κάτω Άσία παρά Πολυκάρπφ λαμπρώς πράσσοντα έν τη βασιλική αυλή και πειρώμενον εύδοκιμεΐν παρ’ αύτω]».[176]
Отсюда ясно, что Ириней лично видел Флорина у св. Поликарпа в Нижней Азии, очевидно, в Смирне. Но когда это было? Точного ответа на такой вопрос сам отрывок не даёт. По нему можно думать только, что встреча произошла, когда св. отец был еще в положении, определенном словом παΐς. Из Московской рукописи мы уже видели, что этот возраст простирается от 4 до 14 лет. Ириней здесь решительно противопоставляет его своему настоящему положению и времени (τών εναγχος γινομένων) и замечает о нем: «αί γάρ έκ παίδων μαθήσεις συναύξουσαι τη ψυχή, ένουνααι αότή» (по русскому переводу Преображенского: «Что мы узнали в детстве, то укрепляется вместе с душой и укореняется в ней»).[177] Таким образом, он понимает его, очевидно, в общем согласно с рукописью. Но само собой понятно, в данном случае берет его не во всем объеме, а только в той части, когда человек становится более сознательным, т. е. приблизительно от 10 до 15 лет. Это вполне сходно с обычным словоупотреблением. Так же понимает его здесь и большинство исследователей.[178]
Но на какой год по обычному счислению времени падает встреча св. отца с Флорином? Если бы мы точно узнали это, тогда можно было бы почти точно же определить и год рождения Иринея.
Додвель,[179] Грабе[180] и за ними в новое время особенно Цан[181] обращают исключительное внимание на слова «έν xrj βασιλική αύλη», думая в них именно найти ключ к решению хронологического вопроса. Все они данное выражение понимают так, что св. отец говорит здесь о личном присутствии в Смирне римского императора; припоминают затем исторические указания о посещении римскими императорами Нижней Азии и на основании полученных комбинаций построяют то или другое мнение.
Под αυλή имеется в виду не постройка, конечно, а то, что и в настоящее время именуется Царским Двором, когда говорят: «Двор переехал в Царское Село» и т. п., т. е. сам Государь, его приближенные и вся свита (в этом мы вполне согласны с Цаном).[182] Таким образом, когда упоминается βασιλική αύλή, то непременно предполагается присутствие самого императора. А о римских императорах данного времени известно, что только двое из них путешествовали в Нижнюю Азию: два раза Адриан (в 122 и 129 гг.)[183] и однажды (около 154 г.) Антонин Пий.[184] Если мы признаём, что вразбираемом месте действительно говорится о пребывании Царского Двора в Смирне, тогда остается принять лишь один из этих годов как момент встречи св. Иринея с Флорином и, отсчитав из него 10-15 лет (детство Иринея), мы получим год рождения св. отца.
Но указывает ли текст на пребывание Царского Двора в Смирне? Если тщательно разобрать его, то мы должны будем дать отрицательный ответ на этот вопрос. Глагол ειδον предполагает, конечно, личное присутствие того, что или кого видят. Но при нем в качестве прямого дополнения стоит только σέ, а дальше прибавлено παρά Πολυκάρπω. И мы имеем право; сообразно с мыслью главного предложения, говорить лишь о личном присутствии Флорина у Поликарпа. К Царскому же Двору ειδον не имеет никакого отношения (в таком случае должно было бы стоять παρά τη βασιλική αύλη). Что же касается дальнейших слов (λαμπρώς πράσσοντα), то они, представляя из себя сокращенное придаточное предложение времени (когда... и т. д.), служат лишь определением при σέ (только) и указывают, что в то время, когда произошла встреча, Флорин занимал блестящее положение в свите императора и вместе с тем добивался расположения Поликарпа, Но это опять не значит, что император сам был в Смирне. Флорин мог приехать сюда один из другого места. При этом λαμπρως πράσσοντα не дает оснований полагать, что блестящая карьера его началась лишь во время пребывания в этом городе. Наоборот, причастие настоящего времени, в каком стоят глаголы (πράσσοντα и πειρώμενος), указывает, что жизнь его при дворе и попытки снискать расположение Поликарпа продолжались значительно дольше, чем то время, к какому относится аористная форма ειδον. Этих двух моментов нельзя отождествлять: они относятся друг к другу, как общее к частному.
В соответствии со всем сказанным, смысл приведенного места можно передать так: Флорин занимал (вообще) блестящее положение при дворе, но домогался вместе с тем благоволения И у Поликарпа. Все это могло продолжаться значительное время и принимать разные формы, одной из которых было личное посещение Смирны. В это время и встретился с ним Ириней.
Таким образом, в тексте мы не усматриваем необходимости предполагать непременно личное присутствие римского императора в Смирне в момент встречи св. отца с Флорином.[185] Такое предположение было бы законно и даже необходимо только тогда, когда в главном предложении стояло бы παρά τη βασιλική αύλη.
Но если так, то для нас оказываются ненужными исторические известия о трехкратном посещении римскими императорами Нижней Азии; и данное место не может уже иметь положительного значения при определении года рождения Иринея.
Однако, не имея положительного значения, оно дает нам право высказать отрицательное в отношении к некоторым исследователям суждение и, таким образом, хотя косвенно, помогает разрешению хронологического вопроса. Св. отцу во время встречи было, как мы уже вычислили, от 10 до 15 лет;[186] а Флорину, сообразно с λαμπρώς πράσσονια, не менее 25-30. Об этом же самом еретике пишет Ириней письмо к папе Виктору (по общему признанию, не раньше 190 г.).[187] Сообщая о вреде, который приносят его сочинения, св. отец предлагает папе принять меры к их изъятию и против самого автора; как говорится и в предисловии к сирийскому фрагменту (по немецкому переводу Цана): «Und Irenaus, Bischof von Lugdunum, welcher am Victor, Bischof von Rom, in betreff des Florinus, eines Presbyter, de rein Anhanger...» и т. д. Отсюда ясно, что Флорин был жив еще в это время.[188]
Если же мы теперь согласимся с Додвелем, что встреча Иринея с ним произошла в 122 г., во время первого путешествия Адриана в Малую Азию,[189] или с Грабе[190] и Цаном,[191] относящими ее к осени 129 г., тогда необходимо должны будем признать, что Флорин прожил около 9098 лет. Однако ни Ириней, ни кто-либо еще другой не сообщают нам о такой долговечности еретика. Она сомнительна и с другой стороны. В Contra haereses, написанных по крайней мере около 185 г., св. Ириней, говоря о разных еретиках, ни разу не упоминает о Флорине. Следовательно, он е£це и не был тогда решительным еретиком и сделался таковым лишь впоследствии. Но весьма трудно предположить, чтобы 80-90-летний старик выдумал новое учение.[192] И сам Цан не допускает такой долговечности Флорина, почему и старается объяснить по-своему сирийский фрагмент.
