Святые наших дней - Митрополит Иларион
При чтении книг отца Софрония следует иметь в виду, что он не был «профессиональным», дипломированным богословом. Несмотря на то, что он иногда использует достаточно сложный язык, насыщенный богословскими и философскими терминами, он не был теоретиком христианства. Все его рассуждения вырастают из практики молитвенного предстояния Богу и христианского подвижничества. Эту практику он попытался облечь в одежды богословско-философского дискурса, но ожидать от него точного, выверенного и последовательного изложения учения о персоне не следует. Его книги – это серии заметок, а не попытка создать целостную богословскую систему.
Такую попытку предпринял греческий богослов митрополит Иоанн (Зизиулас), который лично знал отца Софрония, был его почитателем и читателем его трудов. Однако, в отличие от отца Софрония, он никогда не был ни монахом, ни аскетом, ни пастырем, ни духовником: всю свою сознательную жизнь он провел в академической среде и лишь в зрелом возрасте стал титулярным митрополитом без каких-либо литургических, пастырских или духовнических обязанностей. Созданное им богословие личности оторвано от подлинного религиозного опыта и своими источниками имеет не столько святоотеческое богословие, сколько философию религиозного персонализма XIX – первой половины ХХ века (в частности, Мартина Бубера).
Книги отца Софрония – это духовный дневник православного подвижника, прошедшего долгий путь аскетического делания, достигшего на этом пути такого духовного состояния, которое именуется святостью, многократно удостоенный опыта прямого, непосредственного общения с Богом, опыта созерцания Божественного Света. Именно в таком ключе следует рассматривать его рассуждения об ипостасном начале в Божественном и человеческом бытии. Общение человека с Богом – это личное общение, это общение на уровне двух ипостасей-персон. Созданный по образу Божию, человек через этот образ имеет родство с Богом. Через прямое общение с Богом как Личностью-Персоной человек способен достичь богоподобия – вот основная мысль отца Софрония, которую он последовательно проводит в книгах «Аз есмь» и «Видеть Бога».
Как уже говорилось, в обеих книгах имеются разделы, посвященные литургической молитве и Гефсиманской молитве.
По словам отца Софрония, литургическая молитва является наиболее адекватным выражением ипостасной молитвы, подобной Гефсиманской молитве Самого Христа. В этом смысле «литургическая молитва – одна из самых тягостных. Мы живем ее в страшном разрыве всего нашего существа. Благословив вначале Царство Отца, и Сына, и Святого Духа, мы затем снижаемся до преходящих житейских нужд, чтобы опять подняться через славословие до Престола Божия». Через совершение литургии страдания всего мира входят в душу священника: «Чрез литургическую молитву душа наша погружается в океан людских страданий».
Вместе с тем именно литургия является тем путем, идя по которому человек реализует свой ипостасный потенциал, ибо именно Причастие Чаше Христовой возвращает человеку богоподобие, утраченное в грехопадении, и ведет его к обóжению: «Подлинные измерения Литургии – воистину Божественны, и мы никогда не исчерпаем ее содержания, особенно живя еще во плоти. Созданные из “ничто”, мы постепенно растем, развиваемся, совершенствуемся… Разделяя со Христом Его Чашу, мы через Причащение Тела Его и Крови воспринимаем также и Его Божество… Таков путь: через соединение в любви с Божественной Ипостасью Единородного Сына мы становимся Его подобием, и как ипостаси в полноте своей завершенности «по образу и подобию» Его усыновляемся Отцом Небесным на бесконечные веки».
Литургия.
Фрагмент фрески. Монастырь Студеница, Сербия
Перед самым началом Божественной литургии диакон произносит слова: «Время сотворити Господеви». В переводе со славянского они означают: «Время Господу действовать». Отталкиваясь от этих слов, отец Софроний пишет: «Итак, Литургия есть прежде всего Божественный акт… Литургия есть действие Самого Бога; она всецело принадлежит плану вечности. В ней проявляется Любовь Отца, и Сына, и Святого Духа в ее, любви, сострадании погибающим грешникам».
Литургия есть жертва. В центре ее – заклание Агнца, которое «было предрешено еще в предвечном Совете Троического Бога… Вечный характер Литургии выражается еще и в том, что Господь до Своей смерти на Кресте, на Тайной Вечере, преподал апостолам Свое Тело и Кровь. В историческом плане нарушена последовательность. Сохранена она в предвечном Троичном Совете, где все соединено в едином акте, непротяженном, но объемлющем. Сначала все совершилось в Божественном Замысле о сотворении мира. Тогда уже Христос определился как Непорочная Жертва. Не раз говорил Он апостолам, что Ему предстоит суд и смерть, и затем Воскресение».
Литургия является воспоминанием спасительной жертвы Христа и имеет космический характер: «Литургия строится таким образом, чтобы воспроизводить в нашем сознании возможно полнее “дело” Христа на Земле… Чрез постоянное повторение сего акта, всеобъемлющий смысл его становится все более и более нашим личным созерцанием, нашим мировидением. Картина сия чрезвычайно богатая; в сущности – никогда неисчерпаемая, вечно новая и живая. В коротком по времени священнодействии вмещается “воспоминание” о событиях, потребовавших ряд тысячелетий, неисчислимое количество людей, сынов и дщерей Адама. От сотворения мира и явления человека, от момента падения Адама, потрясшего космическое бытие, до пришествия на Землю Бога-Спасителя; от Его возгласа “совершилось!” – мига, в который Он вкусил смерть по воспринятому Им человечеству и в который началось восстановление сотворенного Богом – все сие сливается во единое созерцание и молитву».
Литургия учит верующих «пребывать в атмосфере Христа», но при этом «духом обнимать весь мир, где миллионы людей в каждый данный момент или сокрушены ударами жестокой судьбы, или лежат у дверей смерти и стонами своими призывают помощь свыше. В меру нашего личного опыта всякого рода страданий мы можем погружаться в безбрежное море людских терзаний и чрез молитву разделить с ними их ужасы, а иногда и радости… Такая молитва есть дар Духа Святого, а не человеческих усилий: она доводит до грани смерти и вместе оживотворяет; она ведет нас в Гефсиманию и даже на Голгофу, и в то же время дает предвосхитить Воскресение. В этой молитве мы познаем Христа, нисходящего во ад Своей безмерной любви, победительницы смерти».
На Афоне отец Софроний имел опыт молитвы за мир. Литургия – это одна из форм такой молитвы. Совершая ее, священник не может отрешиться от нужд мира и замкнуться в себе или в проблемах своей общины: «Ныне становится невозможным для иерея, приносящего Бескровную Жертву, пребыть в пределах лишь местных нужд, забывая все прочее человечество, судорожно бьющееся в адских тисках взаимной ненависти и всякого рода насилий… Душа священника неизбежно множество раз дойдет до изнеможения от видения всякого рода страданий, с одной стороны, и неправд и насилий, с другой. Именно сии безобразия и кажущиеся бессмысленными едва ли не все действия людей являются показателем падения нашего мира. Упорным подвигом мы должны удержать неумаленным наше вдохновение на литургическую молитву за все человечество».
Такое умонастроение роднит молитву литургическую с молитвой, которую отец Софроний называет «Гефсиманской». Под этим наименованием он понимает молитву христоподобную, жертвенную, пронизанную сострадательной любовью к человечеству: «Когда некая тень подобия Гефсиманской молитве осенит человека, тогда он разрывает узы эгоистической индивидуальности и вступает в новый образ бытия: персональный, ипостасный по образу Ипостаси Единородного Сына. Воспринять страждущую любовь Христа есть неоценимый дар Духа Святого, приближающий духовно к ощущению смерти Его на Кресте и, вместе, силы Воскресения.
