Дела любви. Том II - Серен Кьеркегор
И Он – пример, любящий научается от Него, когда ничего не открывает и таким образом скрывает множество грехов, когда, как достойный ученик, "оставленный, ненавидимый, несущий свой крест", идет между насмешкой и жалостью, между оскорблениями и издевательствами, но с любовью ничего не открывает – воистину, это большее чудо, чем когда три мужа прошли невредимыми через раскаленную печь. И все же насмешки и упреки на самом деле не причиняют вреда, если тот, кого оскорбляют, не причинит вреда самому себе, открывая их, то есть становясь обиженным. Ибо, если он обижается, он открывает множество грехов. Если вы хотите прояснить, как любящий ничего не открывая, скрывает множество грехов, тогда когда-нибудь уберите любовь. Представьте, что у любящего была жена, которая любила его. И именно потому, что она его любила, она бы открыла, сколько согрешено против него, она, огорченная, с обидой в душе, открывала бы каждый насмешливый взгляд, она с сокрушенным сердцем слышала бы оскорбления – в то время как он, любящий, ничего не открыл. И когда любящий, поскольку он не мог не видеть и не слышать некоторые вещи, все же имел готовое оправдание для обидчика, что он сам виноват, тогда его жена не сможет открыть в нем никакой вины, но только еще более, сколько согрешено против него. Видите ли вы теперь, когда вы размышляете о том, что его жена и правда открыла, видите ли вы, насколько это верно, что любящий, который ничего не открывает, скрывает множество грехов? Представьте, что это применимо ко всем отношениям жизни, и вы признаете, что любящий действительно скрывает множество грехов.
Любовь покрывает множество грехов; ибо то, что она не может не видеть и не слышать, она скрывает молчанием, снисходительным объяснением, прощением.
Любовь скрывает множество грехов молчанием.
Иногда бывает, что двое любящих хотят сохранить свои отношения в тайне. Предположим теперь, что в тот момент, когда они признавались друг другу в любви и пообещали друг другу хранить тайну, совершенно случайно оказалось, что присутствовал третий, но этот незваный гость был честным и добрым человеком, на которого можно было положиться, и он поклялся им молчать, будет ли любовь этих двоих сокрыта и оставаться сокрытой? Но так поступает любящий, когда он ненароком, совершенно случайно, а вовсе не потому, что пытался, осознает грех человека, его вину, как он возмущен, или как он уличен в проступке – любящий хранит молчание и скрывает множество грехов.
Не говорите, что "множество грехов будет одинаковым, молчат или рассказывают о них, так как молчание, конечно же, не устраняет их просто потому, что никто о них не упоминает", лучше ответьте на вопрос – "Разве тот, кто раскрывает недостатки и грехи ближнего, не увеличивает множество грехов?" Даже если это и правда, что множество грехов остается одинаковым, умалчиваю я о них или нет, но когда я храню молчание, я все же содействую их сокрытию. И кроме того, разве мы не говорим, что слухи увеличивают их? Под этим мы подразумеваем, что слухи делают вину больше, чем она есть на самом деле. Но сейчас я не об этом. Совершенно в другом смысле следует сказать, что слухи, говорящие о недостатках ближнего, увеличивает множество грехов. Пусть никто не относится слишком легкомысленно к знанию о недостатках ближнего, как будто совершенно верно то, что когда-то было решено, что сказанное было правдой. Воистину, не каждый свидетель того, что истинно в отношении ошибки ближнего, поэтому невиновен; и только потому, что он стал свидетелем ошибки ближнего, он легко сам может стать виновным. Так растут слухи, или говорящий об ошибке своего ближнего, увеличивает множество грехов. То, что люди слухами, деревенскими сплетнями привыкли пытливо, легкомысленно, завистливо, возможно, злонамеренно изучать ошибки своего ближнего – это унижает человека. Конечно, было бы желательно, чтобы люди снова научились молчать, но если нужно говорить, а значит, говорить с удовольствием и легкомысленно, то пусть это будет вздор и чепуха – ошибка ближнего есть и должна быть слишком серьезным делом; пытливо, легкомысленно, завистливо говорить об этом – признак порочности. Но тот, кто рассказывает об ошибке своего ближнего, помогает развращать людей – ибо он умножает множество грехов.
К сожалению, совершенно очевидно, что каждый человек склонен видеть недостатки своих ближних и возможно, усугублять их, рассказывая о них. Если бы не было ничего другого (но увы, есть), то, мягко говоря, какая-то нервнозность, которая делает человека таким слабым в этом искушении, в этом возбуждении от возможности сказать что-нибудь плохое о своем ближнем, чтобы на мгновение привлечь внимание слушателей такой интересной историей. Но то, что уже достаточно пагубно, как это нервное желание, которое не может молчать, есть в человеке иногда ужасная, дьвольская страсть, разросшаяся до самых страшных размеров. Разве всякий разбойник, всякий вор, всякий насильник, словом, всякий преступник в глубине души так же испорчен, как человек, который сделал своей задачей, своим презренным занятием, насколько это возможно, громче любого когда-либо звучащего слова истины, простирающегося далеко по всей земле, редко достигающее чего-то полезного, вторгаясь в каждый уголок, куда вряд ли проникает слово Божие, возвещать беззаконие ближнего, слабости ближнего, грехи ближнего, чтобы навязывать каждому, даже непосвященному юноше это оскверняющее знание – разве всякий преступник на самом деле в корне испорчен так же, как такой человек, даже если это так, даже если бы зло, о котором он говорил, было правдой! Даже если это так, но немыслимо, чтобы человек, обладающий серьезностью вечности, мог строго утверждать, что описываемое им зло было безоговорочно истинным, и поэтому готов был пожертвовать своей жизнью в этом отвратительном служении истине: говорить о зле. Мы молимся в молитве Господней, чтобы Бог не ввел нас в искушение, но если случится, и если случится, что я впал в искушение – милостивый Боже, но еще одну милость – чтобы мой грех и моя вина были таковы, чтобы мир справедливо считал их отвратительными и возмутительными. Но самое ужасное – воплощать вину, вопиющую вину, воплощать вину и снова вину и новую вину изо дня в день – и даже не замечать этого, потому что все окружение, потому что сама жизнь превратилась в иллюзию, укрепляющую человека в том, что это ничто, что это не только не вина, но нечто чуть ли не достойное уважения.
О, есть преступники, которых мир
