Клара Ассизская - Ева Ференц
Он подошёл к Кларе и подал ей руку. Они перешли в трапезную. Внутри царил полумрак. На длинном столе, покрытом полотном, лежало несколько хлебов. С гладкими корочками, они были пышные и словно излучали красоту и силу солнца, дождя, запах земли. Они темнели на скатерти, как камни на песчаном дне реки.
Клара подошла к столу и подняла руку.
– Благословляю вас во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, – сказала она им, как будто они были живые.
Тотчас через маленькое окошко в комнату ворвался сноп солнечного света, последние в этот день тёплые отблески неба. Золотые лучи скользнули по хлебам, и у всех присутствовавших вырвался изумлённый крик:
– Кресты на хлебах! Чудо! Кресты на хлебах!
Гладкие корочки хлебов блестели на солнце, а на них вырисовывались знаки креста.
«Вот печать человеческой судьбы», – подумал брат Филипп и глубоко вздохнул. Ведь он знал, что жизнь – это чудо, а счастье – это одновременно и крест.
– Бог с тобою, сестра, – сказал Папа сдавленным от волнения голосом. – Не дашь ли ты мне один из этих хлебов? Пусть он свидетельствует повсюду, что в этих стенах кратчайшей дорогой идут к Богу.
«Кто узнал Бога, тот не ослепнет!»
Клара часто оставалась в часовне дольше, чем этого требовали установленные ею правила. Вечером она молилась особенно горячо. Конец дня – это время созревания, как осень – пора сбора плодов.
Однажды, когда сёстры, одна за другой, вышли из часовни, чтобы наконец лечь спать на жёстком ложе в каменной спальне, Клара осталась у алтаря. Вокруг царила тишина, только потрескивал и чуть слышно шипел огонь в светильнике перед алтарём. Непроницаемая тьма окружала этот слабый свет, наваливалась на него, как бы желая задавить, смять, поглотить его.
Клара стояла на коленях у ступеней алтаря, на границе света и мрака, лицом к маленькому золотому огоньку. Его свет освещал её лицо, отражаясь во влажных от слёз глазах. Она вдохновенно молилась в темноте, возведя глаза и глядя на свет. Слёзы стекали по её щекам и шее, впитываясь в грубую материю рясы. Она наклонилась, коснулась лбом пола и широко распростёрла руки, словно желая обнять землю.
– О, Господь мой! – горячо шептала она.
Внезапно она почувствовала, что возле неё кто-то есть. Она подняла голову, вытерла слёзы и помертвела. Перед ней стоял маленький ребёнок, лицо и всё тело которого были чёрными.
«Он прибыл из бездны! Ангел тьмы!» – с ужасом подумала она.
Клара почувствовала, как всё её тело пронизала дрожь. Она хотела перекреститься, но не могла шевельнуться, хотела защититься именем Христа, но не могла вымолвить ни слова.
Ребёнок улыбнулся ей слабой тёмной улыбкой и сказал:
– Не плачь столько, а то ослепнешь!
Голос его был далёк и гулок, как будто доносился со дна колодца. Эти слова вернули Кларе дар речи. Горячая волна крови ударила ей в голову. Она вскочила и крикнула:
– Кто узнал Бога, тот не ослепнет!
Выкрикивая это, она была грозной, как львица. Чёрный ребёнок исчез так же внезапно, как и появился. Растворился во тьме, исчез за границей света.
Клара огляделась. Вокруг никого не было. Дрожа, она вновь повернулась к огоньку над алтарём. Слёзы ещё сильнее брызнули из её глаз. Рыдания сотрясали её плечи, а печаль и страх терзали её одинокую измученную душу.
– Отче наш, сущий на небесах! Не введи меня в искушение! – в отчаянии закричала она.
И вдруг ей на мгновение показалось, что этот крик своей силой раздвигает стены монастыря, прорывается сквозь ночную тьму, несётся к свету, скрытому за небосводом, где-то непостижимо высоко.
Но ещё не отзвучал этот её крик, как чёрный ребёнок появился вновь. Беззвучно выскользнул он из темноты и остановился на границе света. Одну ногу он вытянул вперед, желая подойти к Кларе, но сдерживаемый некоей силой, вынужден был стоять именно там, на этой черте. Ребёнок замахал руками, как ночная птица крыльями.
– Эй, ты, – гулко засмеялся он. – Не плачь так много, если не хочешь, чтобы разжиженный мозг вытек через ноздри. А то потом нос твой станет кривым.
Клара вскочила и ответила решительно:
– Ничего не сделается тому, кто служит Богу!
Маленькая чёрная фигурка исчезла и больше не появлялась.
В эту ночь Клара не ложилась. Она молилась до рассвета, стоя на коленях перед алтарём в золотистом круге света светильника. Она видела, как рождается день, медленно светает, розовые лучи побеждают мрак и восходит солнце, источник и надежда жизни. Молясь, она думала о земле, о зелёных лугах, усыпанных цветами, о чистой воде в озере и стройных камышах у его берегов, о серебряных вершинах гор, поднимающихся к прозрачному голубому небу, по которому плывут белые и лёгкие, как дыхание, облака.
«Спасибо, сестра»
В келье царил полумрак. Больная Клара лежала на ложе у стены. Она была слаба, но спокойна. На её пожелтевшем лице блуждала улыбка. Она чувствовала не боль, а большую слабость, тяжесть, которой налились руки и ноги, и которая шумела в висках и тёмными пятнами стояла в глазах. На лбу проступал пот и тонкой струйкой стекал на мешок, подложенный под голову. Этот стекавший пот раздражал Клару. Она стирала его руками, но он тотчас же появлялся вновь, горячий и мучительный.
На табурете в углу лежала льняная салфетка. Клара посмотрела на неё.
– Агнесса! – слабым голосом позвала она сестру, чтобы попросить подать эту салфетку. Но девушка не пришла. – Агнесса! – громче повторила Клара.
Ответом ей снова была тишина, не нарушаемая никакими звуками в стенах дома. Клара вздохнула и перевела взгляд на небо за окном. Оно было тёмным. Клара снова вздохнула и на время забыла о своих страданиях. Душа её улетела в пространство, в это оловянное небо, скрывающее рай, где нет страдания. Но в ту же минуту сильное жжение в уголках покрасневших глаз вернуло её на землю.
– Бенвенута… Бальвина… Придите кто-нибудь сюда, – прошептала она.
Ответом была тишина. Только откуда-то издалека, из сада, доносился звук затачиваемого серпа.
– Сёстры, дорогие, где вы? Сёстры мои…
Она вдруг умолкла на полуслове, услышав тихое мурлыканье. В приоткрытые двери вошла большая рыжая полосатая кошка, которая давно уже жила в монастыре. Котика подошла к постели, потёрлась о высовывавшиеся из-под простыни виноградные ветки, положила передние лапы на постель и замурлыкала ещё громче…
– Видишь киска, никого здесь нет, кто бы мог подать мне салфетку, – сказала Клара, глядя в красивые золотисто-зелёные, словно в них отражался какой-то райский луг, кошачьи глаза. Говоря о салфетке, она перевела взгляд на этот кусок полотна на табуретке. Кошка тоже посмотрела туда, мяукнула и медленно, с достоинством подошла к табурету. Она ухватила салфетку за кончик и стянула её на пол. Стоя с куском полотна в зубах, она смотрела на лежащую женщину, словно ожидая приказаний.
В эту минуту
